Девушка с экрана. История экстремальной любви - Минчин Александр - Страница 24

По пути в аэропорт я вкратце объясняю ей боевую обстановку, даю фото Арины и повторяю, что «объект» нужно сразу же отделить от «клиента», быстро увести из галереи и через малоизвестный выход вывести наружу, где я буду сидеть в машине (в темных очках!), не выходя. Багажник будет открыт. «Клиент» ни в коем случае не должен меня видеть.

— А ты, по идее, помощница режиссера Славы Мейерхольда.

— Хорошо, Алеша.

Мы ждем уже больше часа, прошли и разъехались все пассажиры самолета из Москвы. Я начинаю думать: может, что-то случилось и она не прилетела?

— Говори с ней только по-английски и, прежде чем он что-нибудь поймет, сразу уводи.

— Хорошо-хорошо, я все сделаю.

Какая милая девочка. И почему я с ней не встречаюсь? Я вижу сквозь стеклянную галерею, как Мальвина ходит с тележкой, смотря то на фотографию, то на выходящих уже с других рейсов дам. Вдруг появляется компания из четырех человек, и Мальвина узнает описанный плащ.

Она подлетает к четверке, один из них рослый, в зимней куртке мужчина (видимо, ее муж) спрашивает Арину, она ли Арина Шалая, та удивленно кивает (как будто мы не репетировали это десять раз по телефону), Мальвина хватает одной рукой вещи, другой — хозяйку и быстро несется на выход. Молниеносно бросает сумки в багажник и заталкивает Арину в машину. Я безумно срываюсь с места. Остолбеневшая тройка так и не поняла, что произошло.

Здравствуйте, Алексей, — официально и вежливо говорит она.

Я предупредил актрису, чтобы она не показывала никаких эмоций в машине. И чтобы вела себя так, словно действительно прилетела на пробы. В какой-то мере это и были пробы. Только какие?

— Здравствуйте, госпожа Арина, — говорю я и злюсь: — Что так долго?

— Друг моего мужа перепутал багаж, и мы ждали его, он вышел последним.

Я лавирую в потоке, везя Мальвину домой. Арина расстегнула плащ, я охватываю взглядом ее фигуру: она в клетчатой мини-юбке, черных колготках и черных ботинках. Шерстяная кофта синего цвета. Высокая, красивая шея.

Пятница, вечером дикое количество машин, я лечу зигзагом, не обращая ни на кого внимания.

— Вы всегда так водите машину?

— Только когда встречаю вас. Мальвина опаздывает, ее ждет Мама.

Она смотрит на меня красиво накрашенными глазами. Вижу, как она хочет коснуться моей руки, лежащей на подлокотнике, и предупреждаю Арину «страшным» взглядом.

Я высаживаю Мальвину у дома, сворачиваю за угол и останавливаю машину. Она сразу бросается мне на шею и обнимает:

— Алешенька, я не верю…

Она льнет к моему телу, и я возбужден, как мальчик. Целует мое лицо, потом спохватывается, что у нее помада на губах. Мы обнимаемся еще несколько минут, прежде чем я, напрягая все силы, отрываюсь от нее.

— Давай доедем до дома.

— А далеко дом?

— Минут тридцать.

— А можно прямо здесь? — она знающе и зовуще улыбается.

— Можно, но за это у нас сажают в тюрьму.

Я включаю ей музыку.

— Какая странная страна… Ой, это же моя любимая «Провинциалка». — Я делаю громче. — А чья это такая красивая машина, ты же говорил, у тебя нет?

— Я взял напрокат у своего агента. А мою машину «Ягуар» отсудила «пиявка».

— Алешенька, а ты меня обнимешь, когда мы приедем домой, я так ждала?

— И не только обниму.

— Расскажи все-все, что ты будешь со мной делать.

— Я лучше покажу.

— И опять удивишь? Ты такой изобретательный!

Я несусь, вдвойне превышая городской лимит скорости.

Дома накрыт стол, и я невероятно сдерживаюсь, пока она заходит ополоснуться в ванну.

— Алешенька, неужели ты меня ждал? Я привезла тебе икру.

Стол заставлен так, что на него уже некуда ставить. Но она находит место.

Я наливаю ей итальянское замороженное шампанское «Чинзано-Асти», она любит все сладковатое.

— За ваш приезд в Америку!

— Спасибо, мой прекрасный Алешенька.

