Дух Древнего (СИ) - Четвертнов Александр - Страница 23

От прибора шло неумолкающее гудение и, как перед грозой, распространялся запах озона.

— Самогонный аппарат напоминает, — шепнул я Тихону, но он, даже не улыбнулся, только шикнул.

Абитуриенты встали полукругом вокруг артефакта. Девушки и парни перешёптывались. Теребили манжеты рукавов. Поправляли одежду. Некоторые, раскрыв рты, с благоговением рассматривали магический прибор. У многих подрагивали руки.

Я едва сдержал усмешку. Даже этот главный измеритель магической силы они собрали неправильно. Перепутали потоки духа и эфира местами. Вот же…

Хотя, не буду строгим. Этот аппарат создали сразу неправильным. Я изучал современную историю.

Не знаю, почему люди утратили знания ранее, но в 1699 году ученый маг Готфрид Вильгельм Лейбниц предположил, что можно измерить энергоёмкость заклинаний.

Он пришёл к этому из-за того, что маги не могут творить волшбу непрерывно. А натолкнул его на эти размышления дым от костра. Топливо прогорело — дым исчез. Гениальный человек на самом деле. Как Ньютон с яблоком.

Лейбниц провёл эксперименты и оказался прав. В итоге он ввёл такие понятия как «Гран» и «Карат» — единицы измерения объема стихий и энергий в ауре человека. А также «Корн» — мера соотношение эфира и духа в ауре мага, ну и других элементов тоже.

Я читал его работы. Они есть в интернете. Считаются устаревшими. И очень зря.

Он шёл в правильном направлении. Точно подозревал, что не дух в центре ауры, а эфир. Дух же это вся остальная аура. Но он не успел это доказать при жизни.

Его исследования продолжили двое ученых магов, ранее бывших боевыми магами-рыцарями. Людвиг фон Кведен и Конрад Бремер.

У Кведена были шансы правильно понять мысль Лейбница, но и он не успел. Бремер убил его на дуэли во время научного диспута, и в тот момент история развития магии пошла не в ту сторону.

Хотя, она и так не туда развивалась. Поэтому, правильнее сказать — магия лишалась шанса свернуть на прямую дорогу.

Сейчас же все измерения ведутся по Бремеру и верны они только отчасти. Меня это не особо волнует на самом деле. Это мне даже на руку — я легко смогу обмануть этот прибор.

Дело в том, что гранометр измеряет объём стихий в ауре мага через создаваемые заклинания. Один гран равен десяти единицам стихии в резерве. Набрал от одного до десяти — первый уровень. Хватает на простейшие заклинания: укрепить тело, ускориться, создать примитивную защиту. Всё слабенькое, на расстоянии миллиметра от кожи.

Набрал от одиннадцати до двадцати — второй уровень. Можно использовать более энергоёмкие заклинания и так далее. Но уровень — это ещё не ранг.

Маг первого ранга владеет только одной стихией. Огонь, вода, земля или воздух — не важно.

Второй ранг открывает доступ к двум стихиям. Можно сплетать их вместе, создавать что-то сложнее. Обычно одна стихия ведущая, а вторая помогает. Ну и так далее.

И вот тут на сцену выходят заклинания. Дело в том, что современные люди пользуются магией не как я — свободно черпаю из источника, смешиваю и запускаю, — а через схемы и шаблоны, которыми и являются заклинания.

Правильный порядок движений и слов, при должной концентрации, приводит в действие ауру и забирает стихии с энергиями. Забирает столько, сколько предусмотрено шаблоном.

Как следствие, ауры у таких магов дырявые. Они не умеют сжимать и расширять каналы. Регулировать мощь. Поэтому у них заклинаний огненного шара несколько десятков. Под разный объём энергии.

Вот к этим дырам в ауре Гранометр и подключается. Вторгается в ауру и выдаёт точные измерения. Кстати, он считается чем-то вроде детектора лжи — обмануть невозмож…

— Прошу всех подойти ближе! — прервал мои размышления громкий голос. — Начинаем проверку магического потенциала.

Вперёд выступил полноватый мужчина в строгом тёмно-сером костюме. Он шуршал бумагами в папке, а его лысина блестела в солнечных лучах.

— Итак, — его голос эхом разнёсся по залу, а сам он поправил очки и утёр лоб платком, — начинаем вступительные испытания. Каждый подходит к диску и демонстрирует любое атакующее заклинание. Прошу без самодеятельности. Покажите себя с лучшей стороны.

