Кронпринцы в роли оруженосцев - Александров Валентин Алексеевич - Страница 13

Через два дня была получена собственноручно подписанная резолюция Генерального секретаря ЦК КПСС, слово в слово повторяющая выношенный в Совмине Российской Федерации текст.

Когда отправляли бумагу в ЦК КПСС, это еще был проект. Но когда получили ту же бумагу обратно, это уже была цитата.

И надо отдать должное Соломенцеву: он, подобно смоленскому секретарю обкома, выжал максимум эффекта из этой акции. Во-первых, заверенная факсимиле Брежнева резолюция была передана персонально каждому из названных в ней руководителей союзных ведомств. Во-вторых, она была взята на контроль всеми контролирующими структурами — от отделов ЦК КПСС до Комитета народного контроля. В-третьих, с резолюцией в руках Соломенцев объездил всех руководителей, от которых зависели дела по Нечерноземью. В-четвертых, было созвано в Совмине РСФСР совещание с участием руководителей всех 29 областей и автономных республик Нечерноземной зоны, где они были ознакомлены с мудрым и ценным указанием партийного лидера. Тут же было принято развернутое постановление Совета министров РСФСР и намечены сроки, когда и кто должен отчитаться для доклада Брежневу о проделанной по его поручению работе.

Словом, началась новая атака на нечерноземном фронте. И атакующих вело в бой знамя с пламенными словами Генерального секретаря ЦК КПСС.

Наверное, в США ни одна цитата из сочинений президента не могла бы иметь такой мобилизующей силы. Куда им, американцам! Они будут принимать законодательные акты, делить прерогативы между президентом, министрами, губернаторами.

То ли дело было у нас! Не существовало таких крепостей, которые не сокрушила бы цитата. Может быть, в этом и было то своеобразие, которое каждый последующий начальник вкладывал в изначальный постулат — мы пойдем иным путем!

ВОБЛА — НАРОДНАЯ РЫБА

В аппарате председателя Совмина РСФСР Соломенцева я работал его помощником по международным вопросам. Но поскольку внешних сношений тогда у России было ничтожно мало, а внутренних невпроворот, то мне поручалась нередко и проработка разного рода бумаг по внутренней жизни, в том числе и тех, которые обсуждались на политбюро ЦК партии. Ну, а когда отсутствовал заведующий секретариатом председателя и мне приходилось его замещать, то тут уж через мой письменный стол проходили практически все документы, по которым должен был выражать свое мнение Соломенцев как кандидат в члены политбюро. Это были и вопросы-гиганты, например строительство БАМа, и вопросы-карлики, как установление персональных пенсий отставным министрам. Из них запомнились прежде всего курьезы. Вот один из них.

В середине 70-х годов политика сохранения цен на все продукты стала заходить в тупик. Деликатесные сорта рыбы исчезли из открытой торговли и стали распределяться только по закрытым системам.

На политбюро был вынесен вопрос о повышении цен на дефицитные виды рыбной продукции. Инициаторы из Совмина СССР главную задачу видели в увеличении кассовых сборов. Но попутно создавались условия и для того, чтобы дорогие сорта получили выход в открытую продажу.

К проекту постановления прилагался перечень продуктов, по которым должны были повышаться цены. При тогдашней системе строгой централизации ценообразования любой продукт, каким бы дефицитным он ни был, продавался бы по старой цене, если бы не попал в новый список.

А тут вдруг оказалось, что в список новых цен не была включена масса деликатесов, давно исчезнувших с прилавков общедоступных магазинов, — крабы, креветки и другие нерыбные морепродукты, печень трески. Не была включена в новый список и вобла, хотя к этому времени большая часть людей и вкус-то ее забыла.

В качестве предложений к заседанию политбюро я сделал дополнительный список дефицитных продуктов, на которые стоило бы повысить цены, чтобы их покупка зависела от денег, а не от доступности к закрытым магазинам.

Отдал список со своими комментариями председателю правительства. Тот ничего не сказал. Но это было и естественно, потому что сама возможность его выступления на политбюро зависела от характера дискуссии — захочет генеральный секретарь выслушивать другие точки зрения или скажет: давайте так и примем. В таком случае никто и рта не откроет.