Мы сидим по разные стороны стола. Я хочу ее до судорог. Но стараюсь быть вежливым и невероятно сдерживаюсь.

Проходит еще минута, мы пьем.

— Алешенька, я не смогу больше ничего, пока ты…

Мы бросаемся друг к другу, как дикие звери, и падаем на ковер под столом. Она едва успевает поднять платье и отодвинуть трусики, как я вонзаюсь в нее всей своей перевозбужденной плотью. Она вскрикивает, и мы начинаем (нежно) рвать друг друга на части. Еще через минуту мы кончаем.

— Господи, как же мне это нравится, — задумчиво произносит она.

Мы садимся за стол, и я наполняю бокалы снова. Она слегка раскраснелась, ее лицо великолепно загримировано.

— А можно после этого тоста закусить тем же самым?

Я улыбаюсь и поднимаю хрусталь:

— За ваш бурный темперамент!

— За моего маленького мальчика, который доставляет мне такое большое удовольствие! За моего малыша.

На этот раз она снимает трусики, прежде чем лечь навзничь на ковер. Я опять безумно возбужден. Мы едва успеваем поцеловаться, как я скольжу в нее. И, раскрыв ее ноги, как книгу, начинаю делать резкие поступательные движения. Она вся извивается, стонет и кусает мою руку, так продолжается до тех пор, пока мы не взрываемся в одновременном оргазме. Она шепчет мне на ухо нежности, постанывая.

После третьего тоста «за меня» я едва успеваю довести ее до кровати в спальне. Она быстро, молниеносно сбрасывает мини-юбку, кофту и остается обнаженной. Я опускаюсь на ее грудь, живот, бедра. Я не могу поверить, что опять возбужден. Она вводит клинок в себя, не дожидаясь. Я начинаю фехтовать все глубже, волна-шар нарастает, растет, опрокидывает. Я кончаю и кричу, не сдержавшись…

— Я обожаю, как ты кончаешь, — говорит она. Таким сексуальным голосом, что я возбуждаюсь в ней опять. Она обхватывает мою спину крепкими икрами и водит ногами вдоль моих ребер. К себе — от себя, к себе — от себя. Мы тут же создаем ритм, и начинается свинг. Потом свинг переходит в блюз, блюз в фокстрот, который превращается в бешеный твист. Я вгоняю шпагу в нее безостановочно, а она только встречает меня все выше и выше, пока не делает мостик, на котором я, взвившись, в судорогах кончаю. Мы падаем на подушки одновременно.

— Алешенька, ты бог секса, я умру без тебя.

Она целует меня настойчиво в губы, зная… и засыпает в моих объятиях. У нее — семь часов утра.

Она первый раз пересекла временны́е зоны.

Пару дней прошли в мире, любви и ласке. Но я сидел (вернее, лежал) на пороховой бочке.

Актриса привезла с собой гранки «После Натальи» из «Факела». Первые имперские гранки в моей жизни. Целые дни я работал с текстом, изредка появляясь на работе, где должен был зарабатывать деньги.

Она начала «пить кровь» по таким невероятным причинам, что неженскому уму это и в голову бы не могло прийти.

— Алеша, а почему у тебя нет машины?

— Она осталась у бывшей жены.

— А почему ты не купишь новую?

— Сейчас нет возможности.

— У нас даже неизвестные актеры имеют машины.

— Встречайся с ними.

Она продолжала как ни в чем не бывало:

— Но я ненавижу общественный транспорт. И обожаю ездить на машине.

— Ты не собираешься здесь жить, а в оставшееся время я буду возить тебя на такси.

Тема «кровососания» тут же менялась.

— Ты хочешь, чтобы я уехала?

— Я этого не говорил.

— Но я уезжаю через десять дней, а ты беспрестанно сидишь со своими бумагами.

— В пять часов я закончу и лягу на тебя. Ты же знаешь, почему я спешу: гранки должны улететь с Ариночкой в Москву, издатель не хочет оплачивать пересылку. А если гранки не улетят с тобой, то книга не выйдет к лету. И тогда неизвестно вообще, выйдет ли. Ты же хочешь, чтобы я стал известным писателем. Тебе же неприятно выходить в свет с неизвестным?

— Да, я хочу, ты мой Фитцджеральд. Я знаю, что ты станешь очень известным, и тогда ты выбросишь меня. Ты ведь бросишь меня, говори?!

— Зачем мне бросать тебя, если ты удовлетворяешь мое тело, как ни одна другая.