Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - Гаккель Всеволод - Страница 10

Иногда обычные сейшена назывались фестивалями, что было очень приятно. Конечно же, мы все мечтали о своем Вудстоке, как наивысшей форме единения людей. Так вот, придя в ДК им. Ленсовета в означенное время, мы вдруг обнаружили таковой закрытым, и постепенно собралось человек двести очень живописного народа. Никто ничего не понимал, но было очень тепло, и все расслабленно ждали непонятно чего. Те люди, которые всё это организовали, пытались выяснить что-то у администрации. Те же, кто отменил фестиваль, уже стали пугаться своих действий – были майские праздники, а тут какая-то демонстрация. Наконец появились некие чиновники и сказали, что всё равно ничего не будет, и пора расходится. Ребята из группы «За» играли на танцах в Ольгино и предложили всем поехать к ним, в местный Дом культуры, где есть аппарат, и сыграть там. Толпа немного поредела, но оставшиеся двинулись в сторону Ланской и кое-как добрались до Ольгино. Когда же человек сто доехало до Дома культуры, и уже кто-то стал настраиваться, из города приехали те же люди на «Победе» и отключили электричество. Так я узнал, как выглядят комитетчики. Делать было нечего, и все побрели на залив. Когда мы шли через поселок, местные жители дико озирались на нас из своих огородов. Какие-то молодые люди побросали лопаты и пошли за нами. Мы расчехлили инструменты и вместе с Бобом и Колей Марковым решили поиграть. Мы играли, сидя на каких-то ящиках, а вокруг нас возлежали люди. Кто-то, засучив штаны, бродил по воде. Это был настоящий рок-фестиваль. Таким оказалось моё первое выступление в этой группе. Накануне, первого мая Боб пришёл ко мне, мы расстелили на балконе какие-то циновки, вытащили колонки, и включили на полную мощность «Revolver». Это было чрезвычайно приятно, раньше я никогда не позволил бы себе такого, но тут это было чем-то само собою разумеющимся. Самое интересное, что моя мама нисколько не была против. Она вернулась из церкви, к ней зашла какая-то подружка и они сидели на кухне и пили чай.

Девятого мая мы все поехали в Горьковское на дачу к Кате Заленской, подруге моего школьного друга Андрея Колесова. Нас было человек десять. Мои друзья написали транспарант: «Привет участникам рок-фестиваля!». Мы взяли с собой инструменты и собирались поиграть. Девушки приготовили какой-то еды, и мы устроили «праздничный» обед, в то время мы ещё ничего не пили. Когда мы сидели за столом, по улице проходила пьяная компания аборигенов. Вдруг они остановились и зашли на участок, с ними была большая овчарка. Мы почувствовали недоброе, но надеялись, что они уберутся. Это было нелепо: мы сидели у себя дома, за забором, и вдруг кто-то вторгся в наше пространство. Один из них сел за стол, а другой стал приставать к девушкам. Файнштейн пытался как-то это уладить и попросил ребят уйти. Но они естественно зацепились и началась потасовка. Собака оказалась умнее, она никого не кусала, а только носилась вокруг и лаяла. Мне никогда не приходилось драться по серьезному. Я подбежал к поленнице, схватил какой-то дрын и наотмашь ударил одного из пришельцев прямо по лицу. Он заорал, и им пришлось отступить. Уходя они пригрозили, что спалят наш дом. Нас всех трясло, и мы не знали, что делать. Когда, наконец, стало смеркаться, мы решили, что надо уезжать. Мы собрали инструменты и двинулись на станцию. И, только завернув за угол, мы наткнулись на эту компанию, которая нас караулила. Их уже было человек пятнадцать. Похоже, что на этот раз нам бы не удалось отделаться. Навстречу вдалеке ехала машина, и вдруг, когда она подъехала, то оказалось, что это милиция, и все стали разбегаться, но нескольких человек поймали, среди них были наши обидчики. Оказывается, они весь день куролесили по поселку и кого-то избили. Весь поселок восстал, кто-то съездил в Рощино и вызвал милицию. На наше счастье, она как раз ехала по этому вызову. Этих идиотов судили и дали года по три.

Становилось тепло. Продолжая работать в Университете, я приходил туда, забирался на крышу сарая посреди двора Филфака, раскладывал одеяло, раздевался и ложился с книжкой загорать. Это было кощунственно. Во двор выходили окна аудиторий, в которых учились мои сверстники студенты. Через некоторое время моей начальнице зав. складом поставили на вид, что поведение её рабочих мешает учебному процессу, и меня согнали с крыши.

Мне предстояли экзамены в училище, но я уже не смог заниматься по восемь часов в день, а отыгрывал четыре-пять. Всё же я решил сделать ещё одну попытку и попробовать поступать. Мне ещё не был положен отпуск, но я договорился с одним мужиком, что, коль скоро мы работаем через день, то он отработает за мою заработную плату каждый день, и на месяц я опять включился в занятия. Но, когда я пришёл на консультацию играть экзаменационную программу, педагог посоветовал мне не терять время на сдачу экзамена, уверив меня, что я не поступлю. Я позвонил Анатолию Кондратьевичу и сказал, что больше никуда поступать не буду, и пообещал, что осенью верну инструмент в музыкальную школу.

В то время всё было очень структурировано. Те, кто ходил в «Ольстер» (кафе на улице Марата, возле метро «Маяковская»), собирались на Казани (Казанский собор). Это была более мажорная тусовка. Те же, кто ходил в «Сайгон», собирались в Замке. Начиналось лето, мы сидели на ступенях Замка и изобретали какие-нибудь игры. Боб почти всегда был с гитарой и что-то напевал. В это время началось всеобщее увлечение фрисби. Боб играть не любил и изобрел альтернативную игру «военное фрисби». Условия игры были таковы: он брал дубину, и в то время, как другие играли, он орал дурным голосом и этой дубиной пытался сбить пролетающую над ним тарелку. Я же купил приемник «Рига» в деревянном корпусе и, приделав к нему лямки, всё время таскал с собой.

В нашей компании были две сестры Липовские, и я очень подружился с младшей Наташей, которую звали Сюсей, а Боб дал ей ещё одно имя Child. Боб немного грустил, поскольку только что расстался со своей подругой Леной Поповой, о чём я тоже жалел, потому что она мне очень нравилась.

Я уже много раз слышал историю о театре Горошевского, который начинался на этих ступенях, и как-то уже в июне мы с Бобом сходили в кинотеатр «Космонавт» на премьеру спектакля «Невский проспект» по Гоголю. Я не совсем понял происходившее, до этого времени я с театром почти не сталкивался, но впечатление от спектакля было очень сильное. В особенности мне понравились Дюша и Джордж, и я был приятно удивлен, увидев Курёхина.

Мы постоянно ездили на залив на остров Сэйнт-Джорджа. В то время это была самая безлюдная и дикая зона между Солнечным и Куроротом. Боб рассказывал, что этот остров открыл Джордж, который любил там сидеть на дереве. Там уже тогда существовала колония нудистов, которые голыми прятались в дюнах, а когда шли к заливу купаться, то одевались. Мы там тоже застолбили зону и расположились своей компанией. Конечно же, я никогда не брал туда виолончель, но Боб и там был с гитарой. Мы брали с собой ноты и слова песен «Beatles» и обычно сидели разбирали их и напевали. Почти всегда с нами ездили Родион с Майком. В то время существовала такая категория, как рок-интеллигент, и они оба прекрасно под неё подпадали. К сожалению, со временем таких встречаешь всё реже и реже. Майк был прекрасно эрудирован в области рок-музыки и был особенным авторитетом по части Марка Болана. Родион ставил опыты над собственной психикой посредством пятновыводителя «Сополс» (который вошел в обиход как банка). Боб говорил, что это сильнейшее психотропное средство, полный аналог заморского ЛСД. Я с безмерным уважением относился к жизненному опыту других людей, но в то время сам попробовать не решался.

Мы часто ходили к Володе Кавери. У него была огромная коллекция пластинок, которую он каждое лето пополнял, привозя новые пластинки из Венгрии, где он учился. У него я впервые услышал Дэвида Боуи, о котором я раньше ничего не слышал. Ощущение было двойственное. С одной стороны, это было чрезвычайно музыкально и интересно, но иногда меня пугал его голос и отталкивал его сценический имидж. Это был явный перехлест. Мне всегда больше импонировал естественный облик музыкантов, и потребовалось время, прежде, чем я этого человека принял окончательно. Уже осенью мы поехали к Велобосу, другу Боба, который жил на «Удельной», послушать новый альбом Дэвида Боуи – «Young Americans» в программе «Ваш магнитофон». Это был беспрецедентный случай, когда по советскому радио мы могли услышать то, чего ещё никогда не слышали. Мне очень хотелось познакомить Боба с Колей Васиным. Когда мы с Сюсей и Бобом поехали к нему на Ржевку, Боб покрасил лицо в белый цвет. Пока мы ехали на трамвае, люди дико озирались на него, но реакция Коли была ещё более неприязненной. Дружелюбного общения не получилось.