По слову Блистательного Дома - Гаглоев Эльберд Фарзунович - Страница 14

– Хорошее оружие, – похвалил он. – Как трудно обзавестись таким в твоей земле, господин?

– Совсем не трудно. – И зачем-то добавил: – Могу подарить.

– Буду рад, господин. Но ответь мне. Сколько раз на тебя посягали?

Я удивился.

– Это пятый. А откуда ты знаешь, что на меня нападали?

– Ты можешь не верить, господин. Но прошу – поверь. Весьма далеко отсюда у тебя есть один друг. И все мы, четверо, твои друзья. Ты просто не помнишь нас.

Вот такой диагноз. Амнезия.

– Чтобы вспомнить все, тебе надо повязать на руку вот это. Так, чтобы оно касалось твоей кожи. – В кисти его закачался потертый неказистый ремешок, который показался странно знакомым. – Надень, господин, не бойся. – Коренастый требовательно глянул мне в глаза. – Ткань меж мирами тонка. Ты ведь видишь. Чужан прорывается все больше и больше, и они все инее. Ведь первые были в привычной твоему миру одежде? А теперь вот отважные барласы, – кивнул он в сторону павших, которые в этот раз не спешили избавить нас от своего присутствия. – Кто пройдет сюда следующим? Кто знает? Тивас сказал, стоит лишь тебе одеть этот ремешок, и ты вспомнишь все. В том числе как закрывать ворота. Только лучше сядь.

Собственно, что я теряю? Да ничего. Настоящий мужчина не должен долго задумываться над поступком. Он не спрашивает куда. Он спрашивает когда. И если есть вариант обезопасить свою семью, то и кобру себе на руку намотает.

Подбодрив себя этим кратким спичем, героично таким безумным, я уселся на переднее сиденье автомобиля, где в первые минуты оказался абсолютно нефункционален, так как подвергся целованиям и обниманиям, а также был занят прослушиванием гимна на тему: «Наш папочка и супруг – самый папочка и супруг в мире». Отбился. Повязал на руку ремешок.

Четверо стояли и внимательно на меня смотрели.

Непонятный синеватый туман, с утра клубившийся у меня в голове, начал рассеиваться. Сквозь разлетающуюся, как под порывами ветра, дымку я вдруг узнал эти четыре, уже улыбающиеся, физиономии. Унго. Баргул. Орсорих. Боракорда. Стойте же, а где остальные?

Я счастливо заорал, протягивая руки к своим побратимам. Четыре пары рук выдернули меня из машины. И вспомнилось все.

Длинный кривой меч ловко прилепился к полумесяцу секиры, странно закрутил его, коротко цапнул за горло узкоглазого пожилого степняка с крысиными хвостиками усиков. Ливануло. Крепкие корявые пальцы бросили рукоять ненужного уже оружия и рванулись наверх, пытаясь запереть алый фонтан. Тщетно.

А коварный меч уже швырнул бесхозную секиру в другого узкоглазого с прокопченной рожей, и она с радостным хрустом просадила своим длинным рогом щеку под глазом, успешно пролетев умелую вязь защиты изящно изогнутого клинка со сложным узором на клинке. Рука дрогнула, увела оружие чуть дальше, чем нужно, и тяжелый кривой нахал бессовестно натянул кожу на горле, порвал ее, рассекая гортань. И, вспоров на противоходе череп, расплескал мозг.

Секира лениво качнулась и выпала из раны. Острое, до толщины волоска заточенное лезвие, нежно зацепило в падении широкое каменное ожерелье, пролезло в микроскопически тонкий промежуток, открытый неожиданным движением умирающего тела и что-то рассекло, отчего один из ярко блестящих камней вдруг потускнел. Секира пропорола глубокую царапину на кожаном чапане и упала наземь.

А длинный кривой меч вдруг полетел мутным кругом и, пробив левую лопатку, вышиб из седла еще одного степного. Самого умного. Он собрался удрать, но пробитый железом упал на землю, выгнулся и умер.

Тот, чьей рукой был брошен меч, высокий, широкоплечий, узкобедрый, абсолютно голый мужчина, со стоящей окровавленным колтуном шевелюрой, оглядел разоренный лагерь, полторы дюжины изрубленных и склонился над стариком с распоротым снизу доверху черепом. Осторожно снял ожерелье, промыл его в малом бочажке родника, ручеек которого тут же уволок багровую муть, и, увидев потускневший камешек, рассерженно плюнул.

