Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - Гаккель Всеволод - Страница 36

Страсти улеглись и глубокой осенью ко мне неожиданно заехал Боб с предложением записать альбом памяти Сиши. У меня не нашлось подходящих аргументов, почему бы я не стал этого делать, и я согласился. Он сказал, что хорошо было бы разыскать скрипача, который бы смог сыграть песни, в которых раньше играл Сиша. И уже совсем зимой, идя по улице Желябова, я натолкнулся на Рюшу, который брел в валенках и тулупе. Впрочем, может быть в валенках был я? Но это не важно. Я пригласил его на чашечку чая, и через неделю мы уже репетировали у меня дома. В это же время вышел на волю Ваня Воропаев, который тут же заявился к Бобу и сообщил ему о готовности вступить в бой. По привычке, Боб тут же пригласил его играть в группе. Таким образом у нас образовалась струнная группа. Что в идее было ничего себе, но на практике оказалось куда не так интересно. Как всегда, звук дома бывал очень хорош. Нам оставалось только сыгрываться. Аранжировки делались без каких-либо канонов, по наитию, как правило методом слоеного пирога. Иногда это было симпатично, но, когда я это слушал, то я видел все огрехи. И мой уровень игры был не самым ощутимым уязвимым местом. Когда же «Аквариуму» предложили сыграть концерты в «Октябрьском», Боб решил сыграть акустику в таком составе. Эти концерты задумывались, как совместные выступления с Камерным оркестром под управлением Равиля Мартынова. И к этим концертам композитор Леня Десятников сделал оркестровку «Колыбельной» и «Охоты на единорога». Это было симпатично, но во время репетиции Боб сразу отверг версию «Охоты на единорога». Мне же она очень понравилась. К сожалению это не было записано, и очень немногие могли это слышать. Когда же на репетиции «Колыбельной» дело дошло до соединения оркестра с нами, из этого ничего не получилось, и решили оставить одного Боба с оркестром. Это было интересно, но очень пафосно. И вообще концерты были на редкость пошлыми. Это напоминало наш опыт, когда мы вписались в концерт «Барды и рок-музыка». По замыслу режиссера в первом отделении оркестр играл Баха и Перголези, что само по себе неплохо, но для аудитории, которая пришла явно на нас, это было на уровне ликбеза. Во втором отделении играли мы, что какое-то время катило под настроение, созданное оркестром. Ко второй половине нашего выступления, когда об оркестре уже подзабыли, и наконец появлялась какая-то жизнь, он вдруг снова появлялся, завешенный прозрачным занавесом, и звучала «Колыбельная». Поскольку мы в этой песне не играем, то очень хотелось куда-нибудь убежать, но мы вынуждены были сидеть на сцене. Публика утирала слезы умиления и зажигала огни. Это было сигналом к тому, что тинэйджеры бежали к сцене, и тут мы играли «Железнодорожную воду». Расстроганные тринадцатилетние девочки в тельняшках визжали от восторга и осаждали сцену. Это было неагрессивно, но страшновато. Пожалуй самым естественным было отношение Вани Воропаева. Во время всей этой чопорной возни он полулежал на стуле и в тех песнях, в которых не играл, бренчал что-то на альте, как на мандолине, и тем самым вносил элемент здорового идиотизма.

Но самое страшное начиналось на простых концертах. Первое время Ваня ещё как-то сдерживался и играл примерно то, на чем мы останавливались на репетициях дома. Но через некоторое время ему становилось скучно, и он начинал импровизировать или играть сам с собой. И некоторые песни, которые были сделаны достаточно изящно, превращались в полный хаос. Как ни странно, Рюша тоже оказался подвержен этой болезни, правда с другим оттенком. Вероятно это болезнь всех виртуозов, они не умеют играть мало. Он смотрел Боре в рот и ждал его отмашки, и в момент так называемого проигрыша они с Ваней срывались и начинали играть наперегонки. И так почти каждая песня превращалась в соло для двух скрипок с оркестром. Больше всего это напоминало какую-то цыганскую или молдавскую свадьбу. Они играли, ни на что не обращая внимания, а на меня тем более. Боб их всегда хвалил, и они просто светились от счастья. Но особенно страшно это было на электрических концертах, когда приходил ничего не подозревавший Саша Ляпин, и, когда он готовился к своему гитарному соло, вдруг врывались безумные скрипачи. Иногда Саша громко матерился и просто бросал гитару. Это я и называю митьковским влиянием. Когда у музыкантов группы перестал отсутствовать самоконтроль, а единственному человеку, который этот контроль мог взять на себя, было всё равно. Ваня вернулся к своему излюбленному занятию, вообще на все забил и стал играть сам с собой. В итоге, в один прекрасный момент он внезапно исчез и уехал в Коломну играть с группой «Адо».

