Патриот - Навальный Алексей - Страница 14

Горбачёвская антиалкогольная кампания не смогла обернуть этот крест, но сильно сгладила ситуацию — это факт. Мужская смертность снизилась на 12 %, а женская — на 7 %, включая как смерть от естественных причин, так и ДТП, производственные травмы, убийства. Однако методы, которыми велась эта кампания, были ужасны и в буквальном смысле взбесили десятки миллионов. Пропаганда работала в лучших советских традициях, вырезая сцены употребления алкоголя из любимых всеми фильмов. От людей требовали устраивать безалкогольные свадьбы, запрещали банкеты в связи с торжественными мероприятиями, дни рождения. Это был триумф лицемерия: по всей стране руководители грозили подчинённым увольнением за алкогольные вечеринки, но сами выпивали в компаниях и смеялись над собственными распоряжениями. Отлично помню, как в те времена мои родители и их друзья, собираясь отмечать Новый год в военной части, со смехом рассказывали друг другу, что несут с собой водку и вино, перелитые в чайники. Об этом знали абсолютно все, но нужно было выполнить формальное требование — никакого алкоголя на столах. Так что все сидели и пили «чай».

В винодельческих регионах массово и совершенно варварски вырубалась виноградная лоза. Цены на алкоголь были существенно повышены, магазины резко перешли на продажу спиртного с 14 часов. По замыслу организаторов кампании, всё это должно было привести к тому, что алкоголь станет физически недоступен и люди будут вынуждены меньше пить. На практике главными пострадавшими оказались умеренно пьющие: спиртное стало дефицитом, и люди испытывали настоящие трудности, пытаясь купить бутылку шампанского ко дню рождения. Зато расцветшее самогоноварение удовлетворило спрос непритязательных клиентов. Поразительно, но в этом случае невидимая рука рынка сработала даже в социалистическом Советском Союзе: те, кто хотел бухать, продолжили бухать, просто теперь они пили всякую дрянь. В той же поэме «Москва — Петушки», написанной, впрочем, раньше, есть совершенно гениальная фраза: «Почему-то в России никто не знает, отчего умер Пушкин, а как очищается политура — это всякий знает». И действительно, рецепты превращения любой жидкости в пригодный для питья алкоголь (ну как пригодный — просто чтобы не умереть) были известны абсолютно всем. В рамках борьбы с самогоноварением перестали продавать дрожжи — но ведь дрожжи нужны для готовки, и особенно важны они были в стране, где купить еду было нелегко и от домашней готовки зависело многое. В одночасье Горбачёва невзлюбили миллионы домохозяек, которые в теории должны были стать его главными сторонницами, ведь он делал всё, чтобы их мужья не пили.

В итоге властям удалось добиться снижения потребления алкоголя. По официальным данным, его подушевое потребление упало в два с половиной раза (в реальности, конечно, меньше — за счёт самогона). Однако ценой этого относительного успеха стала полная утрата Горбачёвым поддержки и уважения. Он превратился в героя злых анекдотов и никогда уже не был популярен внутри страны. Мало того, сама советская система, которая всегда всячески демонстрировала, что ей принципиально плевать на настроения населения, содрогнулась от такого роста недовольства. Спустя всего два года, в 1987-м, антиалкогольная кампания была свёрнута. Тогда никто не проводил социологических исследований и не измерял рейтинги популярности власти, но я уверен, что, как ни парадоксально, антиалкогольная кампания, полезная с точки зрения общей картины, была одной из причин краха СССР. Просто потому, что полностью десакрализовала власть, которую стало принято высмеивать и унижать уже совсем не только в диссидентских кругах, а и среди самых широких народных масс.

Но всё же главной проблемой Горбачёва, которая в конечном счёте стала проблемой всего СССР, была нерешительность и половинчатость его поступков. Он хотел быть реформатором, но страшно боялся реальных реформ. Он приоткрыл людям дверь к свободе, а потом попытался подпереть её ногой и даже плечом, когда люди в неё рванулись, ведь им нужен был проход, а не щёлочка, в которую можно только заглянуть.

