По слову Блистательного Дома - Гаглоев Эльберд Фарзунович - Страница 74

Кавалер Онфим сунул руку в здоровенную седельную сумку. Оттуда донеслось хихиканье. Из сумки вылезло с десяток смешных лохматых зверьков, в пару ладоней росточком, закутанных в странные меховые плащи, со смешными котеночьими мордашками, украшенными большими розовыми ушками. Онфим наклонился к ним.

– Летите ты, Быстрик, и ты, Свежик. Все поняли?

– Все, все, все поняли. Все, все, все сделаем. Не бойся, большой красивый братик.

Быстро залезли ему на плечи, чмокнули в щеки, подпрыгнули, разворачивая большие крылья, и исчезли.

Большой красивый братик смущенно вытер еще ни разу не бритые щеки. Поймал улыбающийся взгляд лорда и бодро покраснел.

– А ну, быстро все в сумку, – грозно прикрикнул на смешных зверюшек.

Те с писком кинулись спасаться, лукаво поглядывая на грозного командира. Спаслись. А грозный командир оглянулся, не видит ли кто, и щедро сыпанул в сумку чищеных орехов. В сумке захрустело.

– Мой лорд! Они атакуют!

– Приготовиться к атаке, – и выверенным движением надел на голову шлем.

Тивас аж отшатнулся, когда на плече кавалера Андрия материализовался маленький лохматый зверек и громко чмокнул его в щеку.

– Не беспокойся, премудрый Тивас, это маленькая тайна земли Шарм’Ат. Говори же, дружочек.

Зверек что-то залопотал ему в ухо. Недолго лопотал. А потом растаял. Просто растаял в воздухе.

Кавалер Андрий ловко нахлобучил шлем.

– Мы выступаем. Идем быстро.

Отряд, действительно, шел быстро. Тропа была хорошо утоптана и скоро, обогнув скальный язык, вырвалась в поле не более чем в сотне шагов от жесткого колючего прямоугольника чужой пехоты. Кавалер Андрий еще по дороге объяснил командирам отрядов диспозицию. Рудокопы в центре образовали жесткий ромб. Еще наверху они обвешали себя неподъемными на вид коваными доспехами, покрывающими все тело. Лишь шлемы остались те же. Жуткие головы огнистых змей. А ополченцы с обеих сторон сбили два прямоугольных строя, по совету Саина загнав в середину бездоспешных лучников. Конница построила клин с правого края, явно нацеливаясь в промежуток между чужой пехотой и строем воинов лорда, во фланг кавалерии.

– Ждать трубы, – раздался голос Андрия.

Тивасу места в строю не досталось ввиду учености. А Унго уныло смотрел на строй кавалерии. Ему было приказано охранять, а не геройствовать. Эдгар организованно точил секиру.

Граик все рвался в бой, чтобы доказать этим закованным в сталь лентяям, каково мастерство истинного магистра, но был остановлен Тивасом, справедливо полагавшим, что разодетому в шелка воителю придется туговато среди этого праздника стали.

Вражья конница не стала медленно набирать разгон. Взвыла труба, и кони с места бросились в галоп. В глубине строя на крупы коней встало множество воинов. Они вскинули какие-то приспособления, похожие на луки. Громко защелкало, и изумленный лорд увидел, как в мгновение ока опоры гребней, стоящих на пути атакующих, обросли блестящими пластинками и рухнули, открывая дорогу. А непонятные пластинки ринулись в щиты копьеносцев и так часто, что вырвали множество щепок. Миг, и не прикрытые щитами копейщики стали валиться наземь, изрубленные этим стальным градом. Поток пластин иссяк, и удивленный лорд увидел, как стоящие на крупах галопом скачущих коней раскрутили над головами и швырнули вперед какие-то странные предметы. Они летели гораздо медленнее, но, оказавшись среди строя пока еще беззащитных людей, вырвали из него немаленький кусок, оставив прореху в стоящих.

И вот туда-то, в эту прореху, и ударило острие строя. И насквозь пробило. Клин влетел, разбрасывая людей копьями, сбивая и стаптывая конями, и надо было хотя бы развернуться и с тыла напасть на ошеломленных, но слишком силен был удар, и прорвавшаяся конница с лету вмазалась в лабиринт фургонов, расходясь на несколько потоков.

Мастер открытых засад.

