Росстань - Гурулев Альберт Семенович - Страница 86

— Слушай, я как будто знала, что ты приедешь рано. Здравствуй!

Лахов, все еще нежа душу в сладком тумане воспоминаний, поднял глаза и увидел Ксению. Но очарование давних радостей не улетучилось, Ксения и сама сейчас казалась пришедшей из тех дней. Она была босиком и легкую обутку — так кажется говорили в то время? — держала в руке, словно, опять же по обычаю того небогатого времени, не позволяла себе ходить в красивой покупной обуви по песку и галечнику и надевала ее, лишь когда «выходила в люди». Ксения успела искупаться, росные капельки посверкивали в ее темно-каштановых коротко стриженных волосах, и летнее невесомое платье мокро прилипало на груди и животе.

— Здравствуй. Ты купалась?

Ксения согласно кивнула.

— Так ведь холодно. — Лахов представил сквозной холод Байкала и зябко повел плечами, подумал, что он уже лет десять не купался в озере по-настоящему: бултыхнуться с камня — это не в счет, не заплывал подальше от берега, не нырял к солнечному, в разноцветной гальке дну.

— Это вначале холодно, а потом не очень, — Ксения улыбнулась, как бы удивленная таким обстоятельством. — Вначале аж сердце захватывает. А потом притерпишься и даже хорошо делается.

— Посмотри, какой у вас удивительный водовоз!

— Славный старик. — Ксения ласково и вопросительно смотрела на Лахова, стараясь понять, что же он нашел удивительного в этом обычном и давно примелькавшемся старике. — Ты плохо спал? У тебя усталый вид.

У Лахова чуть засвербило переносицу, стало жарко глазам, и он со стыдом почувствовал, что на глазах может показаться предательская влага. Слишком неожиданно было для Лахова это ласковое участие, от которого он давно отвык, да и ночь была не совсем обычная.

«Ну вот еще, — рассердился на себя Лахов и без того стыдившийся своей ночной слабости, — не хватало мне всплакнуть перед Ксенией».

— Да нет, все в порядке. Ты знаешь, почему я так рано приехал?

— Ксения отрицательно тряхнула головой, но всем своим видом выразила лукавый интерес и внимание.

— Видимо, сейчас узнаю.

— Я тебя хотел пригласить поехать со мной. Куда, я и сам не знаю еще. Куда-нибудь вдоль Байкала. А точнее, туда, куда захочешь ты.

— Да ты просто молодец. — Ксения сказала это почти шепотом. — Ты просто молодец. — Она приблизилась на шаг, приблизилась совсем вплотную и чуть прикоснулась губами к его щеке. — Да, конечно же, поедем, — сказала она уже громко и радостно. — Как хорошо, что я встала раньше всех и ты встретил именно меня. А то бы пригласил кого-нибудь другого.

— Не кокетничай, — сказал Лахов, сказал легко и весело, как мог сказать очень близкой женщине, зная, что поймет его эта женщина только так, как он и надеется быть понятым. — Я очень рад. — В порыве неосознанной благодарности он поймал ее руку, прижал ее к своей щеке. — Все хорошо.

— Так жди меня, я сейчас. — Ксения осторожно отняла руку. — Я только рюкзак соберу да предупрежу местное начальство, что я уезжаю.

— Неужели и здесь есть начальство?

— Начальство везде есть! — крикнула Ксения уже на ходу. — Только местное мне еще надо разыскать и разбудить. Не замысли передумать и уехать один без меня.

— Не передумаю.

Лахова охватило светлое и нетерпеливое ощущение предстоящей дороги, и он с радостью почувствовал в себе давно забытый счастливый настрой, когда сама жизнь становится твоей сутью, когда весь мир для тебя и ты для него, когда человек не констатирует, хотя бы для самого себя, свое бытие, он даже забывает о нем, а просто живет, и все.

Ксения вернулась быстро. Увидев ее еще издали, Лахов поспешил навстречу, принял объемистый, но оказавшийся не по размерам легким рюкзак, с трудом протиснул его на заднее сиденье и открыл переднюю дверцу, жестом приглашая садиться. Ксения села, аккуратно поправила подол платья на коленях и глубоко вздохнула и полуприкрыла глаза.

— Ну, а теперь вперед.

