Тафгай. Том 9 (СИ) - Порошин Влад - Страница 47

— Нельзя, — буркнул я. — Запачкаешь помадой белую бороду и усы, как мы их потом ототрём?

— Тогда, я тебя поцелую под бой курантов, — защебетала девушка. — Это обязательное условие, чтоб правильно загадать новогоднее желание. А оно у меня большое и светлое.

— Чтоб загадать новогоднее желание? — задумчиво пролепетал я и тут же выкрикнул, — люди! Народ! Товарищи! Послушайте меня! Помните вчера после концерта в Луньевке мы говорили, кому что не понравилось? — спросил я у притихших артистов. — Так вот меня смущает и мне не нравится финальная песня «В лесу родилась ёлочка».

— Иван, не чуди! — раздражённо выпалила Кира Нестерова.

— Я хочу показать одну вещь, которую слышал, когда играл на маленьком турнире в Череповце, — соврал я. — Можно сказать дворовая вещица, но для финала она годится лучше «Ёлочки».

— Хорошо, — сквозь зубы процедила режиссёрка, — даю две минуты.

— Правда, я не Шаляпин, а ещё мне в детстве какой-то мамонт ухо отдавил, — стал оправдываться я, но поймав гневный взгляд Нестеровой, быстро пробормотал, — всё-всё, пою-пою. Кхе-кхе. Начало такое:

Когда в дом входит год младой,

А старый уходит вдаль,

Снежинку хрупкую спрячь в ладонь,

Желание загадай, — завыл я белугой песню из кинофильма «Чародеи», который смотрел, наверное, полсотни раз, поэтому мотив и слова вспомнились сами собой.

Смотри с надеждой в ночную синь,

Некрепко ладонь сжимай,

И все, о чем мечталось, проси,

Загадывай и желай.

И Новый год, что вот-вот настанет,

Исполнит вмиг мечту твою.

Если снежинка не растает,

В твоей ладони не растает,

Пока часы двенадцать бьют,

Пока часы двенадцать бьют.

— Ну как? — спросил я режиссёрку, которая, как и другие ребята, стояла, открыв рот. — Вроде это лучше «Ёлочки».

— Володенька, сможешь подобрать аккорды? — спросила Нестерова нашего гитариста.

— Да я «Deep Purple» подбирал, — обидевшись, буркнул Вовка-гитарист. — «Дым над водой», «Смог он зе ватер».

— Тогда быстро подбирай музыку! — рявкнула Кира Нестерова. — Всем остальным писать текст, петь будем со сцены прямо с листков. А в конце все эти листочки подбросим вверх, изобразив новогодний салют. Быстрей-быстрей! Шевелитесь! Иначе пулей вылетите у меня из самодеятельности!

Третий и последний концерт за день, по моим личным ощущениям, наша агитбригада отыграла выше всяких похвал. Но чтоб прийти к такому результату Кира Нестерова, по ходу пьесы, перелопатила порядок выхода артистов, а мой дедморозовский финальный номер сначала разбила на две части, а затем и на три. И третье новогоднее представление начиналось с того, что я в костюме Деда Мороза, неся за плечами мешок с подарками, выходил на полностью затемнённую сцену в луче одного единственного прожектора, а следом за мной осторожно ступала Снегурочка Сусанина.

— Кто здесь? — были мои первые слова, когда я, прищурившись, попытался разглядеть хоть кого-то в таком же тёмном зрительном зале.

— Да кто здесь может быть, когда все нормальные люди в этот час сидят дома и готовят салат оливье? — капризно произнесла Наташа Сусанина, одетая в коротенькую шубку Снегурочки.

— Если все нормальные, понимаешь ли, сидят дома, то где тогда все ненормальные? — проскрипел я, передразнивая Ельцина.

— Мы здесь! — крикнул из зала один из наших актёров и раздался дружный хохот нескольких сотен человек.

— Слуховая галлюцинация! — вскрикнула Снегурочка, когда смех немного поутих. — Бежим! — рявкнула Сусанина и принялась бегать по сцене, громко стуча каблуками коротеньких красных сапог.

— Дед Морозы не бегают! — пророкотал я в зал. — Дед Морозы, понимаешь ли, исчезают волшебным способом. Трах-тибидох! — крикнул я и саданул черенком клюшки по дощатому покрытию.