ГЛАВА 6

Очнулся я от тепла. Передо мной горел немаленький костер, согревая мое промерзшее тело и измученную душу. Я сидел, хотя никакой стенки за мной не было, и при этом не пытался свалиться, хотя отчетливо помню, что собрался опереться о стенку, когда на меня обрушилась эта странная слабость и заколотил жуткий озноб.

Передо мной сидел... Нет. Передо мной горел костер, а уж за ним сидел весьма импозантный дядька. Здоровенный чернокожий мэн с абсолютно белыми волосами. При всей своей чернокожести он явно не был негроидом. Орлиный нос, длинные закрытые глаза, высокие скулы. Негр. Скорее мутированный индеец. Поседевший в процессе мутации. И почерневший. От гениальности своих выводов я пришел в восторг.

Кроме того, почувствовал некоторое изумление. Здесь, в парке, по идее, костра быть не должно. Тем более что в огне плавились дымом не листья, а приятной округлости поленья.

Прекрасно помню, вышел на простор из духоты ресторации, утомленный излишком жидкости. Решил от нее избавиться на свежем воздухе. Ну не любит моя слабоцивилизованная душа маленькие помещения. Освободился. И вдруг почувствовал, что теряю сознание. Еще успел подумать, как бы в плоды своей жизнедеятельности не грохнуться. И все.

Сижу у костра. С мутантом. Не великий я знаток рас, но складывалось у меня подозрение, что таких вот авантажных дядечек по улицам нашего города ходит исчезающе мало.

Щипать и колотить я себя не стал, просто сунул палец в костер. Обжегся. Не сплю.

А мужчинка сидел напротив, абсолютно на меня не реагируя. Пора было вступать в контакт.

– Здравствуйте, – вежливо пожелал я.

Странный негр открыл глаза. Они у него желтого цвета оказались. Очень, повторюсь, импозантный мужчина. За таких, наверное, рекламщики режутся.

Посмотрел он на меня с некоторым удивлением, недоуменно можно сказать. Не того, похоже, ожидал. И с интересом стал разглядывать. Мне вообще-то интерес к моей персоне нравится, но лучше, когда его проявляют представительницы прекрасной части человечества.

– Извините, пожалуйста, что отвлекаю. Но вы не подскажете – где я? – попытался прояснить ситуацию.

Мой визави посмотрел на меня уже недовольно.

– Кто ты? – спросил.

– Мои родители... – вежливо начал я, и вдруг как будто прямо в мозг меня ткнули иглой. Очень больно. И вместо того чтобы представиться, я выдал следующую фразу: – Ты что, не узнал меня?

От собственной наглости я слегка онемел, но, как человек самодостаточный, быстро справился с интеллигентским комплексом скромности и все же представился.

– Ильханом меня назвали, – продолжил я прерванную фразу. А боль куда-то ушла.

Темнолицый с подозрением глянул на меня, недоверчиво крутнул головой и вдруг, подняв к глазам какое-то каменное украшение, стал внимательно его разглядывать. Опять посмотрел на меня. Сообщил:

– Быть того не может.

Ситуация мне нравилась все больше и больше. Смущало только одно. Где я нахожусь? Самое веселое было в том, что следов алкогольной интоксикации не ощущалось. Хотя выпил немало. И тишина. Я все понять не мог. Чего не хватает. Не хватало шума города, к которому привык с младых годков. Очень было тихо. Очень.

А лицо седого приняло расстроенное, почти обиженное выражение. Он еще раз очень недовольно покрутил головой. Потом достал трубку великанских размеров, ухватил веточку из костра, раскурил свой курительный агрегат. Окутался облаком дыма.

Молчание его начинало действовать на нервы, и в сознание стала закрадываться неинтеллигентная, крамольная такая мысль. А может ему по репе дать и уйти? Но другая часть того же сознания намекала, что куда идти – оно не знает. А я вместе с ней.

Еще и курить захотелось. Вообще-то я не курю. Но в сложные моменты интеллектуальных усилий люблю подпихнуть свой мощный мозг некоторой дозой никотина. Хлопнул себя по карманам и обнаружил, что карманов-то у меня нет. Пришло время оглядеться. И стали выплывать детали, ранее ускользнувшие от моего внимания. Во-первых, ладони. Ладони были, несомненно, мои. И кольцо было мое. И вечная траурная кайма под ногтями, за которую меня всегда попрекает мама, а теперь еще и жена. Ну не знаю я, откуда эта грязь берется. Чищу, чищу, а она все равно собирается.