Кровь в моих жилах (СИ) - Лаас Татьяна - Страница 23

Он осторожно закрыл дверь, только поверил ли. Светлана подошла к рабочему столу у окна и тяжело опустилась на стул — кровать была занята баюшей и розами. Словам Герасима о судьбе Ларисы она верила, как и знала, что украсть она все же могла. На собственном опыте знала такое.

Баюша приоткрыла один глаз:

— Он ни слова лжи не сказал. Он точно не крал. Про Ларису не скажу. Переполох тут ночью знатный был. Госпожа Боталова как призрак была. Все говорила, что сама все решит с тобой. Не крала Боталова, вот факт.

Светлана посмотрела на баюшу:

— Ты чуешь ложь?

Та зевнула:

— А то ж. Невелика наука. Вы потеете, когда лжете. Сердце скачет, как бешеное. Дыхание частым становится. Много всего, что выдает ложь. Она даже пахнет иначе. Герасим не лгал. Про Ларису скажу потом.

— Баюша… — Светлана вспомнила, что ей надо дать имя. Хотя для начала узнать бы, откуда взялось старое. — Как тебе имя Виктория?

— Пойдет, — снова зевнула баюша. Только что-то было в её голосе, что выдавало: имя ей не понравилось.

Светлана предложила новое:

— А Ника?

— Пойдет. — Имя снова не заинтересовало баюшу.

— Клубника?

— Пойдет… — снова отозвалась на все согласная кошка.

Светлана поняла, что той все равно:

— Клубень?

Баюша сверкнула глазами:

— Да хоть Бататой назови. Мне все равно.

— Главное, чтобы не Китти?

Кошка удобнее устроилась среди роз и прикрыла глаза, ничего не поясняя.

— А как ты Китти оказалась, баюша?

Та опять зевнула, показывая длинный розовый язык:

— Можешь так звать — мне нравится. И Китти… Зимой в лесу холодно, голодно, скучно. Никто не ходит, загадки не разгадывает, скукота… Я и привыкла зиму в Суходольске жить у одной старушки. Ей здоровье, мне сливки, мясо и тепло. Очень выгодно. Только она розовый до ужаса любит. И имечко вот дала… Китти. Но тепло зимой того стоит. Еще вопросы?

— Нет, Баюша.

Она довольно мурлыкнула, переворачиваясь через спину:

— Нр-р-р-равится! Хор-р-рошо!

В дверь постучали, и Светлана громко сказала:

— Войдите!

Горничная в строгом сером платье и белоснежном фартуке зашла в комнату осторожно, в руках она мяла зелененькую трешку. Не поверил Светлане Герасим. Не поверил.

Лариса была где-то возраста Светланы — больше двадцати пяти не дашь. Худая, тихая, услужливая, красивая — глаз не отвести. Они с Герасимом были странной парой. Вот не для курносого, недалекого Герасима Ларисина красота. А с другой стороны… Если бы не Герасим, то и красоты давно бы не было.

— Вот, вам… Герасим просил передать. — Лариса протянула чуть влажную от пота ассигнацию.

Светлана поднялась со стула и встала у кровати, чтобы хорошо видеть баюшу.

— Передай Герасиму, что я денег у него не возьму. Он не крал ожерелье, не ему и расплачиваться за него. Не возьмет денег или попытается мне опять сунуть — я прокляну его. Икать будет вплоть до Рождества! Передашь?

Лариса побелела, став цветом под кружевную наколку на волосах, которую носили все горничные:

— Передам…

Светлана, смотря на баюшу, прямо спросила Ларису — незачем ходить вокруг да около:

— Ответь честно: ты не брала мое ожерелье?

Лариса сжалась в комок и, глядя куда-то в пол, еле выдавила:

— Ваше благородие, зачем мне? Не брала его. Знала о нем — я же вас на балы в управе заплетала да на вечера званые. Видела не раз в шкатулке, но чтобы брать… Не мое же… Я не крала, душой клянусь. — Выглядела Лариса при этом виноватее не бывает.

Светлана посмотрела на баюшу — та важно кивнула головой: не лгала Лариса.

— Хорошо, я тебе верю.

Лариса от удивления вскинулась, вглядываясь в Светлану и явно не понимая, что затеяла чиновница:

— Ваше благородие… Прошу, поверьте: Герасим вообще не знал об ожерелье. Не мог он. Он вчера помогал наводить порядок, но я смотрела за ним, чтобы не было искуса что-то припрятать. Ни единой шпилечки не взял!