И в этот момент единственный прожектор потух. А когда включился полный сценический свет, вместо меня и Наташи Сусаниной на сцене оказалась сама Кира Нестерова и объявила начало праздничного концерта. Затем своим чередом пошли разные производственные сценки, в которых перевоспитывали лентяя и прогульщика Витька. Потом ребята под живой аккомпанемент сбацали песню «Мой адрес Советский союз», которая плавно перетекла в литературно-музыкальную композицию про битву за урожай:

И каждый, в ком сердце честное,

Кто хочет, чтоб край наш креп,

Сейчас уезжает с песнями

Туда, где борьба за хлеб…

А в конце первого отделения я и хулиган Витёк разыграли миниатюру с париком. И я ещё раз убедился в том, что чем обширней зрительская аудитория, тем более простой и примитивный юмор ей требуется. И если на моих диалоговых шутках народ одобрительно посмеивался, то после фирменного заклинания «трах-тибидох» когда женский парик с длинной косой слетел с головы Витька и усвистел за кулисы, весь зал впал в какой-то ненормальный гомерический хохот. Люди почти две минуты не могли успокоиться, хохоча до истерики. Даже сцена дворца культуры в какой-то момент подозрительно завибрировала. А Наташа Сусанина, которая в образе Снегурочки выскочила раздавать передовикам производства почётные грамоты, ожидая хоть какой-то тишины, то растерянно улыбалась, то недовольно хмурилась.

— Порвали зал, — важно произнёс Витёк за сценой, когда второе отделение концерта стремительно продвигалось к своей финальной точке.

— Эх, если бы было можно убрать все эти нудные сценки про урожай, то было бы ещё лучше, — приговаривала Наташа Сусанина, расхаживая около гримёрки взад и вперёд.

— Тогда это будет не агитбригада «Фреза», а агитбригада «Весёлые ребята», — усмехнулся я. — Мужчины женитесь, женщины мужайтесь, ха-ха. И я думаю, что с такой программой вы далеко не уедете.

— Это ещё почему? — Сусанина от возмущения уперла руки в бока.

— Прикроют за недостаточный уровень идейной и воспитательной работы, — хмыкнул наш прожжённый сценический хулиган.

Наташа сделала глубокий вдох и уже собралась выпалить одним длинным предложением всё своё возмущение на формализм и идеологические клише, как к гримерке подбежала Кира Нестерова и, округлив глаза, громко прошептала:

— Все на сцену! Финальная песня! Слова! Не забудьте слова!

— Спасай слова, кто может, — усмехнулся я, схватив с собой волшебную дедморозовскую клюшку.

А тем временем на сцене закончился последний номер художественной самодеятельности, в котором ребята и девчата в танцевальной форме под русские народные мотивы изобразили, как лихо они трудятся в цеху, перевыполняя пятилетний план. И тут осветитель с галёрки направил прожектор на зеркальный шар и по сценическому заднику побежали световые блики, словно на дискотеке. Музыканты заиграли первые аккорды финальной песни, и уже тогда из правой кулисы, переодетым в Деда Мороза, вышел я и моя внучка — Снегурочка, которой шубку можно было бы сделать и подлиннее.

— Все артисты молодцы, — пророкотал я. — Будут вам и ананасы, понимаешь ли, будут вам и огурцы. Правильно я говорю, внученька?

— Не знаю, дедушка, — вредным голосом произнесла Снегурочка-Сусанина. — Посевная покажет, что вырастит на местных грядках.

— Это что ж такое, понимаешь, получается? — я стукнул черенком клюшки в пол. — Нам из Гренландии ещё и на посевную сюда лететь? Как вы считаете, товарищи александровцы? — обратился я к народу.

— Даааа! — дружно закричал почти весь зал.

— Тогда, понимаешь, по хорошему дедморозовскому обычаю споём на посошок, — проскрипел я голосом Ельцина.

— Споём, дедушка! — радостно согласилась Снегурочка.

И так как среди артистов агитбригады Наташа пела лучше всех, она сделала небольшой шажок вперёд и словно прима прекрасным эстрадным голосом в одиночестве затянула первые слова куплета:

Когда в дом входит год младой,