И снова магия (Возвращение магии) - Клейпас Лиза - Страница 19

Обхватив плечи руками, Ливия задумчиво рассматривала ковер на полу.

– Алина, есть кое-что, что я никогда не говорила тебе. Мне всегда было стыдно. Но сейчас, когда Маккена вернулся... и прошлое ожило в моих мыслях, я больше не могу молчать.

– Не надо, Ливия, – сказала Алина, понимая, что хочет сказать сестра.

Слеза катилась по щеке Ливии.

– Это я рассказала отцу, что видела тебя и Маккену у конюшни, ты подозревала, но никогда не спрашивала. Я так виновата, что проболталась... Я разрушила твою жизнь.

– Ты не виновата! – воскликнула Алина, подходя к сестре и обнимая ее. – Как я могу обвинять тебя в этом? Ты была ребенком и... нет, ради Бога, не плачь! Дело не в том, что ты рассказала отцу. Все равно наши отношения с Маккеной были обречены. Не было места, куда бы мы могли бежать, никто не позволил бы нам быть вместе.

– Мне так жаль.

Глубоко вздохнув, Алина похлопала ее по спине.

– «Только дурак спорит со своей судьбой» – так всегда говорил отец, помнишь?

– Да, он много чего говорил... уши вяли.

Алина едва не рассмеялась.

– Может быть, ты права. Но Маккена, кажется, сумел изменить свою жизнь, ведь так?

Достав платок из кармана, Ливия вытерла слезы и высморкалась.

– Слуги говорят, – платок заглушал ее голос, – а именно слуга мистера Чемберлена, что его зовут Маккена – король Манхэттена, у него огромный особняк на Пятой авеню, и его знает каждый на фондовой бирже на Уоллстрит.

Алина усмехнулась:

– От помощника конюха до короля Нью-Йорка. Я и не ожидала от него меньшего.

– Алина, Маккена по-прежнему влюблен в тебя?

Вопрос заставил ее вздрогнуть.

– Нет. Поверь мне. Если пламя прежней любви погасло, нет сил, способных оживить его.

– А что, если это не так?

– Ливия, за долгие двенадцать лет Маккена ни разу не вспомнил обо мне.

– Но ты... – Ливия замолчала.

Понимая, что хочет спросить сестра, Алина покраснела. Подойдя к окну, выглянула в сад, посмотрела на каменные арки, ведущие в его восточную часть. Увитые розами, клематисом, колокольчиками, они представляли собой великолепный душистый туннель, который выходил к каменной стене летнего домика под сводчатой крышей. Воспоминания о Маккене были на каждом шагу: его руки перебирают стебли роз, обрывая увядшие цветки... его загорелое лицо мелькает посреди кустов и деревьев... черные волосы, блестящие от пота, падают на лицо, когда он чистит гравий на дорожках... или выпалывает сорняки в цветочных клумбах.

– Я не знаю, может быть, кто-то может назвать это наваждением, – сказала Алина, проводя пальцами по раме, – но где бы ни находился Маккена, он всегда был частью меня. Говорят, когда человек теряет руку или ногу, у него долго сохраняется ощущение, что они на месте. И хотя Маккена уехал из Стоуни-Кросс-Парка, он остался со мной. Как часто я представляла, что он здесь, и пустота во мне исчезала от его присутствия. – Она закрыла глаза и прижалась лицом к холодному стеклу, чтобы немного остыть. – Я люблю его несмотря ни на что, – прошептала она. – И хотя сейчас он чужой, но все равно родной и близкий. Когда он рядом... нет более сладостного чувства.

Прошло какое-то время, прежде чем Ливия решилась заговорить.

– Алина... ты не хочешь сказать ему правду, теперь, когда он вернулся?

– Зачем? Это только вызовет его жалость, я скорее брошусь с обрыва! – Оторвавшись от окна, Алина вытерла лоб рукавом платья. – Пусть лучше ненавидит меня.

– Не представляю, как ты сможешь выдержать это! – воскликнула Ливия.

Алина криво улыбнулась:

– Я нахожу странное удовольствие в том, что он не ощущает сейчас той степени враждебности, потому что не любит меня так сильно, как прежде.

Несмотря на все уговоры Марка и Алины, Ливия отказывалась принять участие в бале, на который были приглашены все знатные представители графства.

– Мне нужно, чтобы ты была рядом, – настаивала Алина, стараясь любым способом вызволить сестру из добровольного заточения. – Сегодня я немножко не в себе, Ливия. И твое присутствие окажет мне большую помощь...

