Возлюбленная Верховного Бестиара - Индиви Марина - Страница 4

Мне было все равно. Снежану я готова была защищать ценой своей жизни всегда, и сейчас ничего не изменилось. Должно быть, Михаил тоже это вспомнил, потому как сейчас нахмурился:

– Считаешь, я не в состоянии защитить свою дочь?

– Считаю, что со мной ей будет лучше. Да и Богдан гораздо быстрее расслабится, когда поймет, какое у него преимущество.

Я играла на всех его слабостях, на которых могла. Зная, что разлуки со Снежаной просто не переживу, а даже если и переживу, мне будет не до чего. Верховный, кажется, тоже это понял, потому кивнул:

– Пожалуй, ты права. Пусть будет так.

В этот момент я мысленно облегченно вздохнула. И, хотя расслабляться было рано – я не представляла, что меня ждет в Северной Лазовии, я знала, что справлюсь со всем. Так было всегда, и так будет впредь.

Глава 3

Алина

– Вы били мою дочь? – холодно спросила я, глядя на готовящую инструмент для игры Татьяну.

Она была худой и тощей, как палка, с блеклыми волосами, затянутыми в пучок. Ее платье только подчеркивало ее рост, обтекая ее фигуру свинцово-серебристым саваном. В музыкальный салон лился щедрый солнечный свет, раскрашивая светлые стены, оживляя пейзажи на них, заставляя сверкать позолоту подлокотников и теплые нити в обивке. Но Татьяна как была серым холодным пятном, так им и осталась.

– Что вы под этим подразумеваете? – сухо поинтересовалась она, выпрямляясь и вонзая в меня жесткий суровый взгляд. Как будто я тоже была ее ученицей.

– Только то, что сказала. Вы бьете мою дочь по пальцам указкой? Если это так, то вряд ли вы таким образом сможете ей привить любовь к музыке.

– До вас никто не жаловался, – скупо ответила женщина. – Это мои методы, и с княжнами Марией и Василисой они работали. А их мать, которая, между прочим, законная супруга Верховного, – сделала на этом акцент, – тоже училась у меня и мои методы одобряет. Ваше мнение мне совершенно не интересно. Надеюсь, мы друг друга поняли?

По сути, мне не имело никакого смысла с ней спорить. Завтра мы со Снежаной отсюда уедем, но сегодня ей предстоит еще один, последний урок. Я вспомнила лицо своей дочери. Вспомнила ее маленькие хрупкие пальчики и шагнула вперед.

– Этим вы ее били? – Я взяла с рояля указку.

Татьяна даже слова не успела сказать, как дерево треснуло в моих руках. Я сломала указку легко даже без магии, а после вернула на рояль.

– Попробуете еще раз – и я обе части засуну вам в зад, – сообщила я. – Надеюсь, мы друг друга поняли?

Да, законная жена Михаила явно не разговаривала с ней так, потому что слов в ответ у Татьяны не нашлось. Спустя же буквально мгновение в дверь постучали, и вошли Зарина со Снежаной.

Каким удивлением вспыхнули глаза дочери! Удивлением, радостью, а еще благодарностью, когда она поняла, что я сделала. Потому что первым делом ее взгляд метнулся к поломанной указке – и только потом замер на мне.

– Сегодня я побуду на вашем занятии, – сообщила я, устраиваясь в большом уютном кресле. Его обычно занимала Катерина, когда дамы высшего света собирались в музыкальном салоне. – Зарина, ты можешь идти, я приведу Снежану обратно сама.

Няня улыбнулась, склонила голову и вышла, а дочь весело направилась к роялю. Теперь уже с совершенно иным настроением, я видела, какая хмурая она вошла и какая стала сейчас.

Татьяна всем своим видом изображала недовольство, но перечить мне не осмелилась. Должно быть, посчитала, что с меня станется запихивать указку ей в зад на глазах у дочери. Или выдать что-то еще в том же духе, что окончательно разрушит ее авторитет в собственных глазах.

Снежана устроилась на банкетке и оглянулась на меня, на что я ей сказала строго:

– Занимаешься, как обычно. Как будто меня здесь нет.

Глядя на то, как тонкие пальчики порхают над клавишами, а в салон льется легкая простая мелодия, я улыбалась. В этой девочке сосредоточилась вся любовь этого мира, все самое хорошее и самое светлое, и я намерена была его сохранить. Не позволить никаким Татьянам, никому это разрушить. Моя дочь всегда будет знать, что за нее есть кому постоять, и когда она это поймет, никому больше не позволит причинить себе боль. Или, тем более, ударить.

– Мама, мамочка, как тебе? – Снежана подбежала ко мне, когда занятие было закончено, и я поднялась из кресла, опускаясь и принимая ее в объятия.

Раньше я подхватывала ее на руки, но с каждым годом делать это становилось все сложнее. Вот и сейчас я сначала открыла дверь, а только после этого подхватила ее и прижала к себе.

– Ты волшебно играешь, снежинка!

– Правда?

– Правда!

Дочь просияла, я же перехватила ее поудобнее, стараясь не пыхтеть. Все-таки я никогда не отличалась физической силой и большим ростом, а Снежана росла не по дням, а по часам. Такими темпами она очень быстро меня перерастет.

– Такие занятия мне нравятся, – призналась она.

– Вот и чудесно. А завтра мы с тобой отправимся в небольшое путешествие.

– На море? – Дочь широко распахнула глаза.

Она обожала море, в отличие от меня. Каждый раз, оказываясь там, я словно проворачивала в незаживающей ране нож, но Михаил неизменно везде возил нас с собой. Хотя его шикарное поместье ничем не напоминало уютный дом Семена и Марии, а прилегающий к нему пляж – побережье, на котором было так сладко, море оставалось все тем же. Соленый ветер так же играл моими волосами, вода ласково облизывала ноги, напоминая о том, что безвозвратно утрачено.

Но Снежане об этом было знать необязательно, она с такой радостью резвилась в воде, что мне пора было бы уже заменить те воспоминания новыми. О ней.

Увы. К сожалению, они не заменялись.

– Нет, снежинка, в Северную Лазовию.

– В Северную Лазовию? А зачем? По делам с папой?

– Ко мне в гости.

Этот голос прозвучал так резко и так неожиданно, что из груди выбило все дыхание. Богдан шагнул к нам с таким ледяным и жестким выражением лица, что Снежана вжалась в меня. А я остановилась, чтобы перевести дыхание. И с лихвой вернула ему его взгляд.

Богдан

Прошли годы, а, казалось, одно мгновение. С того самого дня, как они виделись в последний раз. С того самого дня, как Алина сказала, что выбирает Михаила. Сначала он не мог поверить: девочка, которую он знал, просто не могла так поступить.

Но знал ли? Знал ли он ее вообще когда-нибудь, или Алина, образ которой он для себя создал, никогда не существовала? Та, которая была хрупкой и нежной. Та, что всегда выбирала говорить правду. Та, которая никогда не играла и не могла смириться со злом и несправедливостью.

В стоявшей перед ним женщине ничего этого не было: хитрая и расчетливая, родившая дочь от того, кого, как она говорила, ненавидела всей душой. Как можно было настолько в ней ошибаться? Как можно, несмотря на все это ее хотеть? Хотеть до одури, до темной яростной пелены Бездны перед глазами.

Несмотря на всю ложь, фальшь и лицемерие.

Несмотря на то, что она ему сказала при расставании.

Несмотря на то, как себя рядом с ним вела. Заносчиво, надменно, холодно.

Вот и сейчас ее взгляд стал ледяным, она крепче прижала к себе ребенка.

– По делам, – поправила она. – По просьбе папы, снежинка.

От этого «папы» внутри Богдана проснулся зверь. Он сам не знал, что с ним происходит: ведь об игрушке Верховного Южной Лазовии говорили, и довольно часто. Он знал, что Алина родила от Михаила. Знал, что она принимает участие в его политических переговорах, что она соблазняет мужчин, чтобы вытащить из них тайны. Для него. Для Михаила. Ради него.

– По приказу, – холодно напомнил он. Чтобы не забывалась. – Твоей дочери пора знать, что особого выбора у тебя нет. И никогда не было.

Ух, как сверкнули ее глаза. На миг показалось, она на него сейчас набросится, но Богдан просто прошел мимо. Мстительного удовлетворения не было, была ярость. Горячая, пульсирующая в висках, кровь казалась раскаленной. Даже странно, как при всем при этом сердце в груди ощущалось осколком льда, готовым вот-вот треснуть.