Кровь в моих жилах (СИ) - Лаас Татьяна - Страница 44

— Я в состоянии постоять за тебя и нашего ребенка! Я заткну любой дурной рот, Светлана.

— Миш… Пойми же, наша свадьба совершенно невозможна. Я безродная, я мещанка…

Он криво улыбнулся:

— Мой отец еще два года назад дал разрешение на тебе жениться.

Светлана бы отпрянула в сторону, но рука Михаила не позволила этого:

— Прости?

Он не удержался и указательным пальцем ткнул в нос Светланы:

— Он знает, кто ты. Еще с первой вашей встречи. Он знает. Только он до последнего молчал. Не говорил. Когда я сказал, что, кажется, влюблен в тебя, он оборвал мне все уши, чтобы я не смел даже смотреть в твою сторону. Он обещал оторвать мне все, что можно, даже навсегда оставаясь без наследников, если я тебя хоть пальцем трону и обижу. Он обещал меня проклясть, если я опозорю тебя. Он сказал, что такой вертопрах и бонвиван не заслуживает тебя. У меня же тогда и актриски были, и содержанка… И так, романы… Отец сказал, что если я два года продержусь и не заведу роман на стороне, если я сохраню тебе верность эти два грешных года, если буду по-прежнему тебя любить, то он даст разрешение жениться на тебе и лично благословит тебя.

— С чего бы? — голос у Светланы сел от страха. Это было слишком… Слишком опасно.

— Я же сказал: он знает, кто ты. Кто твой отец.

Светлана не сдержала вздоха облегчения. Отец. Он знал, кто её отец, а не мать. Михаил успокаивающе поцеловал её в висок — совсем легко, как крылья бабочки, прикоснулись к её коже теплые губы. Светлана сглотнула: хотя и к такому повороту судьбы с именем отца она тоже не была готова. Было отчаянно страшно узнать о себе правду.

— И…?

Михаил немного не так её понял:

— И я устроился на службу в управу. Я разошелся со своей компанией, в которой кутил. Я расстался со всеми своими знакомыми барышнями. Я же волк, пусть и липовый, как оказалось. Срок в два года вышел на прошлой неделе. Но уже все полетело кувырком, совсем не так, как я себе представлял.

— Миша…

— Хочешь узнать про своего настоящего отца? После твоего отъезда отец со мной поговорил.

Она закрыла глаза и лишь кивнула. Говорить было отчаянно страшно.

Михаил подтянул её к себе и устроил на коленях, прижимая к своей груди, где тоже заполошно, как у Светланы, билось сердце:

— Он знает твоего отца. Запах матери приглушен, он его не смог опознать.

Светлана снова еле сдержала вздох.

— Это был его друг. Старый товарищ по службе при дворце. Он никогда не был женат из-за службы, так что про твою мать ничего неизвестно.

Она рассмеялась:

— Мишка, маму я как-то сама знаю.

Он тоже рассмеялся: смех его рождался где-то в глубине груди, заставляя почему-то сердце Светланы ухать куда-то вниз живота.

— Прости. Твой настоящий отец… Его звали Григорий Кошка. Он пропал незадолго до Катькиной истерики. Считается, что он предал цесаревича и предупредил императрицу о заговоре.

Светлана вздрогнула. В омуте запретных, еще счастливых воспоминаний не сразу возник высокий, худой мужчина. Рыжий, как и она. Пытливые серые глаза. Веснушки на носу и впалых щеках. Твердый, неудобный черный ворот мундира с серебром богатой вышивки. Длинный, похожий на рясу кафтан. Серебряная вышивка на груди — голова пса, как символ верной службы. Опричник. Кромешник со страшной, непонятной магией тьмы.

Михаил продолжил, согревая озябшую от осознания Светлану своим теплом:

— Он дружил с отцом. Точнее с князем Волковым. При дворе все смеялись: волк и кошка вместе! Я знаю о твоей ненависти к кромешникам, но прошлого не исправить, Светлана. Я бы очень хотел быть сыном какого-нибудь предприимчивого лакея, чтобы быть на одной с тобой ступеньке или даже ниже… Но что есть, то есть. Я сын какого-то из Рюриковичей, а ты дочь кромешника… Светлана, скажи хоть что-то?

Она честно призналась:

— Мне нужно время, чтобы все осознать и принять. Прости. Это как-то неожиданно. Я Светлана Григорьевна Кошка. Ну, почти Кошка. Полукошка? Или Шка? Какую мне фамилию дали бы, как ты думаешь? И молчи… Я фраппирована. День совсем нереальный. Безумный какой-то.