Заседание политбюро закончилось поздно. Около одиннадцати часов ночи по внутренней связи позвонил Соломенцев: «Зайди, возьми бумаги». Передавая папку с материалами политбюро, сказал:

— А твои предложения приняли. Но не все. Против воблы только возражения были. И знаешь, кто выступил против? Шелепин.

— Чего же возражать-то? — не удержался я от вопроса.

— Говорит, что не следует повышать цену на воблу, потому что она — народная еда.

— Так кто же ее купить-то может? Она же нигде не продается.

— Ну, ему виднее. Он же председатель профсоюзов.

«Страшно далеки они от народа», — вспомнил я с тоской слова классика научного социализма, сказанные в иные времена и по иному поводу.

ТОСТ ДЛЯ КНИГИ РЕКОРДОВ ГИННЕССА

Заправский тамада может говорить столько времени, на сколько рассчитано застолье. Само слово «тамада» грузинского происхождения и означает «распорядитель», имеется в виду распорядитель пиршества. Из Грузии искусство тамады перекочевало в другие республики и регионы Кавказа, где обогатилось новыми красками.

В верхнем эшелоне власти советского времени установилась почти традиция, что когда выступали руководители закавказских республик, даже при самых серьезных обстоятельствах, от их речей ожидали искристости тоста.

И надо признать, что они понимали заданную роль и старались не обмануть ожиданий. Если сейчас почитать выступления Шеварднадзе, Алиева, Демирчана на торжествах, посвященных круглым датам в истории СССР, то для полного сходства их с тостами не достает только нескольких слов: «Так выпьем же за…».

Когда на трибуне один за другим оказывались Алиев и Шеварднадзе, два наиболее ярких представителя кавказского ораторского искусства, то между ними разворачивалось очевидное соревнование в красочности речи. И если грузинские составители текстов выступлений превосходили всех кудрявостью льстивых оборотов, то азербайджанская сторона демонстрировала высшее достижение патетики интернационализма.

Когда республики по очереди отмечали свои юбилеи, то и тут была видна соревновательность, особенно перед лицом главного гостя, каким на большинстве торжеств был Брежнев, который долгое время поровну уделял внимание праздникам союзных республик. После перенесенных в середине 70-х годов приступов болезни Брежнев был не в состоянии успеть на все торжества. Это создавало раз-номасштабность сходных по сути праздничных мероприятий. Причем такая асимметрия выражалась прежде всего в том, что в отсутствие первого лица союзного государства в большей степени хозяином положения чувствовал себя главный политический деятель той республики, для которой наступала очередь отмечать юбилей.

В присутствии Брежнева считалось недопустимым делать доклады длиннее, чем намечалось его «приветственное слово», которое обычно делалось в формате часового выступления.

Это, конечно, нигде не записывалось, но этика требовала, чтобы количество аплодисментов, которыми прерывалось прослушивание доклада местного начальника, ни в коем случае не превосходило тех восторгов, которые демонстрировали собравшиеся при прослушивании выступления Брежнева.

На торжественных приемах, где на смену докладам приходили тосты, также царил строгий неписаный регламент. В присутствии Брежнева только он сам отвечал на приветственный тост хозяев. Хозяйский же тост, каким бы красивым он ни был, не мог быть утомительным по времени. Самое большее на него отводилось семь-восемь минут. А вместе с аплодисментами на это приходилось не более трех страниц текста.

Всю эту механику мне пришлось изучить буквально с карандашом и хронометром в руках. Причиной было не праздное любопытство, а рабочая необходимость. На ряде торжеств, особенно посвященных датам образования республик, главный представитель Российской Федерации, а им, естественно, был председатель Совета министров РСФСР М.С. Соломенцев, оказывался на положении первого по старшинству лица. В этом была дань уважения к России как основе советской федерации. В таком случае при каком-то стечении обстоятельств Соломенцеву могла выпасть обязанность выступать с ответным тостом. Ну а мне, как его помощнику, — написать текст выступления в соответствующих политических параметрах и физическом объеме.»