Адмирал Империи – 38 (СИ) - Коровников Дмитрий - Страница 10

— Наше с вами положение день ото дня все ухудшается и ухудшается. После нескольких месяцев изнурительной гражданской войны мы потеряли почти весь старый состав Черноморского флота и Гвардейской Императорской Эскадры, а главное, — лишились контроля над большинством звездных систем внутреннего сектора пространства, включая столичную, — продолжал дожимать присутствующих контр-адмирал Зубов. — Птолемей Граус и его союзники копят силы и окружают планету Санкт-Петербург-3, на орбите которой мы сейчас находимся, со всех направлений. Несмотря на победу в рейде к «Новой Москве», наше положение в этом противостоянии ухудшается с каждыми стандартными сутками…

Он говорил резко, отрывисто, словно военные сводки с секторов сражений зачитывал. Слова падали как выстрелы, как разрывы гранат, заставляя слушателей мысленно содрогаться от осознания масштаба катастрофы. Лица офицеров помрачнели, на них проступила печать тревоги и скорби по погибшим товарищам, по утраченным мирам, по былому величию.

— В это же самое время наш обожаемый лидер — Иван Федорович Самсонов предается пьянству и разврату, полностью игнорируя свои прямые обязанности главнокомандующего, а именно — возглавить объединенный космофлот, обучить новые экипажи и атаковать наших врагов немедленно, до того момента, как они первыми не прибудут сюда…

В голосе Зубова явственно послышалась боль — боль адмирала, видящего, как из-за глупости и эгоизма командира гибнут его «моряки» и космопехи. Эта боль находила живой отклик в сердцах слушателей, срывая с них цепи дисциплины и молчаливого подчинения.

— Сколько раз за последнее время диктатор посещал координаты нашего космофлота на орбите? Я отвечу за вас — ни одного… Чем диктатор помог вашим дивизиям, когда те по-прежнему остро нуждаются в скорейшей реорганизации, пополнениях экипажей и кораблей⁈ Вы снова знаете ответ — ничем…

Последние фразы Демид почти выкрикнул, вложив в них всю свою страсть, всю накопившуюся горечь и разочарование. Динамики взвыли, не выдерживая звуковой нагрузки. А по залу пронесся первый ропот, то ли одобрения, то ли возмущения.

Многие из присутствующих действительно к облегчению Зубова одобрительно закивали, соглашаясь со его словами. В их глазах вспыхнули искры решимости, кулаки невольно сжимались, словно в предвкушении скорой схватки. Демид видел это и знал — его слова попали точно в цель, разбудили дремавшие в душах товарищей гнев и жажду перемен.

Он чуть расправил плечи и шагнул вперед, вплотную к краю помоста. Его фигура, подсвеченная мощными софитами, отбрасывала на стену гигантскую тень — тень воина, готового повести за собой космофлот к победе или к гибели. Голос зазвучал ниже, проникновенней, с хрипотцой, словно в величественном завершающем аккорде:

— Все вы хорошо знаете меня, и знаете, на что я способен. Друзья, мои боевые товарищи, мы с вами прошли не одну космическую битву, где наши корабли сражались борт к борту с превосходящими силами противника… И теперь я прошу у вас поддержки моих дальнейших действий…

— Но, что вы собираетесь делать, господин адмирал? — недоуменно спросили сразу несколько человек в первых рядах. Их голоса прозвучали почти одновременно, сливаясь в единый взволнованный хор. На лицах офицеров читалось смятение пополам с надеждой — надеждой на то, что у их командира есть четкий план действий, способный вывести флот из того тупика, в котором они оказались.

— И как мы можем вам помочь? — добавил кто-то из глубины зала, выражая общее стремление поддержать своего адмирала в этот критический момент.

Зубов медленно обвел взглядом собравшихся, словно оценивая степень их решимости и верности. Его глаза, прищуренные и цепкие, казалось, проникали в самую душу, выискивая малейшие признаки колебаний или страха.

— Сейчас, в этот самый момент, находясь перед вами, я назначаю самолично себя новым диктатором Российской Империи и командующим Черноморским космическим флотом! — громогласно воскликнул Зубов, и его голос заполнил каждый уголок огромного конференц-зала. Эти слова прозвучали подобно приговору и одновременно обещанию — обещанию избавления от хаоса, в который ввергла всех их преступная политика прежнего лидера.