Лахов включил зажигание и, услышав работу двигателя, подумал невольно, что вот с этой минуты, вот с этого самого мига начинается его новая жизнь. Машина мягко тронулась с места и как-то особенно послушно откликалась на каждое движение руля, легко пошла на крутой подъем, сразу же начинавшийся за крайними домами, и Лахов чувствовал, что сейчас машина играючи, без всякой натуги одолеет и не такой подъем, и сам себя ощущал молодым, крепким и готовым ехать вот так, вдвоем, хоть всю жизнь.

В открытые окна врывался горячий степной ветер, рыжие суслики по обочинам дороги вытягивались во фрунт, вспыхивали над травой красными подкрылками богатырские кузнечики и с громким, слышным даже из машины, треском летели по синему воздуху.

Ближние к поселочку заливчики оказались довольно плотно набитыми машинами и палатками, и Лахов удивился такому многолюдству, но потом понял, что эти люди, скорее всего, впервые и, может быть, даже издалека приехали к Байкалу, приехали по трактовой дороге, ведущей на переправу, доехали до конца дороги — впереди вода — и, не доверившись хитросплетению проселков, сгрудились у ближних заливчиков. Лахов и не собирался здесь останавливаться, просто он отметил для себя, что когда-нибудь в будущем, если еще доведется быть на Байкале, на уютный ночлег в этих местах надеяться нечего.

Ксения сидела спокойно, вслух не выражала восторгов, но улыбка не сходила с ее лица. Изредка она поворачивалась к Лахову, сияла глазами, сплетала у нежного подбородка длинные бледные пальцы. И все сейчас Лахову в Ксении нравилось: и ее платье, и ее улыбка, и поворот высокой шеи, и короткая мальчишеская прическа, и как она сплетала пальцы, и то, что ухоженные ногти без лака.

Дорога и берег постепенно безлюдели. Иногда они удалялись от озера-моря, но все равно оно было неподалеку, и время от времени с перевалов открывалось голубое, как небо, окно, манило, успокаивало: здесь я.

Незаметно ровные и чистые степные проселки кончились, дорога втянулась в редкий, продуваемый и просматриваемый насквозь лес, под колесами зашуршал песок, машину то и дело встряхивало на каменных уступах, проглядывавших из песка и слабой травы. Такого леса Лахову прежде не приходилось видеть. Лес был какой-то отчужденный, вызывающий тревогу: немолодые, но низкорослые деревья, шишкастые уродливые стволы, вывернутые, изуродованные, в ревматических наплывах ветви. Если бы была сказка о зеленом живом лесе, который ночами мучает злая колдовская сила, который ночами скрежещет от ужаса, то это была бы сказка о таком лесе. Но и без колдовства злых сил здесь хватало: под корнями голодный камень, с ближних и дальних хребтов то и дело срываются шквальные ветры, выкручивают ветки. Летом сухостойная жара, зимой клящие, выжигающие жизнь морозы. Только лиственница и смогла удержаться среди этих камней.

Но ощущение тревоги как появилось, так и исчезло. Стойкий лес, крепкий лес. Жалко его.

Дальше дорога пошла что называется «я тебе дам». Каменные надолбы, промоины, крутые подъемы и столь же крутые трамплинные спуски. Временами дорога прорывалась сквозь каменные гряды в подпоенные близкой байкальской водой долины и тогда отдыхала, мягко стелилась под колеса, плыла среди зеленых трав и цветов. Можно бы было давно остановиться на отдых в одной из пустынных таких долинок, но жажда движения, жажда дороги еще не утихла, и еще Лахову немного беспокойно было от мысли, что вот сейчас они выберут место для стоянки и останутся один на один. А пока сейчас была дорога, она требовала к себе главного внимания.

Солнце уже поднялось высоко, чуть ли не в зенит, когда с одного из крутых поворотов приметили вдалеке серые крыши домов.

— Что это за деревня?

— Понятия не имею, — ответил Лахов. — Я ведь сюда еще никогда не забирался. Для меня все это — терра инкогнита.

— А это хорошо, что ты здесь не был, — Ксения говорила как-то по-особому доверительно, и Лахова захлестывала волна ощущения близкой родственности с этой женщиной, и он теперь благодарил провидение, запланировавшее в его жизни эту встречу. И рад был, что ему пришло в голову поехать вдоль Байкала. Дальняя и незнакомая дорога сближает, и за несколько часов неспешной дороги растаяла та прозрачная дымка отчужденности, которая возникает даже между родственниками, живущими отдельной, каждый своей жизнью и волею обстоятельств годами не встречающимися друг с другом. А тут… Тут тем более совсем другой случай.