Солнце мое 2 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 10

Итак, денежки потекли. Я высчитала, сколько надо будет педагогам отдать, и на остальное купила зеркала в малый зал — сразу углом, на большую стену и на маленькую, которая без двери. А на остатки — тюль на оставшиеся четыре окна и маленький сейфик для денег. А то такие суммы начали крутиться, опасаюсь я. И табличку заказала, прямо как ту, что мне парикмахерша подогнала. «ПРОБЛЕМЫ? ЗВОНИ 02!» — и рядом символический домик с красной крышей. Такой толстый намёк для тех, кто читать не успевает. Крыша красная — значит, ментовская.

ЧЕБУРАШКА

12 февраля

Следующая светлая мысль пришла, когда я в очередной раз шла пешочком на ГЭС мимо нашей Юбилеинской детской библиотеки, за картинку на фасаде прозванной «Чебурашкой». И вдруг решила зайти. Все библиотекари тут знали меня как родную, десять лет я в этой «Чебурашке» была не просто частым гостем — завсегдатаем! Настолько, что и из читального зала мне книги давали, и с выставок, и из хранилища.

Зашла в читальный зал — Екатерина Викторовна очередную выставку оформляет.

— Оля! Надо же! Соскучилась по нам?

Я честь по чести поздоровалась и спрашиваю: а какие нынче журналы для юношества и молодёжи выходят? И вообще? Поближе где-то, может быть?

Журналов оказалась целая куча, и один из них издавался даже в Иркутске, но мне он показался таким серьёзным, куда там с фэнтезюшными рассказами, это ж как в калашный ряд…

Я рассказала про свои наполеоновские планы (про принятый в журнал рассказик ничего пока говорить не стала, чтоб не сглазить), внезапно получила от Екатерины Викторовны ободрение и рекомендацию, как обойтись с рукописью, чтоб её никто себе не присвоил: отправить самой себе экземпляр по почте, и конверт не вскрывать — останется штамп с датой. Конверт желательно спрятать в надёжном месте (а у меня как раз и сейфик есть!) и хранить на случай, если кто решит мой шедевр сплагиатить. А вот когда конверт или лучше конверты, с каждым рассказом по отдельности, будут получены и спрятаны — тогда и в издательства или журнальные редакции обращаться можно.

Ага. А про возможное присвоение кем-то такой штуки как рассказ я и не подумала…

На посошок Екатерина Викторовна взяла у меня телефон и обещала позвонить, если вдруг разразится какой-нибудь конкурс для молодых талантов (оказывается, иногда такие происходят).

Я тщательным образом выписала адреса редакций и пошла домой. Да, разговор меня немножко взбодрил, но сомнения никуда не отступили. Перспектива получить отказ оказалась такой страшной — до дрожи в коленях. Как вот описывают в книжках, когда человек любит, а сказать не может. Мучается, переживает, но страх получить в ответ: «А ты мне не нравишься!» — сильнее. Вот и я до посинения боялась услышать: «Ты мне не нравишься». Ну, в смысле: «Вы нам не подхо́дите».

Можно было вообще ничего никуда не отправлять — но зачем я тогда вообще пишу?

Нет, на этот вопрос, в принципе, я могу ответить. Пишу, потому что иначе не могу. Требует душа. А вот нужно ли это кому-то ещё?

Снедаема этими тяжкими думами, я завернула на почту и купила три десятка конвертов. Страхи страхами, а первый шаг — с отправкой самой себе — как минимум сделать сто́ит. Дома я распечатала рассказы — каждый по отдельности, с датой финальной редактуры; на тех, которые писала по Вовкиным снам, поставила двойное авторство: себя и его, и назавтра утром специально зашла на почту и опустила пухлые конвертики в выставленный короб с надписью «для писем».

На торце дома, прямо под моим окном на углу, у нас, конечно, всё ещё висел синий железный ящик, в который можно было скинуть письмо. Но если раньше я каждый день слышала, как гремит специальная рамка с мешком, которую почтальон в этот ящик вставляет, то теперь письма вынимались абы как, чуть не раз в месяц, так что на самой почте было быстрее, да и надёжнее.

