Трейдер. Деньги войны (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 50

— Я приеду вечером, никуда не уходи, — низкий голос в телефонной трубке, как обычно, пробрал до мурашек.

Время до вечера я провел как на иголках — уж больно многообещающими были интонации, но в конце концов взял себя в руки, заработался и чуть не опоздал к намеченному времени. Хорошо, что тут город желтого дьявола и за деньги тебе предоставят хоть черта лысого — консьерж в мое отсутствие принял цветы, коробочку с ожерельем и шампанское, мне оставалось только забрать их, когда вошел в подъезд.

Торопился зря — начисто вылетело из головы, что представления Ziegfeld Follies могут заканчиваться заполночь. Пока ждал, засел за статью о модуляции, и звонок снизу «К вам гостья, мистер Грандер» заставил подпрыгнуть от неожиданности.

Таллула влетела румяная с холода и тут же принялась вываливать на меня сценические новости, попутно избавляясь от одежды, в чем я ей всемерно помогал. Глаза ее сверкали, она буквально подпрыгивала на месте, словно собираясь пуститься в пляс, особенно после вручения длинной нитки жемчуга.

Радостно завизжав, она кинулась мне на шею, измазала в яркой помаде щеку и тут же убежала в ванную, я даже не успел обнять ее как следует.

Зато через десять минут она с воплем «Та-дам!» выскочила обратно, словно на сцену, вскинув одну руку вверх и тут же потащила меня в спальню. Поскольку кроме бандо с перышком и жемчуга на ней больше ничего не осталось, я и не думал сопротивляться.

Несмотря на молодость и здоровье, хватило меня только на один заход — слишком устал и хотел спать.

— Подожди минутку, я сейчас! — подскочила Таллула и бросилась копаться в своих вещах, раскиданных по квартире.

Действительно через минуту она плюхнулась обратно на постель, сунув мне под нос серебряную пудреницу.

— Сейчас я тебя взбодрю! — хихикнула Таллула и отщелкнула замочек.

Внутри оказалась маленькая серебряная ложечка, закрепленная на второй крышечке, а уже под ней…

— Это что, мука? — тупо спросил я, глядя на содержимое.

— Кокаин! Давай, нюхай!

Наркотик подействовал мгновенно — я вышиб коробочку у нее из рук, порошок белым вихрем рассыпался по простыням и комнате. Она ойкнула, а я вскочил и влепил оторопевшей Таллуле со всего размаха такую затрещину, что ее отбросило в угол.

— Дура!!! Дура!!! — заорал я. — Если хочешь сдохнуть, лучше застрелись, чем эта дрянь!

Я топал ногами и призывал громы и молнии на голову Таллулы, размазывавшей слезы по щекам, — несколько человек из числа моих знакомых сторчались до смерти. В том числе те самые Мишка и Юрка, с которыми мы начинали первую «фирму» — Мишка подсел сразу же после того, как ее отжали, а когда я вернулся из армии, его уже схоронили. Юрка продержался дольше, поскольку был при деньгах, но дотянул только до 2011 года, когда словил инфаркт миокарда.

— Если у тебя появились бабки, это не повод совать в нос всякое дерьмо!!!

— Но… — пискнула Таллула.

— Никаких «но»! — прорычал я. — Или сдохнешь под забором! Ясно???

Она мелко закивала, а я, выплеснув во вспышке последнюю энергию, упал обратно на кровать и отрубился.

Когда я продрал глаза, Таллула, к моему удивлению, лежала рядом — чистенькая, умытая и причесанная. Я-то думал, она после скандала и мордобития свалит, ан нет, она тут же встрепенулась и принялась вокруг меня ворковать, что напугало меня как бы не больше, чем кокаин:

— А на медовый месяц поедем на Кубу, да, милый? Дом построим в Джерси, поближе к морю…

Наверное, я охренел еще больше, чем Таллула от моей плюхи — она вела себя так, будто я сделал ей предложение, хотя раньше никаких поползновений в смысле женить на себе за ней не водилось. Я ей нравился, вот и все — деньги она любила куда больше, а надеяться выйти замуж за миллионера могут только дурочки из голливудских фильмов или чертовски умные хищницы, ни той, ни другой Таллула не являлась.

