Хозяйка Мертвой воды. Флакон: Пар, моторное масло и магия (СИ) - Поляков Эдуард Павлович - Страница 11

— Глубокая мысль, — уже задумчиво произнес Гелиот.

Уж от него, от человека мирной стези, она не ожидала отклика, да и признаться ее слова были адресованы именно Августу.

— Простые селяне, не державшие в руках ничего сложнее вил, по-вашему вносят не меньший вклад в победу, нежели те, кто с пелёнок держит в руках меч война или же посох мага? Да, ваши слова очень понравится челяди, но их овечья нутро — всегда останется овечьим. Разве грязь под ногтями внесет больший вклад в величие Короны, нежели верный меч полководца и предводителя? Сильно сомневаюсь!

— Да талантливый полководец, или же искусный воин, ведущий за собой авангард многого стоит, но не забывайте, что победы куются сообща. Много ли новоюет воин или маг с пустым брюхом, без добротного меча выкованного теми, как вы выразились, у кого грязь под ногтями? На войне какие первые действия должен совершить грамотный командир? — девушка и сама ответила на поставленный вопрос. — Отрезать снабжение и коммуникации врага! Без еды, запасов оружия и грамотных донесений от командира — даже великое войско падёт. Подумайте о том, что труд крестьянина, ротившего хлеб, или же кузнеца, клепающего вашу броню, может быть, равноценен в вашему.

У офицера было что ответить девушке. Наверняка будь перед ней мужчина, Август бы вызвал его на дуэль: столь велико было различие в их идеях. И посему, джентльмен ограничился лишь словесной спецификацией. Вот только ее не последовало, уже начавшего было открывать рот виконта прервал гулкий взрыв, настолько сильный, что деревянные панели на стенах задрожали, а по коридору, из которого появились два господина, густым белым пологом повалил пар, расстилаясь поверх дорогих ковров.

Лан и Пересмысл вернулись в Звериное полесье. Как только лодка ткнулась носом в песчаный берег Звенящей, к ним на встречу с криками «деда», бросилась веснушчатая Аришка. Девочка ждала гостинцев и новых историй и она получила их сполна.

Пересмысл достал из дорожной сумки моток красивой ткани, кулек с китежскими пряниками. Девочка схватила гостинцы и тут же спросила:

— Деда, а где остальные?

Пересмысл тяжко вздохнул и рассказал кратко куда делись их товарищи. Услышав его рассказ, находившиеся неподалеку жители стали подтягиваться к нему ближе.

— Это что же выходит, остались мы теперь без целителя, — огорчилась молодая женщина с ребенком на руках.

Таких вопросов Пересмысл и боялся больше всего. Кто теперь станет спасать их от болезней.

На гончара односельчане смотрели с удивлением. Куда делся тот заморашка, вечно перемазанный в глине?

Лан и в самом деле преобразился. Теперь явился перед народом в ладной одежде, хороших сапогах, даже походка изменилась. Селяне то и дело спрашивали, как у него дела и чем он теперь занимается. Лан отвечал, что теперь вряд ли вернется к горшечному ремеслу. Только если ради забавы.

Не заходя к себе домой, он сразу направился в дом старосты Звериного полесья. Тот чуя вести и возвращение долга принял его. Лан застал его в минуту дневного отдыха. Староста сидел в саду в гамаке, натянутом между яблонь и плел корзину из лозы и прислушивался к стрекотанию цикад. Лицо у него в этот момент было безмятежным, от того казалось глуповатым. Одет он был в старую но любимую домашнюю рубаху в заплатах. Кто же будет в сад хорошую рубашку одевать. Увидев Лана, он по обыкновению напустил важности.

— Добрый день, Зоран Горыныч, — поздоровался гончар с каким-то ехидством. — Как деревня? Как пасека?

— Ты мне, мальчишка, зубы то не заговаривай, — оборвал его на полуслове староста и стал сверлить взлядом. — Собираешься и долг отдавать?

— Я по-человечьи, — укорил бывший гончар старосту и отвязал от пояса увесистую мошну. — Уговор, есть уговор.

