Афганский рубеж - Дорин Михаил - Страница 7

Память Клюковкина подсказала, что живёт он недалеко от КПП. Ступив за ворота части, я медленно пошёл в сторону домов.

Странное ощущение. В прошлой жизни на месте этого городка одни развалины. Я это помню, поскольку во время учений мы использовали территорию этого аэродрома. Он был заброшен, но ещё сохранил очертания.

Теперь я вижу детские площадки со скрипящими качелями. Даже в такой мороз дети бегают по улице. Они используют огромную лужу рядом с водонапорной башней для катания на салазках.

Добрался до пятиэтажных панельных домов с морозными узорами на окнах. Перед домами гуляют несколько девушек с колясками. Детки укутаны в солдатские одеяла и мирно спят, пригретые ярким солнцем.

Кого-то мамочки тащат на санках, а кого-то и за ухо.

– Я тебе сказала, сразу домой после школы. Весь в снегу. На горке он был! – возмущалась женщина, подгоняя паренька в шубе и валенках.

В руках мальчик тащил кожаный ранец с картинкой олимпийского мишки.

Навстречу прошли два «колдырика». Лица небритые, но одеты в чистое лётное зимнее обмундирование. Шапка на затылке, а куртки расстёгнуты.

– О, боец, пойдём с нами, – приобнял меня один из них.

– Не-а, – покрутил отрицательно головой.

– Так, давай-ка соблюдать… эту… нашу.

– Субординацию, Палыч, – подсказал его собутыльник.

– За это и выпьем.

Тут же мужики достали из кармана по стаканчику. Один из них взял металлическую фляжку и налил немного. Так вот и согреваются мужички.

Что сказать – всё как и в моём будущем. Смотришь по сторонам, а каких-то сверхразвлечений не видно.

Здание перед памятником Ленину, оказалось Домом Офицеров. Судя по афишам, вся жизнь крутится здесь.

В субботу устраиваются танцы. Обещают, что в программе будут ритмы зарубежной эстрады.

В воскресенье кино показывают. Посмотрел репертуар, но список не самый богатый на премьеры. «Баламут», «Блеф» с Челентано и что-то индийское. И на том спасибо, что хоть не забывают дальние гарнизоны и привозят сюда фильмы.

Лицо окончательно обмёрзло, а на ресницах и бровях почувствовал появление инея. Надо идти домой и греться.

Посмотрел по сторонам. А идти то куда? Вроде на выходе из части память Клюковкина давала мне понять, где его холостяцкое гнёздышко. Я это понял, поскольку у такого балбеса явно ещё нет жены и детей.

– Ты чего тут? – окликнул меня знакомый голос.

Я повернулся и увидел перед собой Димона. Переодеться он ещё не успел. Зато в магазин сходил. Правда в руках у него какая-то странная сумка. Точнее, матерчатая торба с цветочками.

В Союзе, насколько мне известно, считалось писком моды ходить с пакетом «Мальборо». Вряд ли в Соколовке такое предвидится в ближайшие пару лет.

– Достопримечательности изучаю. Димон, будь другом…

– Я тебе командир звена! – вновь включил начальника Батыров, брызжа слюной.

– Хорошо. По-братски, Димон, голова кружится. Сильно башкой треснулся. Пройдись со мной до дома, а то чтоб я в обморок не упал.

– Да ну тебя! Чай не девка, чтобы тебя провожать, – возмутился Батыров.

Он продолжал меня напрягать и говорить, как я оборзел. Надо призвать его «командирскую совесть» к ответу.

– Слушай, если мне будет плохо, то отправят в местный госпиталь.

– Прекрасно! За 60 километров отсюда, – подмигнул Батыров.

Блин, он ещё и шутить может!

– Неважно – 60 или 200 километров. Я же в рапорте напишу, что встретил командира звена, обратился к нему за помощью, но он торопился со своей сумочкой домой…

– Прекрати! Ладно, пошли. А то и, правда, тут упадёшь.

Продолжая скрипеть по снегу, мы вышли на одну из трёх основных улиц Соколовки. Батыров продолжал ворчливо поносить меня и вежливо здороваться с проходящими женщинами и военными. Я от него не отставал, хотя никого из людей не знал.

В городке обнаружил и Военторг, на крыльце которого «охлаждалась» приятного вида пышечка, закутавшись в меховую куртку с эмблемой Военно-воздушных сил на левом рукаве.

Думал, такие позже появятся.