Он принялся её укачивать, словно она младенец.

— Светлана, позволь мне заботиться о тебе. Хоть каплю. Прошу. Пойми меня. Услышь меня. Посмотри на происходящее с моей стороны… Я отчаянно люблю одну прекрасную, но очень упрямую барышню. У меня все есть, я ни в чем не нуждаюсь, когда как она замерзает длинными зимними днями из-за дурного качества шинели.

— И ничего она не…

— Шшш! Я тебя выслушал. Послушай и ты меня. Она мерзнет… У неё вечно мокрые ноги из-за старых ботинок. Она голодает и считает каждый грош…

Светлана еле подавила рвущиеся слова: «Кстати, о грошах!» — это было бы неуместно.

— Я же как сыр в масле катаюсь, но ничем ей помочь не могу.

— Помогал! Оплата твоих дежурств…

Он сглотнул и немного диковато посмотрел на неё:

— Ты же понимаешь, что единственный шанс быть хорошим с тобой, был в том, чтобы вести себя как дрянь. Богдан Семенович вечно посмеивался: «А что ты будешь делать зимой?» Наш агроном за голову хватался, когда я потребовал засадить поля льном — сейчас это крайне невыгодно. Зарубеж в основном пшеницу везут. Это еще что! Я на будущий год велел на всякий случай подготовить поля для конопли — её последней собирают с полей. Позднее даже льна. Светлана, я был хорошим только становясь дрянью по отношению к тебе. Я так больше не могу.

Она смирилась:

— Только никаких алмазов, мехов и личных магомобилей. Прижми свою дарилку и держи порывы под контролем. Не надо одаривать миллионами. Не надо заваливать подарками. И… — она вздрогнула, вспоминая об ожерелье. — Ты зачем украл мои жемчуга?

Он почти честно сказал:

— Я их не крал.

— Они исчезли.

— Они не исчезли. Они в твоей шкатулке, как и положено. И, заметь, я не спрашиваю тебя, где ты была этой ночью, что даже не заходила домой и не заглядывала в шкатулку с мелочами.

— Я была в больнице — Ивашка подрал хвостомоек Громова и Петрова чуть ли не до смерти.

Она вскочила с колен Михаила и понеслась к комоду, доставая из верхнего ящика шкатулку и… Полностью собранное ожерелье.

Михаил боязливо сглотнул:

— Ты разрешила мне делать тебе подарки. Вот только что разрешила! И когда я решил тебе подарить жемчуг, я думал, что ты уже будешь моей невестой.

Она перебирала жемчужину за жемчужиной.

— Их ровно тридцать две, как было бы к твоему шестнадцатилетию, если бы у тебя были именины, Светлана.

Замочек. Та самая размахрившаяся нить. Жемчужины. Розовые. Крупные. Заговоренные. Только заговор отличался. Самую малость, но отличался.

— Это не мое ожерелье, Мишка.

Михаил натянуто улыбнулся. Светлана машинально подумала, что Громов бы в такой момент нахмурился. Мишка же почти никогда не бывал серьезен, даже сейчас.

— Как не твое ожерелье?

К счастью для него, убеждать Светлану в ошибке он не стал, только уперся взглядом в пол, что-то пытаясь понять. Светлана устало села рядом с Михаилом и протянула ему ожерелье:

— Я жемчуга заговаривала. Тут похоже, но не то.

Михаил прищурился и медленно, словно ища собственную ошибку, принялся рассказывать. Пальцы его при этом скользили по жемчужинам, проверяя каждую — Светлана видела искры эфира, летящие прочь.

— Я об ожерелье разговаривал с отцом. Спрашивал его совета: хороший ли подарок получится. Он согласился со мной и рекомендовал ювелира, который матушке регулярно делает украшения. Это очень надежная компания. Очень, Светлана. «Карл Эдуард Болин». Они украшения для императорского дворца делали. Там секретность зашкаливает. Там невозможны подделки — только не у них, Болины дорожат своей репутацией. Там же не только ювелирная составляющая — там и наложения защитных плетений идет. У них маги только перворанговые работают. Понимаешь? Договаривался я лично с Аристархом Эдуардовичем Болиным — это владелец компании. Он приезжал в Суходольск для осмотра ожерелья. Он же на прошлой неделе приезжал с новыми жемчужинами для тебя. С охраной, Светлана. Подделка у ювелира отпадает. Это просто невероятно, чтобы они обманули. Ожерелье собиралось у меня дома. Значит, сбой… Подмена произошла где-то у меня дома, Светлана. Даже не в Волчанске. Тут. В подозреваемых только мой лакей и… Я, Светлана.