Погиб Саша Башлачев. Мы не успели толком узнать друг друга. И я не могу сказать, что успел охватить масштаб его таланта. Безусловно он был незаурядный поэт и писал прекрасные песни. Но тот фарс, который устроили в связи с его кончиной, несколько закрывает от меня правильный ракурс на его творчество. Это было уродливое время, и кого-то нужно было поднять на щит. Но мне кажется, что по жизни он меньше всех подходил на ту роль, которая ему была уготована. Людей нужно помнить и наверное его будут помнить дольше других, но тот масштаб, который приняли акции в память о нём, был явно преувеличен.

Часть восьмая

Наверное в это время началась самая позорная страница в истории группы «Аквариум», со времени эпопеи с Осетинским. Вероятно это неизбежно, когда группа достигает определенного статуса и выходит на уровень ширпотреба, там оказывается всегда упрятана ловушка. Тяга Боба к истэблишменту столкнула Боба с режиссером Сергеём Соловьевым, который предложил ему написать музыку к фильму «Асса». Мы были в Москве с концертами и как обычно тусовались у Сашки, когда Боб вернулся со встречи с Соловьевым и притащил сценарий фильма. Мы все его читали, и я не увидел ни одной отвечающей моим эстетическим запросам мысли. Все каким-то образом должно было быть искусственно привязано к песням «Аквариума». И ладно бы к песням, а то к «Аквариуму», как таковому. Я понимаю Африку и группу «Кино». Они были значительно моложе нас, и эта тинэйждерская романтика наверное действительно была им близка. Но «Аквариум» был из другого времени, с другой историей и другой эстетикой. Боба сломало то, что Соловьев предложил ему написать музыку к фильму, и это затронуло его композиторские амбиции, к тому же он получал реальный гонорар. Мы все очень уважали Боба и ценили его песни, и он действительно стал мастером в написании таковых. Но писание музыки – это, по-моему, нечто другое, тут же оно просто сводилось к издаванию звуков. Как правило страшилок, нагнетания жути в какой-то драматический момент. Собственно же музыка заключалась в том, что мы все загонялись в студию, и Боб садился за пульт и предлагал нам что-нибудь играть. Кто-то начинал наигрывать какой-нибудь риф или ход, и остальные начинали подхватывать. В общем это походило на обыкновенный джем. Потом он смотрел подходит это по характеру эпизода или нет. Затем бралось несколько песен из «Треугольника», которые вставлялись в фильм по типу видео-клипа. У меня нет претензий к Соловьеву, он делал абсолютно свое дело, и то, что он мимоходом переехал Боба, а заодно и всех нас, это уже так – издержки жанра. Хотя с точки зрения картинки все было красиво. И, пожалуй, самым удачным был видеоряд к самой позорной и затасканной песне «Город».

Эта песня произвела неизгладимое впечатление на Боба еще в период театра Горошевского, когда её блестяще исполнял Леня Тихомиров в спектакле «Сид». Там она была абсолютно гармонична, но постепенно Боб умудрился сделать из неё образчик пошлости, когда припрятанная к концу концерта она извлекалась на свет, вызывая умиление у самой непредвзятой публики. А публика к этому времени изменилась настолько, что вызывала рвоту. Никто не заметил, как постепенно произошла подмена. Подмена аудитории, подмена друзей. Куда-то подевались все те люди, что несколько лет назад составляли круг «Аквариума», в те годы, когда Боб с гордостью декларировал, что «Аквариум» это не группа, а образ жизни. В чем теперь заключался этот образ жизни?