Огненный воздух - Тамоников Александр Александрович - Страница 1

Александр Александрович Тамоников

Огненный воздух

© Тамоников А. А., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

Мощный самолет, окрашенный в темно-зеленый цвет и с двумя двигателями под крыльями, все набирая скорость, несся по мокрой после ночного дождя взлетной полосе. Сегодня здесь, в Варнемюнде, отрабатывался взлет с ускорителями и полет на дальность с дополнительными баками для горючего. Новый реактивный многоцелевой самолет готовился к серийному производству. Его модификацию самолета-разведчика очень ждали на восточном фронте. Свист реактивных двигателей звучал иначе, чем звук винтовых. Обер-лейтенант Гайер полюбил эту машину за ее мощь, скорость. Несмотря на свою молодость, он был одним из лучших пилотов-испытателей в авиастроительной компании. И вот уже около месяца он испытывает новую машину, вылетая то в одиночку, то вместе с инженером Артуром Штернбергом, который снимал показания с приборов, выведенных с основных узлов на панель перед его креслом, установленным рядом с летчиком.

– Отрыв, – проговорил в микрофон летчик. – Набор высоты. Отключаю ускорители. Высота восемьсот, перехожу в горизонтальный полет по квадрату.

– Норма, – отозвался инженер. – Заканчивай горизонтальный участок, и набираем три тысячи.

Мерно гудели двигатели, ощущался свист воздуха в обтекателях. Инженер что-то записывал в своих формулярах, заполнял какие-то таблицы, посматривая на показания приборов. Сегодня появилась разница в показателях правого и левого двигателей на горизонтальном участке. Но когда самолет потянул вверх, когда пилот начал форсировать обороты, разница исчезала.

Сегодня программа полета была дополнена и проверкой работы новой фотоппаратуры самолета-разведчика. Полет над территорией рейха был закончен, и самолет вошел в воздушное пространство протектората Богемии и Моравии. Программа полета заканчивалась. Иногда приборы показывали не совсем те параметры, которые должны были фиксироваться на данном режиме полета, но с этим можно было разобраться уже на земле.

– Возвращаемся, Юрген, – неожиданно сказал в переговорное устройство инженер.

– Возвращаемся? А как же проверка «потолка»? Топлива еще много в дополнительных баках.

– Проблемы с правым двигателем. Нужно будет подумать на земле в лаборатории.

– Понял, герр инженер, – пожал плечами пилот, не чувствовавший разницы, которую улавливали датчики. – Выполняю.

Не прошло пятнадцати минут, как правый двигатель вдруг стал резко терять обороты, а потом приборы стали показывать повышение температуры. Инженер нервно кусал губы, а когда пилот снова попытался запустить двигатель, он буквально схватил его за руку.

– Нет, Юрген, не делай этого. Он может загореться. Температура критическая. Надо идти на вынужденную, иначе мы потеряем двигатель. Если он сгорит, то причину выхода из строя найти будет сложно.

– Левый! – нервно крикнул пилот.

Сбои начались и в левом двигателе. Самолет стал заметно терять высоту. Гайер начал лихорадочно искать внизу подходящую площадку, хоть чистое поле, чтобы посадить машину в планирующем режиме.

– Сброс! – крикнул ему инженер, и летчик сразу же нажал кнопку сброса топлива из дополнительных топливных баков.

– Высота две тысячи, герр инженер! Я не смогу посадить машину.

– Двигатель?

– Не запускается!

– Еще, Юрген, пробуй еще!

– Не запускается!

– Черт, прыгаем! – закричал инженер и принялся отстегивать привязные ремни.