Больше особенных новостей в феврале не было, кроме того, что в предпоследнее воскресенье зимы Вовка снова злодейски сбегал в самоволку. Я каждый раз тряслась. Что будет, если его поймают, я достоверно не знала, и представляла себе многочисленные ужасы, но и радовалась как сумасшедшая. Такая это была дикая смесь ощущений, вы не представляете.

ВЕСНА

После необычно тёплого февраля все ждали, что март прям как начнётся сразу с травой, всё попрёт и заколосится, но весна здорово щёлкнула всех нас по носу. К восьмому марта пришли холода, по ночам аж до двадцатки, и молодёжь, радостно переодевшаяся в весеннее, с ворчанием доставала из шкафов китайские пуховики (не очень-то всеми любимые за пух, беспрерывно из них лезущий).

Пятого наконец-то пришли мои рассказы — ну, те, которые я сама себе для подтверждения авторства отправила. Почтальонша поднялась до квартиры — хорошо, рано утром дело было, я не успела в садик убежать. Звонок, открываю дверь: сердитая тётенька с сумкой стоит.

— И как, по-вашему, я должна столько писем в один ящик запихать?

— Ой! — говорю: — Спасибо вам большое!

А могла ведь на подоконник рядом с почтовыми ящиками выложить — так делают, если вдруг внутрь не входит. Хотела предложить ей денежку за лишнее беспокойство — и так вдруг мне неловко стало. А тётенька вручила мне пачку и вниз пошла, раздражённо ворча.

Блин.

Бежать догонять я вообще постеснялась. Не умею я как-то вот это…

Я закрыла дверь и проверила штампики на письмах. Даты видно хорошо, уже радует. И то, что я догадалась в графе «от кого» вписать не только наши с Вовкой данные, но и названия рассказов, которые внутри, здорово облегчало дело. Я упаковала всё в толстый полиэтиленовый мешок, залепила скотчем с вклеенной бумажкой со страшной надписью красным фломастером: «КОНВЕРТЫ НЕ ВСКРЫВАТЬ!!!» А то знаю я, обязательно найдётся кто-нибудь любопытный. Подумала. Бабушку проинструктировала.

— А ты в мой комод в нижний ящик их спрячь! — предложила она. — Там никто не лазит.

Так я и сделала. А на следующий день растолкала по конвертам несколько отобранных рассказов, надписала адреса редакций и отнесла на почту — скорей, скорей, пока от страха ноги не отвалились и я не успела передумать!

Восьмого марта повсюду был выходной, так ещё и пятница в придачу, и товарищи офицеры в военном городке тоже хотели поздравлять своих женщин, так что после обеда я каталась в ИВАТУ. Пусть ночью дубак, днём всего-то градусов десять стояло. Минус, а не плюс, но после зимы это нормально, тем более я никогда особо не тороплюсь шубу в шкаф вешать. Это, по-моему, в Сибири вообще плохая примета. Только спрячешь зимнее в шкаф — сразу мороз свалится, сто раз проверено.

Вот что меня на самом деле нервирует — это сплошной каток, в который превратилось всё, что до этого в феврале растаяло. Скорей бы уж апрель!

Вовка увидел меня, и достал из-за борта шинели прозрачный кулёчек с веточкой, усыпанной мелкими жёлтыми цветочками. Опять злодейски сбегал, ясное дело — иначе как бы он эту веточку купил?

— С праздником, любимая.

— Ух ты! А это что?

— Мимоза, — удивился он.

— Мимоза? — в свою очередь удивилась я.

На шкафу у нас в зале половину моего детства стояла сухая ветка, покрытая тускло-пшёнными шариками. Это называлось мимозой, и я вообще долго думала, что оно искусственное. А свежая-то она, оказывается, какая яркая!

— Прости, в этот раз с цветком в горшке никак не получилось, — пожал плечами Вова.

— Это ничего, — утешила его я, понюхала кулёк и восторженно поделилась: — Пахнет мёдом! — я привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щёку. — Спасибо.

Потом мы сидели на лавочке в аллейке и целовались. И делились новостями. И строили планы на лето — потому что уже здорово пахло теплом, и совсем не хотелось думать, что до конца июня ещё долгих сто двенадцать дней.

НЕЖДАНЧИК

11 марта, понедельник

В девять утра зазвонил телефон. Я подорвалась и понеслась в коридор.

— Алло?

— Ольга Александровна?

Э-э-э…