Глаз вечности - Фьюри Мэгги - Страница 28

Рохалла присела на приземистый стул у огня.

– Если завтра ты не потребуешься Аркану для чего-нибудь срочного, может, пойдешь с нами?

Вопрос прозвучал беззаботно, однако Тормон уловил нотки беспокойства и дружеского участия. Он так и слышал невысказанное: «Не стоит бродить в одиночестве, предаваясь горю слишком долго». Но женщина промолчала, и он отдал должное ее благородству.

Аннас с готовностью поддержала затею:

– Да-да, папочка, пожалуйста! Там такой хороший рассказчик, он бы тебе понравился, завтра он придумает другие истории, и мы поиграем со Сколлем, и я покажу тебе свою овечку, у нее черная мордочка, и еще…

Рохалла рассмеялась.

– Знаешь, Тормон, иногда мне кажется, что твоя дочь дышит ушами.

– Вот еще! – Малышка захихикала и зажала ушки ладонями. – Какие глупости!

– Когда же ты набираешь воздуха, если все время тараторишь без умолку? – улыбнулась женщина.

– Может, у нее жабры, как у рыбки? – предположил отец девочки.

– Да нет же, папа, ты что?

– А теперь, дочка, чем бы ты ни дышала, отправляйся-ка спать.

В крепости бегало достаточно ребятишек, и Тормон без усилий нашел одежку и постельные принадлежности для Аннас. Оказавшись в кроватке, девочка задала свое неизбежное:

– Пап, расскажешь сказку?

– Хорошо. Какую тебе?

– Про Эсмеральду и волшебную овечку.

– Что? – растерялся отец.

Глаза малышки заблестели:

– Сегодня я гладила овечку, и она была волшебная. Правда-правда, мне Рохалла объяснила!

Они ушли с Эсмеральдой за спрятанным сокровищем, и когда вернутся, то отдадут его нам с тобой!

Торговец бросил беспомощный взгляд на женщину, и та быстро вмешалась:

– Эту историю я доскажу завтра, хорошо? А сегодня послушай что-нибудь другое.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– А, ну ладно. Тогда про кота и луну, пап!

В сердце Тормона будто вонзили клинок. Кот и луна – любимая история Аннас, придуманная когда-то ее матерью. Перед мысленным взором мужчины ослепительным бриллиантом вспыхнула картина из недавнего прошлого: живописно разрисованный фургон, что еще пару дней назад был домом для счастливой семьи; широко распахнутые глаза дочери, лукаво выглядывающие из-под бело-голубых одеял, и, наконец, лицо Канеллы, освещенное лампой, восторженное и немного задумчивое; она сидит на овечьих шкурах возле Аннас и плетет золотую нить волшебной истории.

Рохалла склонилась поцеловать девочку на ночь, и мирное! видение раскололось вдребезги. Все, что осталось, – это мучительная пустота в душе. Горло Тормона сжалось. Уходя, молоденькая женщина сочувственно положила ему руку на плечо.

– Справишься со сказкой? Тогда я пойду и раздобуду чего-нибудь на ужин. Спорим, ты сегодня еще не ел?

Она пожелала малышке спокойной ночи и прикрыла за собой дверь.

Аннас улыбнулась сквозь сон.

– Рохалла мне нравится. Только… Пап, когда вернется мама?

Отец похолодел. Он и забыл: естественные для взрослого вещи видятся иначе с точки зрения пятилетнего ребенка. Девочка так мало жила на свете. Где же ей понять, что если смерть забирает, то уже не отдает назад?..

Он взял ладонь дочери в свою и негромко заговорил:

– Аннас, тебе надо смириться с этим. Она ушла, и ты долго-долго ее не увидишь. Только когда ты станешь совсем старенькой тетей, сможешь последовать за мамой.

«Так-то лучше. Надеюсь, мои слова смягчили удар. В конце концов, я сам почти верю в то, что сказал. Если физическая смерть не окончательна, значит, мы оба еще встретим Канеллу».

Губы дочери задрожали.

– Но я же скучаю. Я не хочу ждать долго-долго.

– Я тоже, родная. – Тормон заключил ее в объятия, борясь с подступившими слезами. – Но у нас нет другого выбора.