Первым вызвали Аббатова Ивана. Щуплый паренёк в очках судорожно сглотнул и побрёл к диску. Удар огненным кулаком. Кристалл слегка засветился. Диск чуть крутнулся и на нём загорелась руна.

— Уровень огня второй, ранг первый, — объявил результат распорядитель. — Поздравляю. Следующий.

Потянулись Абрамов, Аверин, Агеев. Фамилии слетали с губ экзаменатора одна за другой. Ребята выходили к диску. Били и уходили. Толпа абитуриентов медленно редела и выстраивалась в подобие очереди.

Я оказался где-то в середине. Стоял и ждал, время от времени поглядывая на Тихона. Я оставил ему сумку с артефактами на хранение, и он, прижав её к себе, с решительным видом юного охраника маялся почти в самом конце очереди.

Ничего, ему ещё повезло. За его спиной переминалась целая группа студентов с фамилиями на «Щ», «Э», «Ю» и «Я».

Распорядитель продолжал монотонно зачитывать список. Очередь методично уменьшалась. Ребята у диска старались показать что-то впечатляющее, но в рамках дозволенного.

Я внимательно наблюдал за проверкой. Хоть и не нашёл никого в зале с моей аурой, но всё равно интересно.

Большинство абитуриентов показывали первый-второй уровень и первый ранг. Простенькие заклинания, одна стихия. Второй ранг, встречался реже.

Когда буква «Н» подходила к концу, сквозь толпу начал проталкиваться какой-то паренёк. Он останавливался у каждого студента и требовательно спрашивал фамилию.

Его тёмные волосы блестели от воска. Приталенный костюм тройка идеально сидел на худощавой фигуре. Ни одной складки, ни одной торчащей ниточки. Явно личный портной пошил, ну, или, на заказ.

Нет, всё-таки личный портной. Вон квадратный камень с гербом на перстне — знак княжеского рода.

Парень приближался. Экзаменатор как раз перешёл к букве «О». Вот-вот назовут мою фамилию.

— Эй, ты, — окликнул меня княжич, вытягивая шею, — как тебя там?

Помню, похожим способом я собак в молодости подзывал. Так или свистом. Забавный парнишка. Он понимает, где находится? Или величие рода затмило взор? Хотя, о чём я. Успел в поезде пообщаться с благородной братией.

— Ты глухой что ли? — парнишка добрался до меня и положил руку мне на плечо, — я к тебе обращаюсь.

— Руку убери, — бросил я, даже не поворачиваясь, — иначе сломаю в трёх местах.

— Что! — взревел пацан и попытался меня развернуть. Но я устоял, а его рука сорвалась, и он сделал полуоборот, при этом выпалив: — смерд я… княжич Осокин.

— Тут все равны, а смерды раньше поступали, — хмыкнул я, не оборачиваясь, — ты месяцем ошибся, блаженый.

В толпе раздались робкие смешки, но тут же оборвались. Осокин выскочил передо мной. Его лицо налилось кровью. Руки дрожали, а зрачки расширились так, будто он употребил настойку из мухоморов.

— Т-ты, — на его губах пузырилась слюна, — уб-бью. В-выпорю н-на конюшне.

— Любишь пороть трупы? — я посмотрел прямо в зрачки-блюдца и усмехнулся, — Извращенец что ли? Фу, таким быть.

— Кирилл Орлов, — раздался голос распорядителя и тут же оборвался. Толстяк глянул на нас, заметил неладное и засеменил к нам, — Что там происходит⁈

Надо отдать должное Осокину. Он сумел взять себя в руки. Приступ бешенства прошёл так же неожиданно, как и начался.

— Орлов, — протянул он ехидно, его глаза заблестели, и он громко произнёс: — проигравшие войну, да? Позорно утратившие своё имя. Позор с таким рядом стоять, — его лицо скривилось. — Никогда не буду за тобой, понял? Ты хуже смерда, лишённый имени.

Громкий вздох пронёсся по толпе вокруг нас. Абитуриенты зашевелились, зашептались.

Осокин ухватился за единственное, чего аристократы боялись больше обвинений в трусости и бесчестных поступках — за лишение имени. Когда род лишался главы и прав на фамилию.

Неимоверный позор. Такие рода становились отверженными. Изгонялись из высшего света. Доживали свой век до смерти последнего члена (обычно, бывшего главы, потому что остальных забирали в подчинение), а их фамилия становилась приставкой к имени другого рода. Сам же род считался угаснувшим.