Эту шутку он придумал давно. Отогнав войско, степняки всегда бросались на обозы. Эти бросаться не стали, да и не надо. Прикопанные, с вбитыми колесами, скованные цепями, стоящие в хорошо продуманном порядке, эти фургоны не раз становились последним, что видели жадные раскосые глаза степных воинов.

Пораскрылись оконца, узкие оконца, и из них в верховых ударили копья. Фургоны стояли так, что укрыться от копий не было никакой возможности. Слетели полотняные крыши, и поверх бортов показались стрелы, тут же сорвавшиеся в круговерть человеческих и лошадиных тел. Трудно передать эмоции человека, уже почувствовавшего себя победителем. Избиваемого.

И разорванный, порубленный строй пеших, который должен был в страхе бежать, презрел смерть и, сбив щиты, ударил во фланги прорвавшейся конницы.

Вражья пехота двинулась было на помощь попавшим в ловушку.

– Мой горн, – рявкнул лорд.

И в воздух, веселя сердца, ворвался чистый и звонкий крик боевого горна.

– За землю нашу! Па-а-ашли!

И сотня кованых пошла. Хорошо, красиво пошла, клином, туда влево, чтобы атакой прикрыть обнажившийся фланг своей пехоты.

Щиты вражьего строя сдвинулись, копья наклонились, щитоносцы слегка присели, и навстречу блистающей начищенной сталью лаве ударила туча злых пластин. Они целили не в грудь, а вниз, туда, в ноги коней, под кольчужные попоны. И страшно закричали убиваемые кони. Заплакали от боли, и страшный броненосный клин запнулся, смешался. Громко хлопали ломающиеся копья, глухо звенели доспехи падающих конников. А пластины ударили еще и еще, находя щели в доспехах и вцепляясь в слабую плоть. Жуткий свист кончился, и поднимающиеся уцелевшие услышали дружный рев сотни глоток и увидели, что стена щитов пошла на них.

– Онфим, останься. Все за мной. Па-а-ашли!

И мальчишка, который еще ни разу не брился и которому доверили важное, тайну, сквозь слезы смотрел, как промчались они, друзья его и наставники, туда, умирать. Чтобы спасти.

Не умирать своих повел лорд Шарм’Ат. Побеждать. Тем самым чутьем умелого воина понадеялся он, что иссякли треклятые пластины у пехотинцев, и повел свои десятки, чтобы выручить ошеломленных соратников. Минуты нужны, минуты, чтобы те очухались, а там... И сами не дети. Многие в боях поседели.

И выгадал старый воин. Опустели обоймы. С грохотом ударила кавалерия в стену щитов, и остановила ее, и не дала пройтись по спешенным и ошеломленным. И хоть устояли щиты, но с громом прошла кавалерия, обрубая копья, превращая их в ненужные палки. И хоть окованы были копья, немногие оказались бы полезными в следующей атаке.

Но слышались лорду звонкие щелчки и очень не нравились они ему. Развернулась лава для новой атаки. Но остановилась. Спешенные, разъяренные сбили щиты и вмялись в упрямый прямоугольник. Немного их осталось, десятка четыре, но строй вражий они пробили. Велико было умение чужан. Хрипло крикнул рог, и большой прямоугольник выплеснул кованую руку, чтобы обхватить смельчаков и, прижав к стене щитом, удавить в смертельном объятии.

Лорд оглянулся. И бросил своих на верную смерть, под страшный железный ливень, ибо знал, не сделай он этого сейчас, ни одному из своих он никогда не сможет глянуть в глаза.

– Па-а-ашли!

Слегка присели копейщики, и стрелки уже подняли свои странные ублюдочные луки, но шорох прошел над полем и быстро сменился глухими ударами в тугую живую плоть. Ряд стрелков выкосило. А полсотни Хушшар, сделав свое дело, легко унеслись и опять исчезли в траве.

Щитоносцы поднялись, прикрывая стоящих в глубине строя, и тогда конница ударила, пробила щиты и, оставив копья в телах, врубилась. И вот здесь стало не до хитроумных механизмов.

Лорд умело отмахнул направленные в него удары и вылетел из схватки, прикрытый испытанным гоардом. Его и чужие рубились. Люто рубились. И хотя его воинов больше, чужане все же держались. Но вот строя уже не было. И лорд повел гоард по краю, вырубая чужих. Сильна конница на скаку. Надо своих вытащить и еще раз с лета ударить в чужих упрямцев. И вырвал три десятка из глупой толчеи боя. Оглядел. Запыхавшиеся. Груди мощно ходят под исклеванными ударами доспехами, глаза горят азартом.