— И объявляю Ивана Федоровича Самсонова изменником и преступником! — продолжал Демид, чеканя каждый слог, словно вбивая гвозди в крышку гроба ненавистного диктатора. — Прошу всех, кто думает так же и поддерживает меня, последовать за мной… Обещаю, что не брошу вас на произвол судьбы, как это постоянно делает Самсонов! Я повышу каждого своего адмирала и капитана в звании, предоставив тем, кто его еще не имеет — дворянство…

В этот момент Зубов раскинул руки в стороны, словно желая обнять каждого из присутствующих, разделить с ними тяжесть принятого решения и ответственность за судьбу Империи. Его адмиральский мундир сверкал золотым шитьем в свете ламп, а лицо, обычно сдержанное и суровое, сейчас озарилось почти мальчишеской улыбкой — открытой, искренней, полной надежды и веры в лучшее будущее.

И эта улыбка стала спусковым крючком, разрядившим царящее в зале напряжение. Крики радости и поддержки на устах одних смешались со вздохами и ропотом недовольства у других. Большинство присутствующих с энтузиазмом поддержали Демида Зубова, готовые идти за ним, куда скажет этот храбрый адмирал. В основном то были командиры «резервных» имперских дивизий и гарнизонных эскадр, а также практически все капитаны гвардейских кораблей. Они вскакивали с мест, потрясая кулаками и выкрикивая здравицы в честь нового диктатора.

Однако дивизионные адмиралы самого Черноморского флота и некоторая часть командиров их кораблей, как и предполагал Демид, заняли сторону своего прежнего командующего — Ивана Федоровича Самсонова, не решаясь его предать и пожелавшие остаться ему верными. Они сбились в тесную кучку в дальнем углу зала и о чем-то возбужденно перешептывались, бросая на Зубова настороженные, полные тревоги взгляды. Некоторые уже потянулись к кобурам на поясе, готовые в любой момент пустить оружие в ход. Возможно, дело дошло бы до кровопролития прямо здесь и сейчас, если бы Демид не пресек эту попытку мятежа в зародыше.

— Я так и думал, что не найду поддержки именно у вас, господа «черноморцы», — обратился к ним Зубов, смерив непокорных адмиралов хмурым, тяжелым взглядом. В его голосе прозвучали стальные нотки, не предвещавшие ничего хорошего тем, кто вздумает перечить новоявленному диктатору.

— Но, тем не менее, я не намерен вас ставить к стенке или каким-либо образом наказывать за данный выбор, — продолжал Демид после короткой, напряженной паузы. — Лишь на время задержу на «Москве», чтобы вы не предупредили моего главного врага и вашего бывшего командующего.

— Очень благородно с твоей стороны, Демид Александрович, не убивать нас, — зло рассмеялся вице-адмирал Хиляев, командующий 15-ой «линейной» дивизии, и в данный момент по сути негласный лидер всех «черноморцев». Его низкий, раскатистый голос прозвучал как пощечина в наступившей после слов Зубова тишине. Глаза Дамира Ринатовича сверкнули недобрым огнем, губы искривились в презрительной усмешке. Весь его облик дышал вызовом и неприкрытой враждебностью к новоявленному диктатору.

Как мы помним, этот отважный адмирал один из немногих, кто остался в Черноморском флоте и поддержал Самсонова, когда тот решился на открытое противостояние с центральной властью и устроил мятеж. В отличие от остальных, таких как Василий Иванович Козицын, который перешел на сторону первого министра Грауса, или тех же Красовского с Гулем, которые хоть и поддержали в итоге своего командующего, но сделали это лишь после того, как поняли, что Самсонов одерживает верх и на его стороне сила. Дамир Ринатович Хиляев действительно видел в Иване Федоровиче лидера, способного удержать Российскую Империю от развала и до конца оставался рядом с ним, хоть и был не менее других расстроен моральным и интеллектуальным падением своего командующего, произошедшим с диктатором-регентом в последнее время.

Хиляев сделал шаг вперед, выйдя из рядов своих товарищей. Вице-адмирал скрестил руки на груди, расправил плечи и вскинул подбородок, бросая Зубову откровенный вызов. Его пронзительный взгляд будто вонзался в лицо бывшего гвардейца, стремясь прожечь в нем дыру.