Берия вошел в кабинет Сталина, как всегда испытывая двоякое чувство. Особенно в те минуты, когда «хозяин» был раздражен. Они были знакомы давно, вместе начинали борьбу с царизмом. И сейчас, в 1944 году, Лаврентий Берия оставался практически единственным из старых соратников Джугашвили, кто мог называть его по его революционной кличке Коба и на «ты». И все же следы прошлых равных отношений оставались сейчас не более чем данью традиции, привычки обоих. Может быть, Сталин позволял это Берии потому, что сам в какой-то мере тосковал о тех годах воодушевленной борьбы, великих свершений. Это потом, когда многие друзья и соратники оказались несогласными с идеями вождя, с его планами, они незаметно отходили в тень, а иногда и исчезали в лагерях. И Берия остался единственным из старых, кто принял все и горячо поддерживал. Не возражал, не критиковал, а реально предлагал продуманные и взвешенные пути решения того или иного вопроса. После начала войны голод на таких соратников был очень силен. Большей частью Сталина стали окружать послушные и практически безынициативные марионетки, боявшиеся его гнева, боящиеся собственных ошибок и сурового наказания. Берия хорошо видел, что Сталин по-прежнему старается окружить себя людьми по принципу прежде всего личной преданности, а уж потом компетентности.

– Ну что, Лаврентий, ты по-прежнему будешь настаивать, что новые немецкие самолеты с реактивными двигателями могут повернуть войну вспять?

– Нет, Коба, войну вспять уже ничем не повернуть! – уверенно сказал Берия, вспоминая, откуда Сталин взял это, ведь он никогда ничего подобного не говорил про поворот войны. – Я верю в наш народ, верю в нашу армию, в наших соколов и наших ученых. Фашизм обречен, он хватается за каждую новую разработку, если она способна дать практический результат в течение нескольких месяцев. Самолеты на реактивной тяге Германия не в состоянии производить в том количестве, которое необходимо, на их взгляд.

– Тогда что же? – желтые тигриные глаза Сталина смотрели выжидающе, скорее даже нетерпеливо.

– Если мы будем располагать информацией о том, как далеко продвинулись немецкие инженеры в этом направлении, то советская научная мысль сможет создать свои двигатели, превосходящие немецкие. Я верю в наших ученых!

– Значит, ты говоришь, что их реактивные самолеты трудно сбивать?

– Особенно новую модификацию самолета-разведчика Арадо Ar 234 «Блитц». Я отправляю группу разведчиков, Коба, которые уже выполняли сложные операции в тылу врага. Но одно дело захватить документы, а другое – целый самолет, который упал в болото. И пока в зоне падения самолета находятся и пилот-испытатель, и авиационный инженер, который был на борту во время этого испытательного полета. Эти люди нам тоже нужны, особенно инженер.

– Восточнее города Прешов, в долине реки Топля, – подходя к карте на стене, проговорил Сталин и ткнул пальцами с зажатой в них папиросой. Курить трубку Сталину запретили врачи еще в прошлом году.

– Да, это произошло там, – согласился Берия и с волнением подумал, что «хозяин» наконец согласился с его доводами и сейчас отдаст кому-то нужный приказ.

– Утром я подписал директиву. – Сталин вернулся к столу и, вытащив из большой красной папки лист бумаги, бросил его на стол перед Берией. – 1-му Украинскому фронту подготовить и провести наступление из района Кросно – Санок в общем направлении на Прешов, выйти на границу Словакии и соединиться со словацкими войсками. 2-му Украинскому фронту нанести удар с юга через Брашов и Сибиу в направлении на Клуж. Вся операция планируется на глубину девяносто – девяносто пять километров и продолжительностью пять суток.

– Мы успеем, Коба!

– Ты должен успеть, Лаврентий, – спокойно ответил Сталин и снова посмотрел Берии в глаза, как будто хотел подчеркнуть, что успеть должны не вы – не разведгруппа и те, кто готовит эту операцию по захвату самолета, а именно он – Лаврентий Берия. – Это наступление планировалось провести позже, но чехословацкое правительство обратилось к нам с просьбой начать раньше и помочь восстанию, помочь словацкой народной армии в освобождении своей страны.

Группа Шелестова ждала наркома в приемной его кабинета с часу ночи, но Берия все не возвращался с ближней дачи Сталина. Не было в приемной и Платова. Группа провела полночи в полном молчании, не зная, о чем думать, о том, какого рода им предстояла операция. Ясно было лишь одно: группу собрали экстренно, и снова придется входить в курс дела на ходу и включаться в операцию практически без подготовки. Наконец в три часа ночи в коридоре послышались негромкие торопливые шаги. Берия вошел в приемную, бросил фуражку на вешалку-стойку в углу и коротко приказал: