Природа хрупких вещей - Мейсснер Сьюзан - Страница 3

«Яхочуиметьсвойдом, — изложила я главную причину в общих чертах на тот случай, если мое письмо прочтет кто-то еще, — например, один из двух моих старших братьев, которые по-прежнему живут в Ирландии, — чтобы они тоже это поняли. — Я хочу иметь то, что у меня было в детстве. Теплое жилище, чистая одежда, продукты в кладовой. Я хочу петь колыбельные, чинить порванные детские штанишки, варить варенье, печь пирожки, готовить горячее какао, как это делала ты. И хочу, чтобы мне было для кого стараться. Просто хочу иметь то, что некогда было у тебя».

«Но как же любовь?» — не преминет спросить мама, ведь сама она до сих пор любит папу. Он уже много лет как в могиле, а она ведет себя так, будто по-прежнему является его женой.

Какжелюбовь?

А что любовь?

Паром сбавляет ход, причаливая к пристани, где его уже ждут береговые матросы, готовые пришвартовать судно. За паромным вокзалом простирается город с взмывающими ввысь башнями и многоэтажными сооружениями — ни дать ни взять кусочек Манхэттена. Солнце начинает опускаться за здания, обрамляя их своим розовым сиянием. У меня за спиной пассажиры покидают салон и спускаются на нижнюю палубу, выстраиваясь в очередь, чтобы сойти на берег.

Я убираю фото Мартина в сумочку и поправляю на себе шляпку, которую много лет назад носила мама. Красивейший синий бархат, из которого она пошита, и атласная отделка не до конца утратили свой изначальный блеск. Шляпка не совсем модная, но прекрасно гармонирует с моей сизой блузкой — единственной приличной, что у меня есть. Мартину я написала, что буду в ней. Я беру за ручку саквояж, стоящий у моих ног.

Каждый мой шаг к сходням, что ведут на пристань, уносит меня все дальше от той женщины, какая я есть, и приближает к той, какой я собираюсь стать. Я схожу с парома и вливаюсь в толпу, движущуюся к зданию вокзала. Ищу глазами Мартина Хокинга. Стоит ли он перед вокзалом, высматривая меня в потоке пассажиров? А дочка его с ним? Кэт в красивом розовом платьице встречает свою новую маму?

Я не вижу его в море лиц, ожидающих прибытия пассажиров. Возможно, он ждет в зале.

На город опускается пелена сгущающихся сумерек. Вокруг здания вокзала с шипением вспыхивают электрические фонари. Толпа редеет.

И тут наконец я замечаю его. Мартин Хокинг стоит чуть в стороне от входа в луже янтарного света, отбрасываемого фонарем, что висит над ним. Взгляд его направлен поверх меня и чуть правее от того места, где я нахожусь. Даже с расстояния нескольких десятков футов мне удается разглядеть, что он столь же великолепен, как и на фотопортрете. Не просто красив — прекрасен. На нем костюм кофейного цвета и начищенные до блеска черные туфли. Волосы, золотисто-каштановые, как поджаренный тост, идеально уложены. Он высок — наверное, никак не меньше шести футов ростом[1]. Не чрезмерно мускулист, но видно, что в его руках и туловище заключена сила. Статный, как король, как греческий бог.

А глаза…

Моя попутчица была права. Глаза Мартина Хокинга пронизывают насквозь, словно он смотрит в душу.

Кажется, время останавливается. Меня снова донимают навязчивые вопросы, от которых я отмахивалась последние дни. Зачем кому-то выписывать по почте невесту вроде меня? Этот мужчина, с его-то внешностью, мог бы завоевать сердце любой красавицы Сан-Франциско. Он написал мне, что стремится обзавестись новой женой из практических соображений: ему нужна мать для его дочери и необходимо, чтобы его воспринимали как успешного бизнесмена, а не как жалкого вдовца, отца-одиночку. Условности имеют большое значение, если ты работаешь в страховой компании и общаешься с богатыми клиентами. И все же зачем приглашать кого-то с востока, тем более незнакомую женщину? Зачем останавливать свой выбор на такой бескультурщине, как я? И почему он отказывает себе в романтических отношениях? Я-то знаю, почему сама не намерена дожидаться любви. Но он-то!

