Последний свидетель - Гайдуков Сергей - Страница 42

— Всем лечь на землю! — закричал Ахмедов. — Вы окружены!

— Он что, спятил? — тихо произнес Лысый. — Что еще за окружение?

— Я ему не отдам деньги, — нервно ухватившись за сумку, сказал Приколист.

— Я тоже. — Брежнев держал руку на «борзе».

— Мужики. — Слепой с опаской погладывал на оружие в руках милиционеров. — У нас такая куча денег... Надо им отстегнуть по пачке — и все дела. Зачем лезть на рожон, когда все можно решить миром...

— Не дергайся! — снова крикнул Ахмедов. Он подходил все ближе и поэтому нервничал все больше.

— Я этому козлу ни копейки не дам, — прошептал Брежнев. — Они у меня сейчас уберутся отсюда, как... Они нас на пушку берут, они не будут стрелять. А у нас тут такая штука, которая раз в жизни только попадается... — И он просунул указательный палец под скобу «борза».

— Расслабься, болван! — прикрикнул Слепой. — Сейчас я все улажу, — и он поднялся на ноги, держа в руке пачку долларов.

Синяя майка с надписью «Монтана» была именно на нем. Ахмедов выстрелил, потом еще и еще, чтобы уж наверняка.

Слепой уронил деньги и повалился на землю.

— Суки! — Брежнев вскочил, поднял «борз» и нажал курок, не отпуская его до тех пор, пока магазин не опустел. Ахмедов испуганно присел и выпустил остаток обоймы, почти не целясь. Его напарник стрелял, как в тире, задерживая дыхание перед каждым выстрелом и тратя по две пули на каждую очередную цель.

А целиться ему было легко, потому что все трое — Брежнев, Лысый и Приколист — находились рядом и еще не успели разбежаться.

Потом пуля из «борза», одна из последних, ударила ахмедовскому напарнику в голень. Он вскрикнул и неловко сел, удивленно глядя на свою левую ногу, которая вдруг перестала его слушаться.

Брежнев единственный из всех остался на ногах. Он посмотрел на тело Слепого, из-под которого уже натекла целая лужа крови. На Приколиста, который смотрел в небо мутными глазами. На Лысого, который лежал на земле, зажав простреленное плечо и истошно крича: «Не стреляйте! Не стреляйте! Я сдаюсь!»

Он перевел взгляд на замолкший «борз» в своей руке, и в следующую секунду ахмедовский напарник собрался с силами и нажал на курок, отправив две пули Брежневу в живот.

«Борз» выпал из ослабевших пальцев, и сам Брежнев подпиленным деревом повалился на сумку с деньгами, которую он так яростно защищал.

В наступившей относительной тишине ахмедовский напарник крикнул, перекрывая стоны Лысого:

— Товарищ старшина! Кто из них был этот... преступник! Кого мы преследовали?! Я не знал, в кого стрелять! Я стрелял во всех подряд! Вы же сказали — без предупреждения.

Он почти плакал, и старшина, поднимаясь с земли и удивляясь, как это его не зацепили в этом побоище, сказал:

— Ты лучше это... Ты лучше заткнись. Пока. Чего уж тут орать. Поздно орать-то.

Старшина побрел вверх по склону, вызвать «Скорую помощь» и подмогу. Его сопровождали причитания напарника:

— Господи, да зачем же меня в милиционеры-то понесло... Откуда я знал, что надо будет стрелять! По людям!

— А ты что думал — по кошкам? — презрительно бросил, не оборачиваясь, Ахмедов.

Они совсем забыли про пару, что сидела у дерева, чуть в стороне от ямы. Наташа обхватила голову руками и закрыла глаза. Так она сидела все время, пока длилась перестрелка. И она долго не могла поверить в то, что выстрелы стихли. Она думала, что оглохла и потому ничего не слышит.

Она убрала ладони от ушей и открыла глаза. Вокруг были деревья. Светило солнце. Где-то шумели машины. Незнакомый голос сзади жаловался на жизнь. Алик сидел рядом. Чуть впереди, на сумке и рядом с ней, лежали четыре человека. Из них только один подавал признаки жизни.

И Наташа снова закрыла глаза.

24

— Очень жарко, — сказал Малыш, держа палец на спусковом крючке автомата. — Что там у вас в сумке? Бомба?

— Это ваша сумка, — заметил майор. — Вам лучше знать, что в ней.

— Я боюсь, вы что-нибудь туда добавили. — Малыш скорбно поджал губы. — Какой-нибудь фокус. Ментовский фокус. Слишком у вас было испуганное лицо, когда вы несли сумку.

— Это не испуганное лицо, — криво усмехнулся майор. — Это сожалеющее лицо. Мне жалко отдавать такие деньги.

— Ха-ха, — сказал Малыш без тени улыбки. — Расстегните замок. Сами. Чтобы я не волновался.

— Как скажете, — майор облизал пересохшие губы. И присел.

Когда он это сделал, фуражка, отягощенная пистолетом, вдруг стала сползать на затылок, грозя упасть и обнаружить неприятный для Малыша сюрприз.

Майор похолодел, резким движением расстегнул «молнию» и быстро вскочил, успев рукой поддержать падающую фуражку.

— Держите, — сказал он и пинком пододвинул сумку к Малышу, потом снял фуражку, держа ее дном к себе. И стал вытирать пот. — Очень жарко, — снова сказал он Малышу.

Тот кивнул, оглянулся на Музыканта. Посмотрел в сторону гаишной будки.

А потом резко вскинул автомат, целясь в лицо майору. Тот едва удержался, чтобы не выстрелить прямо через фуражку.

Позже он подумал, что, возможно, так и следовало сделать. Тогда, вероятно, все сложилось бы иначе.

— В чем дело? — спросил майор, глядя в дуло автомата, чуть покачивавшееся в пяти сантиметрах от кончика его носа. — Что-то не так?

— Какого черта? — быстро и, как показалось майору, испуганно проговорил Малыш. — Зачем вы собираете сюда всех своих людей?! Хотите, чтобы дети погибли?! Мы не шутим!

— Каких еще своих людей? — не понял майор.

— Посмотрите сами!

Майор оглянулся и с удивлением увидел, что к тем двум машинам, на которых приехали он и его команда, подкатывает третья. И если первые две намеренно были сугубо гражданскими по виду, то третья имела полную милицейскую боевую раскраску: бело-синие цвета плюс включенная мигалка на крыше.

— Минуточку, — сказал майор. — Что-то случилось. Я пойду выясню.

И на глазах изумленного Малыша он взял сумку, повернулся и побежал назад. Он уже понял, что происходит. Из остановившейся милицейской машины вышли несколько людей в форме. И худенькая девушка в коротком синем платье. Она была какая-то помятая и бледноватая на вид. Потом из машины появилась синяя спортивная сумка с надписью «Мальборо».

Майор почувствовал, как сердечная боль, терзавшая его с самого утра, с момента, когда ему сообщили о появлении на площади перед ГУВД окровавленной женщины, эта боль утихает, растворяется, уходит в никуда...

По крайней мере, ему хотелось верить, что боль уходит и этот кошмар заканчивается.

Он подбежал к своим людям с радостной, широкой, какой-то детской улыбкой. Он верил, что все вот-вот кончится. Надо просто взять сумку и отнести ее Малышу.

— Вот это Селиванова, — услышал он. — Сумка была у нее. Почти у нее.

— Хорошо, — бросил на ходу майор, нахлобучил фуражку на голову, потом задумался и бросил ее в сторону. Схватил сумку и побежал назад к Малышу.

И детям, которые выглядывали из-за его спины большими испуганными глазами. За все время майор не услышал от них ни единого звука.

— Стоп, — сказал Малыш, и майор замер на месте.

— Что за фигня? — спросил Малыш, и у майора появилось нехорошее предчувствие. — Это что еще за фокусы? — Малыш ткнул стволом автомата в сторону сумки.

— Это не фокус, — проговорил майор, стараясь оставаться спокойным. — Это ваша сумка. В ней ваши деньги.

— Интересно, — сказал Малыш. — А что тогда было в сумке, которую вы хотели мне только что подсунуть? Что там было?

— Маленькая путаница у нас тут вышла. — Майор понимал, что прикидываться идиотом в подобной ситуации — не лучший выход. Но ничего другого не оставалось. — Перепутали сумки...

— Вы что?! — внезапным и страшным басом заревел Малыш. — Вы что, не поняли?! Или я непонятно написал?! Я написал — это не шутка!

На последних словах Музыкант, не меняя общего положения тела, опустил «ремингтон» и выстрелил в голову телохранителю мэровских детей.

Майор еще никогда не видел такого. В голову мужчины будто бы попал снаряд. Голова была — и ее не стало. Кровавые ошметки разлетелись по асфальту.