– Нет, – твердо проговорила Ливия, сидя в семейной гостиной с книгой в одной руке и бокалом вина в другой. Ее волосы были небрежно заплетены в косу, на ногах – мягкие домашние тапочки. – Не испытываю никакого желания находиться в этой толпе американцев. Кроме того, я знаю точно, почему ты «не в себе», и, поверь, мое присутствие ничего не изменит.

– Ты не хочешь увидеть Маккену после стольких лет?

– Пусть Бог простит меня, но – нет. – Светло-карие глаза Ливии смотрели на нее сквозь стекло бокала, она молча потягивала вино. – Мысль о том, что я увижу Маккену после того, как предала вас обоих, вызывает у меня одно желание – провалиться сквозь землю.

– Но он ничего не знает об этом.

– Достаточно того, что я знаю!

Нахмурившись, Алина решила зайти с другой стороны:

– А как насчет мистера Шоу? Разве ты не хочешь познакомиться с ним?

– Марк рассказал мне об этом весьма сомнительном джентльмене, и лучше подальше держаться от него.

– Я думала, Шоу нравится Марку.

– Нравится, но не как кавалер для одной из его сестер.

– Я думаю, это очень бы позабавило мистера Шоу, – сказала Алина, и Ливия рассмеялась.

– Так как он пробудет здесь не меньше месяца, мы, возможно, еще сможем проверить это. Так что иди и наслаждайся. Ты такая красивая в этом платье... кажется, ты говорила, что голубой – любимый цвет Маккены?

– Не помню.

Да, это был именно голубой. Сегодня Алина не смогла удержаться от того, чтобы не надеть шелковое платье цвета русской лазури. Это было простое платье, ни оборок, ни лишних украшений, с длинным шлейфом и глубоким декольте. Нитка жемчуга дважды обвивала шею, и, завязанная петлей, спускалась почти до талии. Другая нитка была искусно вплетена в забранные наверх локоны.

– Ты просто богиня, – заключила Ливия и подняла бокал. – Удачи, дорогая! Воображаю, что будет, когда Маккена увидит тебя в этом платье!

Кроме деловых отношений с Маккеной, Гидеон Шоу поставил для себя задачу ввести его в высшее нью-йоркское общество, что потребовало немало усилий и долгих тренировок, но в итоге Маккена приобрел лоск и огранку, соответствующие тем кругам, в которых вращался Шоу. Тем не менее Маккена всегда понимал, что его «окультуривание» было очень поверхностным. Быть членом высшего общества значило намного больше, чем хорошие одежда и манеры. Для этого требовалось особое ощущение своего превосходства и уникальности, чего у него никогда не будет.

К счастью для Маккены, деньги в Америке значили все. И американский высший класс все еще, пусть неохотно, но принимал в свои ряды богатых выскочек. Человек с большими деньгами обычно обнаруживал, что перед ним открыто множество дверей. Исключение составляли женщины. Если девушка происходила из богатой, но неаристократической семьи – не важно, сколько у них было денег, – ее никогда не приняли бы в свете Нью-Йорка, и ей скорее всего пришлось бы искать себе мужа в Париже или Лондоне, а не на родине.

После претенциозной атмосферы Нью-Йорка и его помпезных балов Маккена был приятно удивлен свободным радушием, царившим в Гемпшире. Когда он сказал об этом Гидеону, тот тихо рассмеялся в ответ.

– В Англии везде так, – сказал Гидеон. – Пэрам нечего доказывать. Никто не может отнять у них их титулы, поэтому они вольны говорить и делать что хотят, тогда как в Нью-Йорке чей-то социальный статус довольно расплывчатая вещь. Единственным показателем вашего превосходства является внесение в тот или иной список: списки различных комиссий, гостей, членов партии, визитов, обществ, собраний и так далее до бесконечности...

– А есть такие списки, в которые вы не внесены? – поинтересовался Маккена.

– Господи, нет, конечно, – сказал Гидеон и, улыбнувшись, покачал головой. – Я Шоу, и этого достаточно. Каждый знает меня.

Они стояли в дальнем конце огромного зала, выложенного натертым до блеска паркетом. Воздух был наполнен густым ароматом роз, ирисов и лилий, срезанных в саду и со вкусом расставленных в хрустальных вазах. В полукруглых нишах в стене стояли мягкие скамеечки, обтянутые бархатом, где группками сидели престарелые дамы и молодые леди без кавалеров. С балкона наверху раздавалась музыка, маленький оркестр загораживали кадки с пышной растительностью. Хотя этот бал не мог сравниться по своей пышности с подобными мероприятиями на Пятой авеню, которые устраивал Маккена, он все равно был лучше любого нью-йоркского. Бросалась в глаза разница между качеством и явной показухой, подумал Маккена. И в этот момент увидел Алину.