Дело вдовы Леруж - Габорио Эмиль - Страница 67

Потом г-н Дабюрон обратился к девушке:

— Сохранилось ли у вас, мадемуазель, письмо, в котором господин Альбер просит вас о свидании?

— Да, сударь, по-моему, оно у меня с собой.

Она встала, порылась в кармане и извлекла измятый листок.

— Вот оно!

Судебный следователь взял листок. В нем проснулось подозрение. Слишком уж кстати очутилось это компрометирующее письмо в кармане у Клер. Обычно девушки не носят с собой записок, в которых им назначают свидания. Одним взглядом он пробежал эти несколько строчек.

— Даты нет, — прошептал он, — почтового штемпеля нет… М-да!

Клер не слышала его, она лихорадочно искала доказательств свидания.

— Сударь, — сказала она внезапно, — часто бывает так: мы хотим остаться одни и думаем, что мы одни, а кто-то в это время наблюдает за нами. Прошу вас, допросите всю бабушкину прислугу, быть может, кто-нибудь и видел Альбера.

— Допрашивать ваших слуг? Да что вы, мадемуазель!

— Ах, сударь, вы полагаете, это меня скомпрометирует? Да какое мне дело? Лишь бы его освободили!

Г-н Дабюрон не мог скрыть восхищения. Сколько великодушной преданности в этой девушке, и неважно, правду она говорит или нет! Он-то хорошо ее знал и мог оценить, какое усилие над собой она совершила.

— Это не все, — добавила она, — есть еще ключ от калитки, который я перебросила Альберу. Я хорошо помню, что он мне его не вернул: мы об этом забыли. Наверно, он сунул его в карман. Если ключ у него найдут, это будет подтверждением, что Альбер приходил в сад.

— Я распоряжусь, мадемуазель.

— Есть еще одна возможность: пока я здесь, пошлите осмотреть стену…

Она обо всем подумала.

— Уже послал, мадемуазель, — отвечал г-н Дабюрон. — Не скрою от вас, одно из писем, которые я только что отправил, содержит приказ провести тщательный осмотр у вас дома, разумеется, незаметно.

Клер просияла и, поднявшись, снова протянула руку следователю.

— О, благодарю вас, — сказала она, — тысячу раз благодарю! Теперь я вижу, что вы на нашей стороне. И знаете еще что? У Альбера, может быть, сохранилось письмо, которое я написала ему в среду.

— Нет, мадемуазель, он его сжег.

Лицо Клер омрачилось, она с недоверием взглянула на г-на Дабюрона. В ответе следователя ей почудилась ирония. Но девушка заблуждалась. Следователь вспомнил, что во вторник днем Альбер бросил в камин какое-то письмо. Это могло быть только письмо Клер. И значит, к ней относились слова: «Она не сможет мне отказать». Следователю были теперь понятны и его волнение, и эта фраза.

— Но почему же, мадемуазель, — спросил он, — господин де Коммарен ввел правосудие в заблуждение, не избавил меня от пагубной ошибки? Ведь было бы куда проще сказать мне все.

— Мне кажется, сударь, порядочный человек не может признаться в том, что женщина назначила ему свидание, если не получил на то ее особого разрешения. Он скорее пожертвует своей жизнью, чем честью той, которая ему доверилась. Но поверьте, Альбер надеялся на меня.

Возразить на это было нечего, и причина, о которой сказала мадемуазель д'Арланж, позволяла по-иному взглянуть на ответы подозреваемого во время допроса.

— Это еще не все, мадемуазель, — продолжал следователь. — Вам придется явиться во Дворец правосудия и повторить все, что вы мне рассказали, у меня в кабинете. Протоколист запишет ваши показания, и вы их подпишете. К сожалению, эта тягостная формальность необходима.

— Что вы, сударь, я с радостью дам показания, только бы вызволить Альбера из тюрьмы. Я готова на все. Если его отдадут под суд, я предстану перед судом. Да, я выступлю перед судом и публично, во всеуслышание расскажу всю правду. Конечно, — печально прибавила она, — я стану мишенью всеобщего любопытства, на меня будут глазеть, как на героиню романа, но какое мне дело до людской молвы, до одобрения или осуждения света, если я уверена в его любви?

Она встала, оправила накидку и ленты шляпки.