В Европе многие благодаря Горбачёву получили настоящую свободу. Я пишу эту главу в Германии, где восстанавливаюсь после отравления, и здесь это особенно понятно. Вот недавно, в ноябре, праздновали тридцать первую годовщину падения Берлинской стены. Горбачёв сыграл огромную роль в этом историческом событии. Берлин наполнен памятниками, связанными с ним: «Чекпойнт Чарли», Музей стены, место, где в 1989 году был застрелен один из последних перебежчиков. Когда стена упала, люди получили если не моментальную свободу, то ясную, короткую дорогу к ней. Они славят Горбачёва и совершенно правы.

А что получили русские и другие народы СССР? Была провозглашена перестройка, имевшая совершенно декларативный характер. Набор пустых лозунгов в традиционном стиле советских кампаний «догоним и перегоним» гласил: ПЕРЕСТРОЙКА, УСКОРЕНИЕ, ГЛАСНОСТЬ, ГОСПРИЁМКА. Над этими лозунгами смеялись. Предполагалось, что в связи с новыми подходами (перестройкой) в условиях разрёшенной критики (гласности) люди и предприятия начнут работать быстрее и эффективнее (произойдёт ускорение), а качество их работы будут оценивать специальные беспристрастные комиссии (госприёмка). Приведу характерный анекдот тех времён:

Человек, покупающий пирожки, удивлён их внешним видом и спрашивает продавца:

— Извините, а почему у вас пирожки квадратные?

— Перестройка.

— Так, а почему же они сырые?

— Ускорение.

— А надкусанные почему?!

— Госприёмка.

Трагедией Горбачёва, а потом и ельцинских реформаторов первой волны стало то, что они были вынуждены проводить реформы из-за полного развала экономики, но сами же были обвинены в организации этого развала. Плановая экономика трещала по швам. Товаров не хватало. Вводились талоны — специальные бумажки, дававшие право купить в магазине дефицит. Отлично помню такие талоны, которые родители оставляли мне дома на столе вместе с деньгами для похода в магазин: на мыло, на сахар, на чай, на яйца, на крупу и растительное масло.

Исправить ситуацию можно было только экономическими и политическими реформами, но в глазах населения причинно-следственная связь была совсем иной. Не КПСС, Госплан и КГБ довели страну до того, что её пришлось спасать перестройкой, а наоборот, реформы разрушили стабильную жизнь, привели к росту дефицита, талонам и бедности. Слово «реформаторы» стало ругательным и остаётся таким до сих пор: «Знаем мы ваши реформы, помним талоны и как все нищими стали!» Впоследствии то же самое произойдёт со словами «демократия», «рыночная экономика» и «капитализм».

Впрочем, Горбачёв сделал всё, чтобы оказаться в такой ситуации. Тогда молодой экономист Григорий Явлинский и группа его коллег предложили план «500 дней» — программу политических и экономических реформ, весьма наивную на сегодняшний взгляд, но всё-таки настоящую. В те времена, когда экономистами называли людей, воспитанных на «основах марксизма-ленинизма», никто не смог бы предложить лучше. Горбачёв сначала согласился принять план, который был напечатан во всех газетах и стал широко известен, но потом испугался и начал в своём любимом стиле предлагать «никакой вариант»: ни реформ, ни отсутствия реформ. Это был нежизнеспособный голем, слепленный из иллюзий об экономической системе, в которой социализм и плановые методы управления государством могут уживаться с частным бизнесом и предпринимательской инициативой. Рано поутру добросовестные колхозники идут честно работать на государство и приветливо здороваются с частным фермером, работающим на себя. Плохой госплан заменим хорошим госпланом, придадим социализму человеческое лицо.

Чем старше я становился, тем меньше мог выносить Горбачёва. Но сейчас, в сорок четыре года, я отношусь к нему хорошо — хотя бы потому, что он оказался абсолютно не коррумпированным человеком. Этого отнять нельзя, и это совершенно уникальное явление. Каждый, имевший власть во время транзита от социализма к капитализму, хотел урвать побольше, и почти все успешно это сделали. Коммунистические руководители среднеазиатских республик СССР вообще стали частными собственниками целых стран, стремительно превратив их в тоталитарные государства. Министры прихватывали себе целые отрасли, которыми управляли. Директора предприятий хитроумными способами превращались в их владельцев. Шустрые комсомольцы, ещё вчера звонкими голосами клявшиеся отдать жизни за дело партии, использовали власть и связи для организации олигархического бизнеса.