Музыка войны - Лазарева Ирина Александровна - Страница 18

Постепенно, пока они то ворковали, то спорили в кафе, небо за окном очистилось от серой мглы, дождь прекратился, казалось, самый воздух посветлел, и только стекла кафе были еще мутными от осевших на них капель.

Но Карина все еще сомневалась. С одной стороны, Дима предлагал ей целый мир, вожделенный и восхитительный, полный благ, красоты и порядка – мир, о котором она в тайне мечтала с самого детства, имя ему было: Европа! Но с другой стороны, образ сраженной горем Насти никак не выходил из головы. А впрочем, у него ничего не выйдет! Если Карина проболтается, с кем и куда она умчалась в Германию, то Настя о том узнает почти сразу и ни за что не отпустит Матрену к отцу. А даже если выйдет так, что девочка будет жить с ними в Германии, Карина не позволит Диме запретить ей видеться с матерью. Они будут приглашать Настю к себе в гости.

Ведь она добрый, справедливый человек, стало быть, все будет хорошо, нужно лишь чуть-чуть оступиться, чуть-чуть запятнать себя в грязи. Разве она не пожертвует частью своей совести и души ради страсти к Диме, ради собственного процветания, ради процветания своих детей, в конце концов?

– Пусть будет так, как ты хочешь! Кажется, у меня нет воли противостоять тебе! – Наконец выдохнула она, запретив себе более размышлять и чувствовать что-либо, чтобы не передумать и уже не изменить данное Диме слово. Слово, обрекающее ее на прыжок в неизведанную бездну, навстречу совершенно новому, трепетному и даже казавшемуся ей отчего-то выстраданному счастью, хотя в жизни своей она еще не знала подлинных мук.

А Дима не допустил того, чтобы она отдалась сомнениям: сжал ее красивую, пусть и немного пополневшую фигуру в объятиях так, что у нее захрустели косточки. Казалось, никто и ничто не мог помешать им, не мог нечаянно разрушить ими взлелеянный, столь внезапный замысел – замысел, бывший одновременно изумительным и безупречным, продуманным до мельчайших подробностей.

И словно нарочно, будто согласно их чувствам, на небосводе засияли первые лучи солнца, их блеск мгновенно упал в капли дождя на окне, и они засветились, напомнив мерцание крошечной звездной пыли на черном полотне неба. А затем и сам огненный круг явственно проступил сквозь быстро ускользающие на запад облака, и тогда стекла окон, осыпанные каплями, заблестели яркими самоцветами, и им обоим показалось, что эта затейливая стена, будто усыпанная драгоценными камнями, навсегда отгородила их от враждебного, не способного понять и простить их мира.

Глава четвертая

В ночь на двадцать шестое мая передовой отряд ополченцев из батальона «Восток» под командование Александра Ходаковского частично занял новый терминал аэропорта «Донецк» имени Сергея Прокофьева. Аэропорт был под контролем нацгвардии Украины, он был оснащен зенитными установками, танками, БТР, машинами снабжения, группой снайперов в иностранной форме и с новейшим западным вооружением, какого не могло быть у украинской армии. Аэропорт был важнейшим стратегическим объектом, ведь на его посадочные полосы садились не только гражданские самолеты, но и самолеты, доставлявшие военные грузы, которые затем следовали в место боестолкновений, такие как Славянск.

Ополченцы взяли под контроль взлетно-посадочную полосу без всякого шума и кровопролития, а затем уведомили противника, что никому не причинят вреда, но военный груз больше не сможет садиться в Донецке.

Утром ничего не подозревавшая о грядущих событиях Карина отвела детей в сад. Глаза ее были заволочены сизым туманом, вся она казалась потерянной и дикой.

– Может не отводить детей в сад сегодня? – Попытала она счастье у Парфена.

– Отчего же?

– Пусть отдохнут. Побудут со мной.

Конечно же, детский сад был лишним телодвижением для нее, и лучше всего было избежать это движение, но Парфен был неумолим.

– Ты балуешь их. Пусть идут, как и все дети, в сад. В конце концов, тебе ведь нужно будет скоро искать работу.

– Ага. – Едва сдержала злую усмешку Карина.

