Стяжатель (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 17

Я его в свое время смог победить… но не сразу.

Теперь же мне нужно было с ним сражаться.

Подсознание нельзя обмануть. Если ты когда-то парой фраз уничтожал города, то даже сильнейший «надевший черное» на планете, даже способный изломать одним ударом твоё тело, всё равно не воспримется тобой противником. Он будет всего лишь человеком, слабым, ограниченным, глупым и короткоживущим. А это значило, что ни с кем и никогда я не смогу заставить себя выложиться на сто процентов, как выложилась Хиракава Асуми, сражаясь со мной. Никак, никогда и нигде.

Но вот если мне противостоять будет сам Узурпатор Эфира — это совершенно иная история.

Мы били друг друга, причиняя боль, отдающуюся эхом в обоих, били, не в силах повредить созданные сознанием тела, но это и не было смыслом для происходящего. Мне нужно было вывести себя на максимум ярости и самоотдачи, в чем боль от ударов была лишь хорошей помощницей. Не менее значимым было и лицо моего врага. Оно не должно было существовать.

Есть только я.

Ни уворотов, ни тактических ходов, ни финтов, ни попыток попасть по уязвимым местам противника. Чистое насилие против насилия, двойная боль от каждого удара, удвоенная ненависть и, наконец-то, впервые в жизни, полная самоотдача. Стянутый ранее самоконтролем, маховик моей души постепенно разгонялся, поддаваясь всё усиливающемуся и усиливающемуся волевому порыву, не сдерживаемому более ничем.

Маг, проклинающий себя, впадающий в ярость берсерка по своей собственной воле. Скажи мне кто-либо такой бред ранее, я бы, наверное, даже улыбнулся. Но если бы мне тогда, когда я был повелителем мира, кто-то сказал, что подобное упражнение может открыть источник энергии в собственной душе… пусть ничтожно слабый по сравнению со всеми ветрами и Бурями магии, потрясающими мой мир…

Я бы проклял себя, не сходя с места.

В какой-то момент «я-мы» начали кричать. Открыто, яростно, радостно. Чувствуя всем своим существом свободу, выплескивая себя наружу, на друг друга, в одном, совершенно одинаковом порыве!

Затем пришёл огонь.

Рисунок безумного боя изменился, огонь обжигал, удары стало нужно наносить сильнее и точнее, чтобы почувствовать боль сквозь пламя, раздуть его еще сильнее, до тех пор, пока оно не превратится в неугасимый источник. Ту же Асуми мне пришлось драконить всё сильнее и сильнее, чтобы она горела, но здесь и сейчас? Я не позволял пламени просто пропадать! Это было моё пламя, мой эфир, моя сила! И они подчинялись только мне!

Мы горим, сражаясь. Удары становятся совсем редкими, но сильными и точными. Тем не менее, боль от них не чувствуется, ярость переплавляется в пламя. Мы сами становимся пламенем, трансформируясь, меняя свою форму. Значит, пора прекращать. Пора заканчивать. Пора сделать шаг навстречу друг другу, шаг друг в друга. Слиться. Стать единым целым.

Секрет Ф’Зали прост. Никакого Внутреннего Истинного Врага не существует. Есть лишь ты. Проклятие всего лишь позволяет противоречиям погубить тебя быстрее.

В себя я прихожу, лежащим на койке. Потолки и окружение знакомые, это больница Огасавары. Возле кровати на стуле сидит огромный мускулистый японец, лениво читающий толстую тетрадь. Он смешно щурится, лампочки в палате отнюдь не мощные, но отчаянно скучающему чемпиону больше нечего делать. Моё шевеление сразу привлекает его внимание.

— Очнулся, — удовлетворенно говорит Годаэмон, вздымая себя на ноги, — Хорошо.

— Огаваза? — хриплю я, делая вид, что потерян во времени и пространстве.

— Мертв, — роняет богатырь, — А ты жив.

— Вот как.

— Да, — мне на грудь падает тетрадь, которую читал мой ученик, а затем сверху прилетает его ладонь так, что морщусь от боли в ребрах. Годаэмон мрачно ухмыляется, — Огаваза был очень жалким дураком, но сдох как мужик. Думали, что и тебя с собой забрал, но, видимо, ты сдохнешь чуть позже, на турнире. Зачем ты на него записался, сенсей?

— Чтобы меня не записали, — отвечаю полуправду, начиная вставать. Годаэмон, убравший руку, не мешает.