Аннас притихла. Отец принялся рассказывать ее любимую сказку и вздохнул с огромным облегчением, когда малышка закрыла глазки и мирно засопела. Благослови Мириаль Рохаллу! Лишь благодаря ей девочка целый день была занята и ни о чем не…

Нежданно дверь распахнулась, красавица ворвалась в комнату и потащила торговца прочь:

– Идем, быстрее! Ты должен…

Тормон шикнул на нее, указав на спящую дочку, и поскорее вывел из комнаты.

– Выкладывай, в чем дело? – потребовал он, плотно затворив дверь.

Девушка еще не отдышалась – должно быть, бежала всю дорогу не останавливаясь.

– Убит колдун Аркана. Тело нашли в конюшнях. Сколь исчез, его лошадь пропала.

Сердце мужчины сдавила костлявая рука ужаса.

– Присмотри за Аннас. Никуда не уходи!

Он опрометью кинулся вниз по лестнице. Во имя всего святого, что же такое стряслось со Сколлем? Тормон успел привязаться к мальчишке, словно к родному. И теперь душа чуяла: с ним что-то неладно.

Прошло совсем немного времени, и Серима начала злиться на Кетейна. Это ж надо было заявить, будто она рождена для каких-то диких торфяников – и мерзкой бури! Еще чего! Да ни один человек на свете не родится для подобного! С наступлением ночи снег сменился градом, причем безо всякого перехода: только что с неба пригоршнями летели холодные влажные хлопья – и вот уже ледяная дробь со свистом рассекает воздух, жаля ударами открытые участки тела. Леди проворно натянула отсыревший, замерзший на ветру капюшон обратно на мокрую голову и как можно ниже склонила лицо. Первоначальный жар, вызванный безрассудными словами Кетейна, все слабее защищал ее от барабанящих по спине кусков льда.

А ночной ураган завывал уже на какой-то новой, невообразимой ноте, напоминая зловещие крики летающих охотников во время охоты. Всадницу передернуло от внезапного озноба, который не имел ни малейшего отношения к непогоде. Нет, это неправда! Твари не могли разлететься из Тиаронда так быстро! Верно же? А с другой стороны, что могло помешать им? Когда нужно, кровожадные чудища перемещаются со сверхъестественной скоростью.

«Возьми себя в руки, Серима! Не будь ребенком! Это только ветер и твое больное воображение. Разве сейчас других забот нет, кроме как выдумывать всякие ужасы?»

Тучи спустились еще ниже; мрак сгущался, пока вокруг не стало черно, будто в могиле. Раньше леди хотя бы различала собственные бледные, закоченевшие руки с поводьями да расплывчатый силуэт коня своего спутника, мелькающий где-то справа. А сейчас что же – ехать совершенно вслепую? Отбиться от горцев и сгинуть в торфяниках? Серима принялась звать Кетейна. Только бы он услышал в этой буре! Она почти сорвала горло в крике. Уже через мгновение сын вождя очутился рядом.

– Как дела?

– Я ничего не вижу!

Голос леди предательски дрожал. Кетейн крякнул с досады на самого себя.

– Я и забыл, что у тебя глаза неопытной горожанки. Мы-то с юных лет привыкаем к ночным скачкам; горец не заблудится при всем желании.

Он отвязал от луки седла моток бечевки, отмерил почти ярд и закрепил один конец на ее уздечке.

– Ну вот. Теперь не убежишь.

Даже неопытная горожанка разглядела блеснувшую во тьме ухмылку. Это, конечно, задело гордую леди, но, если хорошенько подумать, – Мириаль с ней, с гордостью! Главное – не пропасть ночью посреди торфяников и вереска. Милая, бесценная спасительница-веревка, ты лучшее, что есть на земле!..

Сейчас, когда Сериме не приходилось даже ломать голову над тем, куда ехать, всадница впала в некое полусонное оцепенение. Какая все-таки удача иметь глубокий капюшон: можно закрыть складками лицо и не строить из себя доблестную героиню. Пронзительный, неблагозвучный рев ветра начинал действовать на нервы. Ледяные градины заколотили по плечам с удвоенной силой. Скоро на коже появятся синяки. Серима скрипела зубами от досады.

«Терпи! После всего, что ты вынесла, – и не справиться с непогодой? Это смешно!»

Кто-то постучал по спине – сначала робко, потом посильнее. Серима приподняла каплющие водой края капюшона, чтобы лучше слышать, и обратила взгляд в том направлении, где, по ее расчетам, находился Кетейн.

– Не нравится мне этот град! – проорал предводитель отряда. – Еще покалечит кого-нибудь! Надо укрыться!