Кровь в моих жилах (СИ) - Лаас Татьяна - Страница 20

Она, нарезая яичницу ножом, первой разбила тишину, возникшую после молитвы:

— Александр Еремеевич, могу я поинтересоваться ходом расследования?

Он поднял на неё глаза и серьезно сказал:

— Если это вам не испортит аппетит.

Светлана не сдержала смешка, вспоминая, как выживала первый год после «Катькиной истерики» и как быстро потеряла розовые очки, узнавая настоящую жизнь.

— Я родилась и росла в Санкт-Петербурге, и на момент «Катькиной истерики» была в городе. Мне аппетит ничем не перебить.

Громов прищурился, что-то явно прикидывая в голове. Светлана подсказала:

— Мне было тринадцать, как и княжне Елизавете, если вы пытаетесь высчитать мой возраст. Так вам удалось узнать что-то новое? Сутки прошли…

— К сожалению, тело княжны пришлось отправить в Москву без вскрытия. Его запретили — императорская же особа… Карл Модестович только и успел сделать заключение об орудии убийства — короткий обоюдоострый нож или кинжал. Больше ничего узнать не удалось. Синица не вылезает из Сосновского — ищет там следы берендея, Петров и я тут обходим всех, кого можно подозревать в оворотничестве. Пока особых результатов нет. Кстати, спасибо за список с магами и возможными берендеями.

— Внесите в него Ивана Сидорова — он служит у нас в управе.

— Уже внес, Светлана Алексеевна. Сегодня планирую с ним поговорить.

Про княжича он ничего не сказал — уткнулся взглядом в тарелку и принялся мрачно есть яичницу. О Волкове она сама завела разговор:

— Михаил Константинович тоже похож на берендея.

— Похож, — согласился пристав. — В его случае придется поверить на слово, что он находился в своем имении.

— А ведь оттуда легко добраться до Сосновского, Александр Еремеевич.

Он поднял на неё глаза:

— В любом случае, я его допросить не могу — он княжич. Я же мелкая сошка. Потребуется разрешение из столицы, чтобы его допросить, да и не мне это делать. Кромешники сами решат.

Светлана решилась, внезапно поняв его разочарование и оценив тактичность — он не стал настаивать на ненавистной поездке:

— Хотите, я все же съезжу в Волчанск и сама все разузнаю?

— Хочу, — честно признался Громов, — но не имею права уговаривать вас.

— Я очень люблю золотую осень, так что… Переживу ради неё и княжича, и княгиню.

Громов, отодвинув в сторону пустую тарелку — ел он жадно и быстро, — подался вперед, забывая о баюше на коленях:

— Вы видели князя Волкова?

Баюша напомнила о себе яростным мяуканьем — Громов тут же послушно выпрямился, еще и почесал её за ухом.

— Видела. Он точно не может быть нашим преступником — он десять лет прикован к инвалидному креслу.

— Значит, одним подозреваемым меньше.

Светлана не удержалась:

— Можно вопрос?

— Конечно, — разрешил Громов, принимаясь за кофе. Его он пил медленно, смакуя каждый глоток.

— Все же почему вы решили, что убитая — великая княжна? Она не слишком походила на портреты императорской семьи. — Она признала то, что заметил даже Синица: — Скорее, она похожа на меня.

Громов кивнул:

— Это меня очень тревожит, если честно.

— Поверьте, я много раз проходила проверку на истинное имя. Я Светлана. Быть великой княжной я не могу — княжны с таким именем не существовало. И на императорские портреты я совсем не похожа. Все же… Почему Елизавета?

Он задумчиво отставил кружку с кофе. Баюша провокационно муркнула — вот кому пора допрос устраивать! — и Громов решился:

— Дело в жемчужном ожерелье на убитой. Оно точно подтверждает, что это Елизавета.

Светлана не сдержала удивления:

— Жемчужное ожерелье? Из-за этого вы решили, что это Елизавета?

— Да. Есть еще один убедительный довод за это, но это не мой секрет — о нем я вам пока поведать не могу. — Смотрел при этом пристав на баюшу. Он же не подозревает её в том, что она баюн? Она же молчала при нем. Точно молчала.