Зоран отложил лозу. Взял у него мешочек с звонкой монетой, подбросил в мозолистой ладони, затнм заглянул внутрь. Кошель оказался полон серебра.

— Лада Красна! Серебро! Как есть серебро! — запричитал староста от переизбытка чувств и осенил себя святым кругом. Лан ухмыльнулся.

— Долг выплачен, Зоран горыныч, — скорее утвердил нежели удостоверился Лан. Серебро в кармане сильно прибавило ему уверенности и самооценки.

Зоран позвал жену и велел поставить медовухи дорогому, в прямом смысле этих слов, гостю. Лан от угощения отказался и чтобы но сделал лишь глоток чтобы уважить хозяев. Иначе после такого гостя у хозяйки тесто не поднимется и у коровы молоко скиснет. Утерев скудную поросль на верхней губе, огорошил старосту и рассказом того, что произошло с ним и с Хельгой в Китеже.

Лан вернулся в свой дом, он показался ему необжитой и убогой собачьей конурой. Каково же было удивление вездесущего старосты, когда он увидел, что буквально на следующий день своего прибытия, гончар вдруг созвал мастеровых из окрестных сёл и вместе с ними стал разламывать на дрова старый сарай.

Старую мастерскую ровно как и дровник оставшийся от сгоревшей бани быстро снесли. И на её месте теперь копали погреб и закладывали каменный фундамент чего то большего. Слух о том что мастеровые руки хорошо оплачиваются привел на стройку немало мужиков. Работали они слаженно и без промедления. Мужики дивились страной задумке гончара, не всегда понимали что ему нужно.Гончар ходил между ними, объяснял, сверял все тщательно с чертежами. Работа спорилась не всегда просто, но все же выходило так, как задумал хозяин.

Староста Зоран чуя в этом неладное стоял на крыльце терема и за всем наблюдал. Несколько раз подсылал младшего внука, узнать что у соседа делается. Мальчишка бегал среди мужиков, все выспрашивал, иногда высматривал да и лазил куда не следует. Потом деду сказал, что гончар строит винокурню. Мужикам, которые нанялись, платит по золотому в день, а те и рады стараться. В дом старосты просители являлись все реже. На пасеке у него работать никто не хотел.

Даже сторож и тот ушел к Лану, присматривать за досками. Ведь гончар платил не продуктами или брагой но полновесным золотом, а иногда и серебром. И за советом народ все чаще шел к бывшему гончару. Даже сварливая старуха Лика, что прежде считала Горыныча непререкаемым авторитетом, тайком огородами пошла к этому грязнуле, у которого до сих пор грязь под ногтями не обсохла.

Недовольство и зависть самого родовитого в деревне росомахи росло. Росло не по дням, не по часам, а буквально по минутам. Прибывали иногда из соседний поселений люди что занедужив, искали Хельгу. И когда староста, говорил, что целительница больше не живет тут, отсылал их к Пересмыслу.

А винокурня у гончара строилась, росла, расширялась. Выкопали и под ней погреба, чтобы брагу и настойки хранить. Братья кузнецы Карп и Панил сладили чудной меднобокий и пузатый аппарат.

Да казалось всё и все теперь крутилось вокруг этого треклятого тощего парня поймавшего жарптицу за хвост. Все ему спешили помогать, все к нему работать шли.

— Ты посмотри, как развернулся! — трепались бабы длинные на язык.- А был-то заморашка-заморашкой.

К осени хотел староста приобрести десяток бочек под мед. Бондарь развел руками, мол теперь он не на вольныйх хлебах, а в найме у Лана.. И платит он сразу вперед, а не как староста — позже, после продажи меда. Хотел глава деревни пожалится старому знакомомму Пересмыслу.

Отправился с утра в Липовый дол, да того не оказалось дома.

— Дедуся ушёл за травками, — сообщила Ариша. которая подметала в землянке ведуна Пересмысла. — Деда знает какие травы целебные нужны. И девки ему помогать пошли.