Пока я напряженно соображал, что случилось, она предъявила на меня права по-взрослому — добыла из сумочки давнюю Trenton Times с заметкой о благотворительном вечере, да еще с весьма сомнительной подписью под фотографией и потребовала объяснить, «что за мымра отирается рядом с тобой?»

Странно, что среди контрразведчиков так мало женщин — если они захотят что-то узнать, то узнают несмотря ни на что. Помню историю, как девица вычислила измену по смайлику — парень некстати прислал «поцелуйчик», извинился, дескать, промахнулся, тут же прислал другой. Она залезла в эмодзи, увидела что эти два отстоят довольно далеко друг от друга, то есть промазать можно только в том случае, если они оба рядом в строке недавно использованных. Значит, недавно посылал кому-то еще, ну и раскрутила всю историю…

А Таллула, оказывается, отслеживала мои появления в прессе… Но это никак не объясняло ее порывов.

— Погоди, какой, блин, медовый месяц? Что ты несешь? — тут лучше рубить сразу, не рассусоливая.

Она с растущим недоумением рассказала, что я признавался ей в любви, звал замуж, а еще практически изнасиловал и показала синяки от пальцев на бедрах. Судя по размеру, пальцы точно мои, да и во время первого захода никаких синяков не было…

Обещания оторвать руки репортеру из Трентона плюс история про мой лунатизм ее не очень-то убедили, Таллула ударилась в слезы и расстались мы сильно недовольные друг другом.

С этого момента все как под гору покатилось: уж не знаю, совпало так или согласовано, но нажим усилился на все наши компании. Всплыли и древние, еще довоенные конфликты отца с Рокфеллерами, про которые все и думать забыли, несколько контор на бирже начали играть против нас и жирной точкой стал расстрел одного из вагонов с концентратом. Вот просто тупо взяли и расстреляли из томпсонов, выпустив на землю тонн двадцать оранжевой жижи. Причем ни один соседний вагон не пострадал, то есть это очевидное предупреждение.

Тут, понимаешь, пятнадцать государств пакт Бриана-Келлога подписали, чтобы исключить войну как способ решения международных противоречий (три раза «ха» с высот XXI века), а мы втягивались в полугангстерский конфликт.

Отец за неделю осунулся и словно постарел лет на десять, Лавров сохранял спокойствие, но я видел, чего это стоит — у него еле заметно подрагивало нижнее левое веко. Мы строили линии защиты, когда отец вдруг потребовал от меня уехать из Штатов. На время, чтобы буря улеглась, чтобы меня ненароком не грохнули.

Вот уж хрен.

Если нас растопчут, мне-то пофиг — на том же апельсиновом соке проживу, пусть и с криминальным душком. А Ося, а Панчо? И такая злость меня взяла за все прошлые неудачи сразу! Ведь каждый раз я объяснял провал внешними причинами, а тут мне дали идеальные условия, и если я даже сейчас не вытяну, то, получается, дело именно во мне. Грош мне цена, как инженеру и бизнесмену, если не найду решения. Оставалось стиснуть зубы и карабкаться вверх, как уже делал неоднократно.

Первым делом я вытряс расклады из Лаврова, он даже несколько опешил от моей настойчивости, но расстановку обрисовал:

— Сложнее всего с экспортом концентрата. Атакует семья Беннини, но им интереснее договориться, чем побить все горшки и остаться ни с чем.

Потому как только поступил запрос на встречу, я согласился.

— Я с тобой, — одернул пиджак Панчо.

— Я тоже, — заявил Ося. — Я умею вести разговоры до людей.

Утром у Памела-корт остановился Chrysler Imperial 80L благородного бежевого цвета, с красными спицами колес и сияющими крылышками над хромированным радиатором. Из приехавшего вместе с ним Plymouth Q вышли два лба и скользнули по нам взглядами из-под нависших бровей. Один зашел в Chumley’s, второй подошел к «империалу» и взялся за ручку задней двери и открыл ее, только когда первый вышел обратно и кивнул.

Из машины вышел худой и невысокий человек с острым лицом, одетый с иголочки и благоухающий цветочным одеколоном — Сальваторе, глава семьи Беннини.

Тем временем мы втроем зашли в пустой Chumley’s через Бедфорд, дождались контрагентов и уселись за единственный стол, стулья с которого были сняты и расставлены вокруг. Тонкий портфель я положил чуть сбоку.