Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Смагин Никита - Страница 41

К началу 2024 года макроэкономические показатели Ирана не выглядят чем-то ужасным. Восстановительный рост после экономического шока от демарша Трампа еще продолжается. 2020 год показал рост реального ВВП в Иране около 3,5%, 2021 — почти 5%, затем в 2022 — чуть меньше 4%, а в 2023 рост составил около 5%.

Однако это подсчеты в иранских риалах, подверженных инфляции. Как отмечают эксперты-экономисты, в долларовом выражении ВВП снизился с $554,8 млрд в 2022 до $403 млрд в 2024[55]. При этом на душу населения в этот же период ВВП упал с $6,528 до $4,741. То есть в долларовом выражении покупательная способность рядовых иранцев за год обрушилась на 28%. Число людей за чертой бедности растет.

Народу Ирана было бы легче перенести проблемы с экономическим ростом, не сопровождайся они сумасшедшим взлетом цен. На волне ядерной сделки Рухани победно заявлял, что инфляция в 2016 году составила всего 7%, в 2017 — 8%. Однако после возвращения Трампом санкций в 2018 году инфляция моментально подскочила почти до 20%, а в 2019-м — до 40%. Примерно на этом уровне — 40–50% — она и сохраняется в последующие годы. И это только официальные цифры, критики утверждают, что реальная инфляция в полтора-два раза выше.

Не менее остро стоит вопрос девальвации валюты. В начале 2018 года за один доллар в обменниках предлагали чуть больше 40 тысяч риалов. В начале 2023 года за доллар уже давали около 500 тысяч риалов — за пять лет национальная валюта обесценилась к доллару в 12,5 раз. Туристы регулярно выкладывают в соцсети видео, где за 100–200 долларов получают гигантские пачки иранских денег. Без местной банковской карты (а международная не работает) ты обречен таскать с собой огромное количество купюр.

Основная причина экономических сложностей в Иране кроется не во внешних факторах — санкциях или внешней торговле — а во внутренних. Сумасшедшая инфляция вызвана чудовищным дефицитом бюджета: чтобы покрыть его, власти Исламской республики вновь и вновь включают печатный станок, что ведет к дальнейшему обесцениванию местной валюты. Другие проблемы: коррупция, недостаток валюты, разрыв цепочек поставок из-за санкций — несомненно, тоже играют свою роль. Но главная причина структурных проблем — все же бюджетный дефицит, вызванный неэффективной социальной политикой. Не Трамп, не Обама и не какой-то еще внешний враг придумали бензин по 5 центов за литр, бесплатное электричество для мечетей, «субсидированные» доллары для ключевых экспортеров в 5–10 раз дешевле рынка и прочие расходы, камнем висящие на бюджете. Исламская республика сама развернула социалку, которую не может потянуть.

Недостаток зарубежных инвестиций — еще одна беда Ирана. Понятно, что западный бизнес в эпоху санкций в страну, мягко говоря, не рвется. Но существуют и другие страны, которые, в теории, могли бы выступить в качестве инвесторов, для них надо лишь создать соответствующие условия. Об этом сегодня нет и речи: инвестировать в Иран — дело не для слабонервных. Иностранцам вообще сложно в Исламской республике, даже на бытовом уровне: без знакомств они не могут нормально открыть банковскую карту, даже если у них есть вид на жительство. Получить, а потом продлить рабочую визу — тоже тот еще квест. С бизнесом еще тяжелее, хотя бы потому что местные спецслужбы всегда норовят отобрать самые ценные активы под предлогом угрозы безопасности. Так, например, случилось с крупнейшим оператором такси и доставки «Снапп». Британско-немецкие инвесторы нашли способ выйти на иранский рынок и построить вполне качественный аналог «Убера». Судя по всему, речь шла об особых личных договоренностях с иранскими властями, поскольку формально стартап числится как иранский. Однако затем к инвесторам пришел Корпус стражей исламской революции и убедительно попросил продать контрольный пакет подконтрольному им предприятию. Предложение, от которого нельзя отказаться.