Светлана старательно мягко, не желая пугать и так чуть ли не трясущуюся от страха Ларису, сказала:

— Я знаю, что это не Герасим. И не ты.

— Ваше благородие, тогда… Зачем звали? Не мы это, и не госпожа Боталова — я видела, что она делала и что клала обратно в шкатулку…

Светлана резко указала рукой на розы, заполонившие кровать:

— Видишь цветы?

— Д… Да!

— Для начала возьми себе половину — поставишь у себя в комнате. Можешь с кухаркой Акулиной поделиться.

— Но это же… — Лариса вновь растеряла все слова. Светлана откровенно сказала:

— Это значит лишь одно: у некоторых княжичей мозгов не хватает.

Лариса, собирая цветы, еле слышно пробормотала:

— Он любит вас… — Она глянула на Светлану, не заметила на её лице гнева и уже увереннее сказала: — Он так любит вас — он так смотрит на вас, когда вы не видите, что сердце в груди замирает.

Светлана опешила — как-то не говорил ей никто до этого про пылкие взгляды Мишеля на неё:

— Давай не будем об этом.

— Светлана Алексеевна… — Лариса, присев на корточки, часть цветов уже поставила в кастрюлю. — Княжич, видно, звезду с неба для вас достанет, попроси вы его.

«Пока ему нужные его дежурства», — горько подумала Светлана, а вслух сказала более очевидное:

— Между нами пропасть — мы никогда не сможем пожениться, а быть его любовницей я не могу. Так что про княжича и его любовь все. Больше об этом не говорим.

Лариса испуганно замерла:

— Простите… — Она умудрилась почти все розы запихать в кастрюлю, оставив себе и Акулине с десяток.

Светлана предпочла занять Ларису трудом — он отвлекает от обсуждения княжеских порывов:

— Как справишься с цветами, помоги мне собрать вещи — я уезжаю в имение Волковых на день-два.

— Конечно, сейчас все сделаю…

— Спасибо, а когда соберешь вещи, сядешь у себя и напишешь все, что с тобой было в Ольгинске. От и до. От того, как попала в тот дом и до того, как выбралась. Все имена, все, что помнишь.

Роза в руках Ларисы сломалась пополам, и Светлана машинально махнула рукой, вновь сращивая стебель. Лариса этого не заметила. Она побелела, потом покраснела, потом резко выпрямилась и сказала совсем не то, что Светлана от неё ожидала:

— Ваше благородие, не стоит ворошить прошлое.

— Стоит, — Светлана не привыкла отступать, тем более в таком деле.

— Вы не знаете, против кого идете.

— Против мразей и тварей, — сказала очевидное Светлана. — Я чиновник губернского уровня. Ольгинск и то, что в нем творится, входит в мои обязанности. Не найду следов магических преступлений — отдам дело князю Волкову. Он до сих пор входит в Губернский Совет. Поверь, он не оставит это дело без внимания. А оставит — просто возьму и прокляну всех, кто замаран в Ольгинске. И вся недолга.

— Ваше благородие… Ведь… Вы… Зачем вам так рисковать ради меня? — Лариса старательно собирала розы, оставшиеся для неё и Акулины, не глядя на Светлану. Боялась поверить? Пальцы горничной при этом откровенно дрожали. Эх, сможет ли Герасим защитить Ларису? Сможет ли прогнать её страхи и тяжелые воспоминания? — Ваше благородие… Я того не стою…

Светлана замерла — делиться прошлым она не любила. Баюша приоткрыла один глаз и сейчас с явным любопытством ждала её ответа, как и Лариса, прижавшая розы к себе. Что ж… Осень. Перемены. Все равно скоро все станет далеким и её не касающимся.

— Знаешь, Лариса… — Голос Светланы уже не дрожал, как пять лет назад, когда она отчитывалась перед комиссией по благонадежности. — Я же из Санкт-Петербурга. Меня от твоей участи защитило лишь одно. У меня был доступ к эфиру. Только и всего.

— Вы? — ахнула Лариса, теряя розы и прикладывая ладонь ко рту.

— Я крыс ловила и жрала вместе с другими сиротами, пока светлые князья и иже с ними власть делили. — Светлана специально грубо сказала, чтобы Лариса поняла и поверила. — Я огороды обносила, чтобы съесть хоть что-то. Я крала — у богатых, кто считал меня грязью, незаслуживающей помощи. Мне есть за что каяться, но, поверь, у тех, у кого я крала, причин для покаяния гораздо больше. И если они сами этого не понимают, то моя обязанность, как чиновника на страже закона, наказать их и заставить каяться принудительно.