Так ей пришлось отвести их, только чтоб Парфен и его родители ничего не заподозрили. А все-таки ближе к обеду, когда Дима приедет за ними, она заберет их из сада и отведет в парк, где и встретится со своей первой любовью. Вместе они полетят в Германию. К тому часу Настя, Матрена и Ульяна уже сядут в поезд, ни о чем не подозревая. Таков был их нехитрый замысел.

Замысел, которому не суждено было сбыться. Карина часто впоследствии спрашивала себя: что было бы, улети они на день раньше, или введи ополченцы отряд в аэропорт на день позже? Как сложилась бы их жизнь? Были бы они вместе в совершенной безопасности в Германии? Или клубок событий, тернистый и колючий, был заранее сплетен для них, и не было ни единой возможности избежать столь болезненных событий?

Случилось то, что Петр Порошенко, избранный днем ранее президентом Украины, отдал приказ расстрелять отряд ополченцев, занявших аэропорт, с воздуха.

Так на Донецк обрушились первые бомбы, так в миллионный мирный город пришла самая настоящая братоубийственная война. Украинцы убивали украинцев и русских. Русские, считавшие себя украинцами, убивали русских и украинцев. Штурмовики Су-25 и вертолеты Ми-24 расстреливали ополченцев, частные и многоквартирные дома, дорогу, школу, детский сад и церковь в районе аэропорта. Ополченцы, имея в распоряжении только один автоматический гранатомет АГС-17 «Пламя», оказались в крайне сложном положении, и после многочасового изнурительного боя получили приказ к отступлению.

Дневные смены врачей не покинули отделения в следующую ночь: десятки раненых, изувеченных навсегда людей, среди них детей, прибывали и прибывали, заполняя больницы.

Когда раздались первые залпы, когда задрожала земля, зазвенели стекла, Карина и Вера Александровна, ошарашенные столь внезапным нападением на город, принялись звонить воспитателю и в детский сад, но связь пропала.

– Что же это такое делается? – Воскликнула свекровь. – Побежали за детьми!

И действительно, детский сад был намного ближе к местам, где самолеты и вертолеты из пулеметов расстреливали дома и людей. Женщины перемещались короткими перебежками – от подъезда к подъезду, пока не достигли детского сада. Там уже появились первые матери и бабушки, кто в чем был: в халатах, в фартуках, в тапочках, непричесанные, не прибранные, с огромными ошалелыми глазами, они хватали детей в одних подгузниках, забыв про одежду, и тут же бежали домой.

Вера Александровна схватила голенького Митю, на котором были только трусики, а Карина – Миру, и они побежали домой, бешено озираясь по сторонам. Вновь раздались взрывы, на этот раз такие мощные, что женщины почувствовали, как под ногами задрожала земля. Митя истошно закричал, напуганный душераздирающими звуками. Мира ревела. Вид перекошенных от ужаса детских лиц внушил Карине смерть, конец всего, опустошающее бессилие, невозможность защитить тех, кого защитить она была обязана. Страх, неизмеримый, непреодолимый, сокрушительный, объял ее. Люди не понимали, что обрушилось на город, не имели представления, что ждало их впереди.

На пути домой им встретился труп пожилой женщины, раскинувшей руки во все стороны. Она утопала в багряной, удивительно огромной луже – должно быть, луже собственной крови, глаза ее были открыты, и застывший взгляд пронизывал голубое бездонное небо, словно испепеляя его немым укором. Как чист и невинен взгляд человека, убиенного ни за что и ни про что! Карина мимолетом посмотрела на тело, затем на свекровь, но та мотнула головой, как бы говоря ей: «Не надо!», – и молодая женщина послушалась Веру Александровну как родную мать, не стала думать о том, что только что краем глаза увидела, не стала вбирать в себя ни кровь, ни образ распластанного тела пенсионерки, ни ее застывший укоризненный взгляд, ни омерзительный ужас всего происходящего.

А ведь на ее месте могла теперь быть Карина! Хуже того: через минуту, через миг любая из них вместе с ребенком на руках могла также упасть, чтобы никогда более не подняться. Не было определенности, нельзя было сказать: та женщина мертва, а они – живы, потому что никто не знал, что будет через мгновение, минуту или час.