Никуда не исчезают в Иране такие особенности местной культуры как коррупция и кумовство. Кроме того, почти все крупные предприятия так или иначе аффилированы с государством, а тот же КСИР контролирует примерно 15–20% экономики. Все это не добавляет местным производителям товаров и услуг конкурентоспособности.

Иными словами, настоящая причина печального состояния иранской экономики — не санкции. Они лишь служат катализатором имеющихся проблем. Подобно тому, как плохое удобрение заставляет быстрее всходить все растения в почве (а больше всего в ней сорняков), так финансовые ограничения оставляют страну вариться в собственном соку, усугубляя структурные недостатки экономики.

Однако парадокс на этом не исчерпывается: несмотря на то, что санкции не вызвали главные проблемы Ирана, а лишь усугубили, теперь эти проблемы практически невозможно решить без снятия ограничений. Чем дольше действуют санкции, тем больше страна нуждается в серых схемах для их обхода. А чем больше в экономике непрозрачных зон, тем пышнее расцветает коррупция. Для борьбы с ней необходимы подотчетность и прозрачность, но как их добиться, если вся страна прибегает к незаконным путям обхода западных финансовых ограничений? Пока Иран просто не может торговать собственными товарами в открытую — санкции не дают.

Причем эта проблема затрагивает даже смежные области вроде экологии. После революции 1979 года Иран поставил задачу выйти на самообеспечение базовыми продуктами питания и отчасти преуспел, но одним из последствий стало повсеместное распространение сельскохозяйственных культур, которые требуют много воды — например, риса. Как результат — в Иране принялись массово строить плотины и колодцы, в итоге на фоне глобального потепления страна постоянно сталкивается с засухами. Чтобы решить проблему, необходимо перестроить экономику, отказаться от водоемких культур и заменить их более подходящими для нынешней экологической ситуации. Реализовать такой план было бы очень сложно даже в развитой и богатой стране, но в сегодняшнем Иране это невозможно в принципе. Такое переустройство производства требует глубокой интеграции в мировую экономику — пока действуют санкции, об этом можно лишь мечтать.

Санкции не просто умножают экономические дисбалансы, существующие в Иране; они еще и блокируют возможные пути их решения, хотя изначально не санкции вызвали эти проблемы. Получается замкнутый круг, выхода из которого не просматривается.

***

Она приехала ко мне в Тегеран зимой, и мы сразу отправились на пару дней на остров Киш, главный иранский курорт в Персидском заливе. Здесь мне особенно нравится велодорожка вдоль всего побережья — берешь в аренду велосипед или электроскутер, и можно объехать весь остров за несколько часов.

Вернуться в Тегеран нам предстояло утром, но за несколько часов до вылета пришла СМС: самолет задерживается, вылет будет днем. Задержка рейсов для иранских авиакомпаний — дело обычное. Детали в дефиците из-за санкций, что делает обслуживание самолетов значительно более трудоемким, чем в странах, незнакомых с санкционным бременем. Чуть позже пришло еще одно сообщение: вылет вечером. Мы сидели и думали, как провести вдруг появившееся свободное время.

— А давай зайдем в пару местных бутиков, — предложила она. — Ты же мне говорил, что Киш — это центр шопинга в Иране.

Остров — свободная экономическая зона, и сюда действительно легче ввести зарубежные товары. За день до этого мы за 100 долларов в день взяли напрокат «Шевроле Камаро» — желтую, словно Бамблби из «Трансформеров». На Кише вообще полно западного автопрома: «Мустанги», «Шевроле», даже «Мазератти». Излюбленное развлечение иранцев — приехать сюда на денек погонять на авто, которых в самом Иране днем с огнем не сыщешь.

Мы зашли в один из первых попавшихся бутиков у моря. Небольшой, но модный магазин, примерно 80% ассортимента — одежда испанского бреда «Зара».

— Прошлогодняя коллекция в основном, — сказала она. — Интересно, что иранцы готовы лететь из Тегерана на острова, чтобы купить «Зару», которая у нас в России на каждом шагу. Такие простые вещи, как косметика, одежда — здесь серьезная проблема.