— С ожерельем, Александр Еремеевич, какая штука… — Светлана замерла, подбирая слова — сейчас о своем ожерелье, точнее о его краже, проболтаться нельзя. Да и не её ожерелье у убитой — у неё только тринадцать жемчужин было, когда как у предполагаемой княжны не меньше двадцати шести Громов должен был начитать. Этот обычай пришел из Великобритании и немного трансформировался на русской земле. Прижимистая королева Виктория дарила своей племяннице по одной жемчужине на день рождения, российские императоры же были куда как богаче: своим дочерям они дарили по жемчужине на день рождения и на именины.

— Слушаю вас, Светлана Алексеевна, — чуть подтолкнул её Громов.

Светлана сухо сказала:

— О бриттском обычае многие знали. Одно время было очень популярно дарить своим дочерям жемчуга, а кто попроще — полудрагоценные камни, — на дни рождения, как княжнам. Даже мой отец, который всегда ласково меня называл «моя царевна», так поступал. Он был инженером на заводе «Руссо-Балта» и покупать каждый год жемчужины, как императрица, не мог — мама разобрала свое ожерелье для этого. Каждый день рождения я получала жемчужину, как великая княжна. Потом эта мода пошла на спад — когда в газетах разразился скандал: кто-то из репортеров узнал настоящие траты «экономной» Катьки на жемчуга. Оказалось, что покупать каждый год жемчужины, подбирая их по размеру, цвету и блеску куда как дороже, чем сразу купить готовое. Мнимая экономия императрицы тогда сильно ударила по её репутации. Мода на подарки, как у княжон, сразу пошла на спад. Но я все же получала каждый год свою жемчужину, до самой «Катькиной истерики». Поверьте, таких недособранных ожерелий в России много. Это не гарантия того, что обнаруженная убитая — Елизавета.

— Есть и второе доказательство, Светлана Алексеевна. На одно ожерелье я бы не стал ориентироваться, но второе доказательство его подкрепило.

— Хорошо, как скажете. Буду ждать, когда вы сможете и о нем поведать. — Она задержала взгляд на баюше, понимая, что сама не лучше Громова — утаивает от него правду о Китти, а ведь та видела берендея. Она главная свидетельница, о которой Светлана не может рассказать приставу по ровно той же причине, что и у него — это не её секрет, что Китти — баюша. Понять бы еще, как Громову солгать, рассказывая то, что видела баюша. Молчать о таком Светлана не будет.

— Расскажу, конечно, расскажу, Светлана Алексеевна. — Громов тоже посмотрел на баюшу: — вы Китти в Волчанск с собой возьмете? Ей надо обрабатывать раны дважды в день — госпожа Ерш дала какую-то болтушку. Я сегодня утром уже обработал.

Баюша мурлыкнула и благодарно стукнула его своей лобастой головой в грудь.

— Я, конечно, возьму её с собой.

Баюша повернулась к Светлане и отрицательно качнула головой.

Громов этого не заметил.

Светлана осторожно спросила, обращаясь к приставу, но ожидая ответа от баюши:

— Или вы можете забрать Китти к себе?

Он почесал баюшу, явно недовольную своим именем, за ушком:

— Я бы взял, мне несложно, но у меня двери казенной квартиры не закрываются. Боюсь, Китти может уйти и потеряться.

Китти оскорбилась и цапнула его за случайно подставленный палец. Светлана предложила:

— Я с княжичем обсужу этот вопрос. Если будет невместно взять Китти с собой… — За «Китти» вновь пострадал Громов — его снова укусили за палец, еще и лапой оцарапали ладонь. — … то я завезу её вам. Она ослаблена и не будет сбегать.

Баюша тут же перестала царапать всеми лапами Громова и обмякла, всем своим видом подтверждая слова Светланы.

— Хорошо, я предупрежу парней в участке. Если меня не будет, то они сами занесут Китти ко мне в казенку.

Он посмотрел на наручные часы, которые, между прочим, только военные и любили, осторожно освободился от когтей баюши и, встав, отнес её на кровать в комнату, говоря на ходу:

— Простите, Светлана Алексеевна, я засиделся у вас — у вас хорошо, но служба не ждет. Спасибо за завтрак и хорошую компанию.

— Вам спасибо… — растерянно проводила его Светлана.

Умиравшая на кровати в окружении роз баюша, стоило двери за Громовым закрыться, умирание отменила. Она села, обвила хвостом лапы и уставилась на Светлану: