Птицеед - Пехов Алексей - Страница 8

– Болохов старший, – без проблем признал я. – Во всем, кроме дорог и путей, которыми я веду отряд. И если говорю «стоп», все стоят. Или бегут, когда я кричу «караул!».

Росс лишь опустил веки, соглашаясь. Как бы он меня ни не любил, понимает, что я никогда не шучу и никогда не преувеличиваю опасности этого места.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НЕМНОГО КОБАЛЬТА

Шайлест мы обошли кружным путём.

Люди – самые оптимистичные существа во вселенной. В них живёт глупая надежда даже если следует изжить её трезвым разумом. В истории человечества был краткий период, когда Ил сочли пригодным для того, чтобы строить тут города. Лет сто, аккурат между победой над Птицами и спятившими Светозарными, мы лезли в Ил толпами, уходя всё дальше и дальше в него.

Результаты вышли плачевными, а города оказались заброшены. Так они и стоят до сих пор. Ну… те из них, что не сгорели в дни, когда бывшие соратники Когтеточки устроили грызню из-за права владеть рунами друг друга.

Ил – дурное место. А города в Иле – того хуже. Они существуют вне времени, не разрушаясь под ветром и дождями. Те, кто вползли в них, опасны. Тот же Хоффнунг, находящийся где-то за пределами всех троп, стал приютом Комариного Пастуха, одного из самых сильных Светозарных.

Шайлест – старая деревня, место отдыха для первых из тех, кто приходил сюда искать булыжники. Она слишком близко к Шельфу, чтобы в ней завёлся кто-то крупнее мозготряса, но это не повод рисковать здоровьем. Именно поэтому мы предпочли держаться подальше от заброшенного поселения.

Я повёл отряд через Седотравные поля так, что над лесом был виден лишь трёхгранный шпиль выжженной осквернённой церкви Рут – чёрный и зловещий.

Когда мы добрались до Ворот, Болохов извлёк компас, сверился с каплей крови, одобрительно кивнул.

– Здесь.

Я обвёл рукой открывающееся пространство:

– Мне бы побольше конкретики.

Ворота – овальное озеро, расположенное в гигантской природной воронке, примерно с четверть лиги длиной. Вода в нём карминовая, с белой кромкой острой соли вдоль галечного берега. Над озером, никогда не поднимаясь выше чем на полфута, часто висит густая сметана тумана, что делает это место ещё более нереальным, я даже сказал бы – жутким. Особенно если посмотреть на противоположную сторону, где мрачными исполинами торчат створки. Всего восемь. Каждая – это три бревна, сложенных в форме росской буквы «П».

Мы называем их вратами. Кто это здесь построил – неизвестно. Слишком много времени прошло с эпохи славных дел Когтеточки. Раньше врат было гораздо больше, но вода, соль, ветер, дожди подточили древесину. Теперь обломки лежали в озере, похожие на кости огромной ящерицы, покрытые белыми кристаллами соли.

– Интересно. – Голова по привычке поправил очки.

Он рослый и грузный, с бульдожьим лицом и пронзительными маленькими глазами. Порой мне кажется, что своим взглядом Тим Клеве из младшей ветви дома Пеликана, может заколачивать в стену гвозди.

Или людей.

«Голова» он потому, что умный, работает в университете и таскает в памяти архив библиотеки. Мой товарищ – птица иного, более высокого полёта, чем я. Никакого раздолбайства, никакого пренебрежения к сильным мира сего. Постоянная работа, уважение в обществе, карьера и всё такое.

Я как-то сказал ему, что за всей этой наукой, ботаникой и историей города он не видит настоящей жизни людей. На что мне резонно заметили, что «настоящая жизнь людей» – это всего лишь склад человеческих пороков и преимущественно смотреть там совершенно не на что. Мол, в книгах гораздо больше занимательного.

Как он женился-то при таком отношении – вообще загадка. Мою иронию Тим обычно воспринимает с каменным лицом, а реагирует на весёлые шутки только в качестве очень значительного одолжения и только из-за наших давних приятельских отношений.

Голова может быть вежливым, когда захочет.

– Они все рабочие? – Он смотрел на восемь П-образных врат.

– Слишком жирно берёшь. – Болохов следил за стрелкой компаса. – Вторые, третьи и шестые пока работают. Нам нужны последние.

– Третьи тоже уснули, – сообщил я и на невысказанный вопрос легко пожал плечами. – Ходил туда два года назад.

То, что я блуждал по Илу без отряда, не является секретом. Я свободный человек и связан с ними лишь приглашением Капитана.

Мои спутники остались достаточно учтивы, чтобы не спрашивать, что я искал на кладбище Храбрых людей5.

Вблизи врата выглядели плачевно: алая краска облезла, отслаиваясь целыми пластами. Вода сильно подточила опоры, кристаллы соли, каждый величиной с палец взрослого мужчины, фунтами веса взбирались вверх, к перекладинам, желая их оторвать и обрушить в озеро.

– Жалкое зрелище, – пробормотал Колченогий. – Они не меняются.

– С чего бы им меняться? – Я проявил искреннее любопытство. – Им пять веков. Проживёшь столько же, поверь, тебе будет плевать на мнение всяких Колченогих. Ну, а если ты ждешь, что появится кто-то из Светозарных с молотком, пилой и гвоздями, да всё починит, то я не уверен в их плотницком мастерстве.

– Нет уж. Пусть эти хрены сидят в глубине и не лезут сюда. Чихать я хотел на врата.

Мы остановились у шестого проёма, спешились, и Болохов, как командир, сказал:

– Сычик, ты с лошадьми. Жди три часа. Если не вернёмся, разворачивайся. Животных оставишь здесь.

Сычик – седобородый пожилой старикан, сильный, точно тридцатилетний, даже не счёл нужным ответить. Я, как и остальные, вытащил из чехла у седла короткое кавалерийское ружьё, раскрутил валик соломенного плаща, накинул его на плечи, затягивая на груди верёвочные завязки. Солома пахла прелостью, поздней осенью и моим потом. Не сказать, что я люблю эту одежду, но, как говорится, даже Когтеточка терпел и нам велел.

И мы вошли во врата.

Ил мягкими ладонями надавил на уши. Несильно, но неприятно, когда мы переместились в его куда более дальнюю от Шельфа часть.

Основная часть тех, кто живет в огромной столице Айурэ, существуют в паре дней езды от дороги к Илу, но знают о нём не больше, чем о каком-нибудь Йемстане или Джандурми. Они не стремятся сюда, им нет дела до его правил, и он для них – просто место из давних легенд.

Хорошая позиция, на самом деле. Любого нормального обычного человека. Который хочет жить, не думать о проблемах и надеется, что те никогда не постучатся в двери ни к нему, ни к его детям и внукам.

Ил далеко.

Отчасти это правда.

Но также правдой является то, что он очень близко. Опасно близко. Светозарные не уснули, как убеждают себя дураки и мечтатели. Они ждут дня, когда вновь смогут вернуться в Айурэ. Птицы существуют, и то, что их сдерживает, слабеет из века в век, потому что мы теряем память о прошлом, становимся слишком беспечными.

Это видим мы, приходящие сюда. Видят правители Великих домов. Но не видит большинство, оттого живет спокойно и не оглядывается постоянно в страхе, что кто-то из Ила придёт по их души.

Они особо не задумываются о нём, а потому порой не имеют представления даже о масштабе этого места.

Ил не бесконечен. У него есть начало – это Шельф, узкая и относительно безопасная зона, граница, связанная с миром людей. И у него есть конец, после которого простираются области Птиц, мы называем их Гнездо. Чтобы добраться от Шельфа до Гнезда, требуется восемьдесят семь дней конных переходов. Уж не знаю, какая чудо-лошадь способна выдержать три месяца путешествия по этим про́клятым территориям (моя издохла на двадцать первые сутки), но так записал в своих воспоминаниях Когтеточка: «На восемьдесят седьмой день конного перехода тучи у горизонта разошлись, и я увидел первые пики Гнезда».

За пять минувших веков тех, кто прошёл по его следам, довольно немного. Ну… я о вернувшихся назад. Мой старший брат всегда говорил: «В Ил легко войти, но нелегко из него выйти».

Просто звучащая истина, означающая, что чем дальше заходишь, тем сложнее вернуться. Не только из-за тварей, здесь обитающих, не только из-за Светозарных, теперь поселившихся где-то недалеко от Гнезда и считающих себя королями этого места. Ил – как медленный яд. Как лазоревая каракатица, оплетающая тебя щупальцами, проникающая ими под кожу, в кости, в мозг, высасывая кровь, отравляя её токсином.