– Сашка, сказали, что ты насмерть убился. Живой! Дай я тебя расцелую, – весело крикнула мне с крыльца женщина.

Невероятно! Сама простота!

– Не торопитесь, Галина Петровна, – на автомате выдал я.

– Со мной тоже всё хорошо Галина Петровна, – сказал Димон.

– А ты Батыров, когда долг принесёшь? – стала возмущаться работница Военторга.

– Петровна, сейчас пока не могу, – разволновался Димон.

– Вот ты засранец! А ещё повысили его. С магазина вон тащит сколько…

Так и поносили Батырова. Обещали небесные кары и праведный гнев начальника тыла полка. Шагу мы прибавили.

– Вот как так?! Я десятку торчу, а ты просто так через неё апельсины получаешь. Чем я хуже?

И правда! Есть, видимо, в Клюковкине природное обаяние, которым он пользовался.

– Просто я красивый, мужественный, умный. Я люблю женщин, а они любят меня, – спокойно отвечаю, когда мы подходим к одному из подъездов трёхэтажного дома.

Тут память снова сработала. У Клюковкина квартира на втором этаже. Я пошарил в карманах и нашёл ключи.

– Чего стоишь? Пойдём, – сказал Батыров, направляясь в подъезд.

– Да тут я уже сам. Спасибо, Димон.

– Издеваешься?! Я вообще-то напротив тебя живу.

Ну точно, засранец! Живёт в одном доме и, даже, подъезде и проводить не хотел.

– Чего тогда ломался?

– Ещё я с тобой не ходил домой вместе, – фыркнул Батыров и пошёл, задрав к верху нос.

Во фазан! Мне казалось, в Союзе как-то более тщательно подходили к назначению командиров. Как Батыров смог пролезть, мне непонятно.

Поднялся по лестнице. Не сразу получилось открыть входную дверь. Как обычно, нужен определённый подход к открытию. Чуть потянуть дверь на себя, приподнять, провернуть один раз, и только потом всё откроется.

В квартире совсем всё печально. Мало того что холодно, так ещё и не убрано. Пыль на старинном комоде. Из дивана-книжки торчит пружина, порвавшая простыню. Стол на кухне стоит с поломанной ножкой, а плита совсем загажена. Что он выливал на неё непонятно.

Я подошёл к шкафу. Одежда сложена аккуратно, а на верхней полке голубая папка с надписью «Папка для бумаг». В ней были все документы Клюковкина.

Зелёная книжка – «Свидетельство о рождении». С некоторым волнением открыв её, обнаружил, что в графе отец стоит прочерк. В углу штамп о повторной выдаче. Мать записана, но тут же я нашёл и её «Справка о смерти». Умерла она через год после его рождения.

– И этот сирота, – сказал я.

Мне не привыкать. Мой детдом был для меня семьёй. Видимо, и у Клюковкина так же.

Диплом об окончании училища, аттестат и несколько фотографий из школы и лётной практики с однокашниками.

В шкафу я обнаружил очень даже неплохую одежду. Куртка «Аляска», джинсы, в двух коробках с красно-синей этикеткой стоят кроссовки и ботинки «Цебо». Чехословацкое изделие, как указано на коробке, дефицит в эти годы. Где только успел их Клюковкин достать.

Я снял с себя верхнюю одежду и остался в нательном белье. Стало очень даже зябко. Обнаруженный в комнате термометр показывал 19°.

Подошёл к накренённому зеркалу в прихожей. Смотрю и диву даюсь. Здоровый и взрослый парень, а довёл себя до такого ракового положения.

– И с такими успехами, ты, Клюковкин, в Афган попросился? Сдохнуть хотел? Романтика? – выговорился я, продолжая смотреть в серо-зелёные глаза моего нового тела.

Лётную книжку я видел. Отзывы о его работе слышал. Если уж нет другого выбора, то придётся пройти ещё одну войну. Без неба, чувства управления винтокрылой машиной, ощущения висения в самых неудобных положениях и осознания того, что ты можешь спасать людей, я себя не представляю.

– Значит, Афганистан. Горный, дикий край, который никому и никогда не покорился, – произнёс я, вновь глядя в глаза своему отражению. – Да будет так.

В дверь в этот момент постучали. Гостей я пока не готов принять. Но уж слишком настойчиво стучат.

– Сашенька, это Тося. Нам надо поговорить насчёт покупки платья и церемонии, – услышал я женский голос.