— Следует ли мне дожидаться, — спросила она, — пока вернутся люди, которые отправились осматривать стену?

— В этом нет необходимости, мадемуазель.

— Тогда, — продолжала она кротко, — мне остается только умолять вас, и она сложила руки, как при молитве, — заклинать вас выпустить Альбера из тюрьмы.

— Он будет отпущен на свободу, как только это станет возможно, даю вам слово.

— Нет, сегодня, дорогой господин Дабюрон, прошу вас, сегодня, немедленно! Ведь он ни в чем не виноват, право, имейте сострадание: вы же наш друг… Хотите, я стану перед вами на колени?

Следователь едва успел ее удержать. Он задыхался от волнения. О, как он завидовал арестованному!

— То, о чем вы меня просите, невозможно, мадемуазель, — глухим голосом отвечал он, — честью клянусь, это неосуществимо. Ах, если бы это зависело только от меня! Видя ваши слезы, я не в силах был бы вам отказать, даже будь он виновен.

Мадемуазель д'Арланж, до сих пор такая стойкая, не сумела сдержать рыдание.

— О я несчастная! — воскликнула она. — Он страдает, он в тюрьме, а я на свободе и бессильна помочь ему! Боже милостивый, наставь меня, как тронуть сердца людей! Кому мне броситься в ноги, чтобы добиться милосердия? — Она умолкла, пораженная словом, которое вырвалось из ее уст. — Я сказала «милосердие», но Альбер в милосердии не нуждается, — гордо поправилась она. — Зачем я всего лишь женщина? Неужели мне не найти мужчины, который бы мне помог? Нет, — продолжала она после секундного размышления, — есть мужчина, который обязан помочь Альберу, потому что по его вине на Альбера обрушилось несчастье: это граф де Коммарен. Он отец Альбера, и он его покинул. Что ж, пойду к нему и напомню ему, что у него есть сын.

Следователь поднялся ее проводить, но она уже выскользнула из комнаты, увлекая за собой преданную м-ль Шмидт.

Чуть живой, г-н Дабюрон рухнул в кресло. В глазах у него стояли слезы.

— Какая девушка! — прошептал он. — Не напрасно мой выбор пал на нее. Мне удалось угадать и понять все ее благородство.

Он чувствовал, что любит ее еще сильней, чем прежде, и никогда не утешится. Он погрузился в раздумья, и вдруг его мозг пронзила одна мысль.

Правду ли сказала Клер? Не играла ли она разученную загодя комедию? Нет, конечно, нет.

Но ее саму могли обмануть, она могла оказаться жертвой чьего-то искусного обмана. Тогда, значит, исполняется предсказание папаши Табаре, который говорил: «Готовьтесь к безупречному алиби».

Как разоблачить лживость этого алиби, подготовленного заранее и представленного одураченной девушкой?

Как разрушить план, настолько хитроумный, что обвиняемый мог, сложа руки, ничего не боясь, ждать избавления, которое сам заранее подготовил?

Но что, если рассказ Клер все-таки правдив, что, если Альбер невиновен?

Следователь чувствовал, что положение у него безвыходное: он понятия не имел, как справиться со столькими трудностями.

Он поднялся и произнес вслух, словно желая придать себе храбрости:

— Ну что ж, все прояснится во Дворце правосудия.

XIV

Г-н Дабюрон был потрясен визитом Клер.

Еще большее потрясение испытал г-н де Коммарен, когда камердинер склонился к его уху и доложил, что м-ль д'Арланж просит уделить ей несколько минут для разговора.

Г-н Дабюрон уронил великолепную вазу, г-н де Коммарен, сидевший за столом, выпустил из рук нож, и тот упал на тарелку. И так же, как следователь, он прошептал:

— Клер…

Он сомневался, принимать ее или нет, опасаясь тягостной и неприятной сцены.

Граф понимал, что вряд ли она питает особо пылкие чувства к человеку, который так долго и упорно противился браку своего сына с нею. Чего она хочет? Вероятней всего, узнать про Альбера. Но что он может ей сказать?

Наверно, она устроит истерику, и это скверно повлияет на его пищеварение.

Однако он представил себе, какое огромное горе, должно быть, она испытывает, и пожалел ее. И еще он подумал, что было бы неблагородно и недостойно его прятаться от той, которая могла бы стать ему дочерью, виконтессой де Коммарен.