Разве что он сильно горюет по своей первой жене и даже в мыслях не допускает, что сможет когда-либо полюбить другую женщину. Разве что ему просто нужна компаньонка, которая бы обеспечивала ему горячее питание и следила за порядком в доме, но никак не романтические отношения. Не любовь.

Возможно, Мартину Хокингу нужна именно такая Золушка, как я, — женщина, не имеющая родных, незнатного происхождения, без особых запросов. В конце концов, с чем я вступаю в этот союз? Что я могу предложить, кроме своей готовности? Кроме опустошенности? Кроме gorta mór— «великого голода», неутолимой жажды иметь то, что уже есть у Мартина, то, что от меня ускользало: надежный кров, ребенок, нуждающийся в моей любви, пища, одежда и постель, от которой не смердит нищетой.

Если это так, значит, ему я подхожу идеально.

А потом он обращает лицо в мою сторону. Наши взгляды встречаются. Сжатые губы Мартина чуть изгибаются в радостной приветливой улыбке, словно он и впрямь прочитал мои мысли.

Да, сообщает эта полуулыбка. Ты именно та, кто мне нужен.

Я делаю шаг навстречу.

Глава 3

Мартин Хокинг пришел один.

И только увидев, что дочери рядом с ним нет, я осознаю, как сильно мне хотелось, чтобы она встречала меня вместе с отцом. Возможно, Мартин предложил Кэт сопровождать его, а она отказалась. Или, может быть, он предложил, а она ничего не ответила. Мартин писал, что после смерти матери девочка замкнулась в себе, почти не разговаривает. Не исключено, что он пригласил ее пойти на пристань, а она вообще никак не отреагировала на его слова.

— Добро пожаловать в Сан-Франциско, Софи, — приветствует меня Мартин, останавливаясь передо мной. Голос у него чуть более густой, чем мне представлялось, и чуть более мягкий. И по нему не скажешь, что он нервничает. Производит впечатление абсолютно невозмутимого человека. И он назвал меня Софи, а не мисс Велан. Произнес мое имя так, будто мы с ним знакомы сто лет. Он берет мою руку, пожимает ее, словно встретил давнего школьного приятеля.

— Спасибо, — благодарю я и затем, пытаясь подстроиться под его непринужденный тон, добавляю: — Мартин.

Он выпускает мою руку. Говорит:

— Я рад, что ты приехала. — Голос у него не взволнованный, но и не сказать, чтоб неискренний. Скорее, в нем слышится удовлетворение, облегчение, что я не передумала.

— Да, я тоже.

Он берет мой саквояж.

— У тебя есть еще багаж, который необходимо отправить домой?

Этот саквояж — весь мой скарб, и я отвечаю, краснея:

— Нет.

Но Мартин, кажется, не обеспокоен и не изумлен, что все мои пожитки умещаются в одном-единственном саквояже и дамской сумочке, которую я сжимаю в руке.

— Суд закрывается через несколько минут, нас там ждут. — Говорит так, словно мы опоздаем на начало спектакля, если не поторопимся.

Мы покидаем пристань и входим в здание паромного вокзала. Через просторный многолюдный зал идем к противоположному выходу, что ведет на улицу.

Город начинает окутывать туман, стелющийся легкими, прозрачными, будто серый шелк, клочьями, как это бывает с наступлением вечера на северном побережье Ирландии. На улице царят суета и оживление — обычное явление по окончании рабочего дня. По дороге катят, тарахтя и кашляя, несколько автомобилей, которые спокойно, без страха, объезжают конные экипажи и грузовые повозки. Мимо грохочет трамвай, набитый пассажирами.

— Я нанял экипаж, он здесь рядом. — Мартин ведет меня к ожидающему у обочины экипажу, запряженному лошадью вороной масти. Извозчик открывает для меня дверцу, я поднимаюсь в карету. Мартин взбирается следом, садится напротив меня.

Мы трогаемся с места. Мартин спрашивает, как прошло мое путешествие.

— Нормально. Вполне.

Он кивает.

— Кэт ждет, что мы вернемся после… после оформления? — уточняю я.

— Да.