HistoriCity. Городские исследования и история современности - Степанов Борис - Страница 66

Однако начиная с 1990‑х гг. можно говорить о «пространственном повороте», произошедшем в рамках публичной истории. Возможно, первым из американских публичных историков, кто в своих исследованиях целенаправленно проблематизировал значение места per se в памяти его жителей, был историк Дэвид Глассберг702. Он отличался от других публичных историков интересом к смежным дисциплинам и теоретической литературе. В своей главной работе Sense of History: The Place of the Past in American Life703 Глассберг сделал вопрос о месте одним из ключевых для публичной истории и рассматривал его в совокупности отношений между жителями, их памятью о прошлом и местом проживания. По мнению автора «Чувства прошлого», работы публичных историков отличает от академических интерес к месту, пространству и среде, в которой живут люди. Если «традиционные» историки в первую очередь интересуются социальным, экономическим и политическим, игнорируя специфику конкретного места, то работы по публичной истории начинаются с вопроса о месте (городе, поселении).

Дэвид Глассберг рассматривает значение места для его жителей через восприятие образа этого места. Он выделяет несколько факторов, которые формируют отношение человека к месту. Во-первых, это индивидуальное психическое восприятие места, которое зависит от личного прошлого человека. Здесь он обращается к возрастной психологии и когнитивистике, показывая сначала, как формирование образа места связано с переживаниями, полученными человеком в период социализации, а потом – как сложившийся образ формирует восприятие города в течение всей жизни. Во-вторых, Глассберг указывает на роль внешних факторов, влияющих на формирование представлений о прошлом конкретного места. Одним из них является массовая культура, влияние которой особенно заметно в больших городах. Другим таким фактором он называет «коллективную память», в которой формируются и транслируются пространственные образы и образы прошлого, в ней же отражаются конфликты разных групп, соперничающих за продвижение своих интересов. Борьба за власть сказывается на городских ландшафтах, которые не хуже текстов повествуют о былых столкновениях и до сих пор существующих напряжениях в обществе, о вытеснении одних групп и доминировании других. Нетрудно заметить, что здесь автор обращается к традиции критической географии, где пространство осмысляется и рассматривается через существующие в данном месте конфликты между группами и сообществами, которые его населяют, через отношения между ними.

Дэвид Глассберг противопоставляет образ пространства, который формируется у местного населения, тому, который используют и тиражируют бизнес, власть и массмедиа, с опорой на критическую социологию разоблачая существующее неравенство прав на память. Вместо единого парадного и «туристического» образа места он отстаивает необходимость сохранения разных памятей о месте, которые будут показывать присутствие всех групп жителей в публичном пространстве города.

Идеи Глассберга о «месте», его жителях и памяти о прошлом встретили большой интерес и отклик среди других публичных историков; как отмечал Джеймс Опп спустя десять лет, тематика «места» плотно заселена историками, археологами, географами и социологами704, которые продолжают развивать это направление и демонстрируют интересные результаты. Глассбергу отдают первенство в проблематизации пространства в публичной истории; можно сказать, что его работа сделала популярным изучение пространства с точки зрения зафиксированной в нем памяти. Однако подход к изучению этой темы, в дальнейшем получивший широкое распространение, не был изобретен ни Глассбергом, ни кем-то другим из публичных историков: он был заимствован у критических социологов и географов и распространился сначала среди исследователей архитектуры и городской истории (Urban History), а в 2000‑х гг. проник в публичную историю. Осмысление места в этих исследованиях происходило более критично и радикально – тут уже не было апелляций к индивидуальному психологическому восприятию места, но все объяснение строилось через понимание ландшафта города как отражения отношений доминирования и вытеснения, распределения и перераспределения власти и ресурсов в обществе. Наверно, главным проводником идей критического ландшафтоведения в публичной истории оказалась американская исследовательница Долорес Хейден – на ее опыт ссылаются почти все публичные историки, работающие в этом направлении, в том числе Дэвид Глассберг705. Традиция критического ландшафтоведения довольна старая, сама Хейден ссылается на труды Кевина Линча начала 1970‑х гг. как пионерские в этом направлении706. В то же десятилетие американские социологи города включили в свою исследовательскую повестку вопрос о репрезентации власти в городе и необходимости демократизации городского пространства, подчеркивая, что современный им город отражал только вкусы и потребности элит, а не простых жителей707.

Главный труд Хейден The Power of Place, опубликованный в 1995 г., оказался для многих исследователей отправной точкой для переосмысления городского пространства708. В этой книге были собраны и заново артикулированы основные идеи автора, высказанные ею в статьях 1980–1990‑х гг. В качестве проблемы Хейден определяла неравенство, присутствующее в пространстве, истории и культуре города: по ее мнению, в нем недостаточно репрезентированы чернокожие, рабочие и женщины, которые составляют большинство населения709. Выход она видела в более справедливом переустройстве города, в диверсификации его культурной политики, в написании истории с участием всех групп и идентичностей. Разнообразие и многоголосие публичной культуры и истории в городе может, по ее мнению, способствовать укреплению городского сообщества в целом. Достичь этой цели можно, если справедливо переустроить прежнее пространство, – этим должны совместно заниматься архитекторы, социологи, историки, менеджеры культурного наследия и др.

Большое значение в переустройстве городских пространств Долорес Хейден придает публичной истории, которая должна создавать в пространстве города разные исторические нарративы, способствующие включению всех жителей в единое сообщество710. Сила места, по уверению Хейден, в том и заключается, что оно способно формировать вариативную память о прошлом и воспитывать гражданскую идентичность711. Таким образом, в связке оказываются актуальное городское пространство, его локальная история и проект создания инклюзивной гражданской среды в городе.

Интерес публичных историков к идеям Хейден совпал с процессами, происходившими внутри самой публичной истории и в дальнейшем изменившими ее приоритеты.

Участие профессиональных историков в формировании публичного городского пространства не всегда было таким заметным, каким оно стало в последние десятилетия. На этапе становления публичной истории в США тема истории в городе почти не просматривается в их деятельности. По первым номерам The Public Historian (журнал, c 1979 г. издаваемый Национальным советом по публичной истории – NCPH) видно, что историков интересуют публичная политика, история бизнеса и конкретных фирм, семейная история, устная история. Так, целый номер в 1981 г. был посвящен обсуждению вопроса о том, чем публичные историки могут быть полезны бизнесу (история корпораций, корпоративная память, архивы и пр.)712. Очень много материалов по разысканию документов и написанию истории отдельных подразделений армии и особенно флота. Тема города если и появляется, то чаще всего в связи с протестами против политики городских властей, инициативами городских служб (помехи, создаваемые аэропортом, экология в городах, проблема контроля городских властей и прочее).