— Насыщенная у тебя жизнь, парень, — неожиданно тяжело вздыхает он, — Если потребуется помощь — найди меня на турнире. Многого не обещаю, но чем смогу помогу. Я буду среди судей. Это тебе за нашего Тоетоми.

— Спасибо, Годаэмон-сан, — вежливо киваю я, вспоминая Тоетоми Сатоши, человека, которому бросили вызов на бой до смерти. Моего ученика, друга Хигу Годаэмона. Он победил, потому что смог измениться.

— И еще одно, парень, — негромко говорит он, когда мы оба уже выходим из палаты, — Озаботься защитой. На турнире будут участники с оружием.

А вот это крайне паскудная новость, которую мне Спящий Лис должен был сказать сразу, но он этого не сделал, хотя знать должен был. Что же, запомним. Этот инвалид, играющий в серого кардинала, может и запутаться в своей паутине, особенно, если ему помочь.

…хотя, кто мешает мне туда заявиться с оружием?

Вернувшись в город, я зашел за Хиракавой, а затем, вместе с ней, отправился в додзё к деду, признаваться в собственной гениальности. Ну, то есть, у нас же есть гениальная Асуми, которая умудрилась инициироваться в шестнадцать лет? Так почему бы не быть гениальному мне, который в беспощадной схватке с собственным сенсеем инициировался тоже, попросту догадавшись, как это правильно сделать?

Проведя некоторое время в копи-центре, мы добрались до додзё, где я, как и всегда, без особых проблем получил аудиенцию у Горо Кирью. Передав деду на проверку кипу распечатанных с тетради Огавазы листов, я принялся терпеливо ждать, пока старший родственник ознакомится с их содержимым. Асуми сидела рядом, изнывая от скуки. Её очередная медитация с моей помощью опять окончилась жестким контролем внутренней энергии, поэтому у девушки сейчас наличествовало легкое отупение и тянущее чувство в низу живота — её сексуальная энергия была «переработана» медитацией и организм обиженно жаловался, что потрахаться расхотелось.

— Акира, ты понимаешь, как оскорбил учителя, передавая его посмертную волю другим на оценку? — хмуро вопросил дед, глянув на меня, — Это неприемлемо.

— Этот «мусорщик» сам признался, что учил меня спустя рукава, — пожал я плечами, — Более того, он, наплевав на всё, что я для него делаю, решил спустить свою жизнь в унитаз, а затем еще и бросил мне вызов. Позорный и эгоистичный вызов. Око за око, джи-сан.

— Это была его жизнь, внук. А это твоя, — тяжело вздохнул человек-гора, продолжая листать записи, — На подлость нельзя отвечать подлостью.

— Ты путаешь себя, уважаемого бойца и основателя стиля, с полудохлой помойной крысой, которую я достал со дна жизни, отряхнул, а затем попытался выжать из него побольше пользы. И когда эта крыса объелась до смерти и подохла, попытавшись утащить с собой меня, хочешь, чтобы я его уважал… просто потому, что ученик всегда уважает учителя? Дед, меня разочаровывают твои слова. Чтобы свернуть с достойного пути, по нему нужно сделать хотя бы шаг.

Асуми подавилась воздухом и захрюкала, а сам дед захрипел носоглоткой на такую отповедь.

— Я всё время забываю, какой ты, — спустя пару минут выдавил он, — путаю со своими учениками. Старость, видимо. Держи свои бумаги… не доверил родному деду даже оригинал. Все с ними в порядке. Огаваза действительно старался, делая эти записи. Некоторые вещи и мне незнакомы… но тебе подойдут. Ох, внук… не удивлюсь, если ты когда-нибудь окажешься и на подпольных боях.

— Уже записался. Буду драться, используя катану.

Скрывать от деда что-либо в этом отношении было бы неразумно, ему так и так донесли бы, что меня видели на турнире, а заодно можно полюбоваться на его багровеющее лицо, на бледнеющее личико Асуми, порадоваться за свое чувство юмора. Не то чтобы оно у меня черное, просто если уж зашел к родственнику, то надо закрыть все вопросы? Вот то-то же.

Теперь нужно дождаться, пока Горо Кирью наберет полную грудь воздуха, и сказать:

— А еще я нашёл нового учителя.

Учитывая, что прошлый учитель еще не до конца окоченел? Великолепные у меня результаты.