Святой дьявол: Распутин и женщины - Фюлёп-Миллер Рене - Страница 45

Услышав это от стоявшего перед ним крестьянина в грубых сапогах и лохматой шубе, глава Нижнего Новгорода, тучный Хвостов, разразился громким хохотом. Он ни минуты и не думал серьезно относиться к словам этого мужика и принял все за веселую шутку. Но Григорий Ефимович очень оскорбился, когда увидел такое неуважение к себе, молча повернулся, подхватил свой посох и покинул губернаторский дворец. Но вечером, перед самым отъездом, он еще раз появился у Хвостова, только на мгновение приоткрыл двери и прокричал довольно угрожающим и злым голосом:

— Я как следует наградил тебя! Я послал донесение о тебе в Царское Село!

Губернатор сначала снова громко рассмеялся, но потом засомневался, как бы в угрожающих речах посетителя не было действительно чего-либо серьезного. Губернатор велел позвать почтмейстера и приказал показать данную Григорием Ефимовичем телеграмму. Как же нехорошо стало у него на душе, когда через час он держал в руках текст!

Жирное лицо губернатора совсем отекло, от ужаса круглые глазки закатились. Значит то, что этот крестьянин ему сказал, было правдой, и он мог бы стать министром! Спустя несколько дней Хвостов с пачкой документов поспешил в Петербург и попросил аудиенции у государя по «срочному государственному делу». Он был принят, но сразу же вынужден был признать, что император был настроен как угодно, только не благосклонно. Едва он изложил суть своего незначительного дела, как тут же был отпущен.

С этого момента Хвостов прилагал все усилия, чтобы как можно чаще встречаться с Григорием Ефимовичем, обращаясь к нему с самой изысканной вежливостью. Он готов был открыто целовать ему руки, но прошло несколько лет, прежде чем волею случая, во время какой-то пирушки, ему удалось сблизиться со старцем. Когда Распутин вскоре после этого встретился с царем, он заявил, что у него была возможность вновь испытать душу Хвостова и он находит, что тот изменился в лучшую сторону. Через несколько дней тучный губернатор стал наконец министром внутренних дел.

Премьер-министр Борис Штюрмер, преемник старого Горемыкина, также был назначен на должность благодаря протекции «друга». «Этот старик, — заявил Григорий, когда ему назвали Штюрмера в качестве кандидата, — уже давно хочет стать министром! Еще тогда, когда я жил на Английском проспекте, он вместе с женой пришел ко мне и попросил меня сделать его министром. Вот и прекрасно, он очень хороший человек и справится со своими обязанностями!»

Потом в квартире одной второразрядной актрисы старец встретился с Борисом Штюрмером, «испытал его душу» и после того, как экзамен окончился удовлетворительно, посоветовал императору ввести в должность этого кандидата, что вскоре и было сделано.

Время пребывания Штюрмера у власти означало пик политического влияния Распутина. Новый премьер-министр, обязанный своим постом только протекции Григория Ефимовича, безоговорочно повиновался каждому его приказу. По меньшей мере раз в неделю Штюрмер неизменно встречался с «крестьянским канцлером», эти встречи были довольно романтичны, так как проходили по ночам в Петропавловской крепости, куда Распутин имел доступ благодаря посредничеству своей ученицы, дочери коменданта крепости Никитина. Лидия Никитина, красивая девушка, была ярой поборницей старца, она ждала Распутина вечером у его квартиры и провожала в крепость, где затем появлялся премьер-министр. В ее светлой девичьей комнате в доме коменданта Петропавловской крепости до самого утра проходили совещания Распутина и Штюрмера, во время которых обсуждались важнейшие распоряжения, указы и назначения.

Но Штюрмер не оправдал ожиданий, он оказался чрезвычайно честолюбивым и тщеславным, тогда как его способности оставляли желать лучшего. Все его помыслы и желания сводились к одному — председательствовать на ближайшей большой конференции по мирному урегулированию военного конфликта, и он мысленно уже видел свое имя в исторических книгах будущих поколений рядом с фон Нессельроде, Меттернихом и Бисмарком. Но его деловые качества никак не могли сравниться с его амбициями, и скоро император и его «друг», разочаровавшись, отвернулись от него.

Тем временем у Григория Ефимовича появилось особое расположение к вице-президенту Государственной думы Протопопову, с которым он познакомился в «клинике» своего друга Бадмаева. Протопопов был милым человеком с располагающими манерами. Он страдал прогрессирующим параличом; эта болезнь привела к тому, что состояние крайнего возбуждения сменялось у него полной апатией. Иногда остроумной шуткой или удивительно мягкими замечаниями он умел обворожить всю аудиторию, а бывало, не мог произнести самые простые слова благодарности. Уже много лет он был постоянным пациентом тибетского врача, и его давно наметили на высокую государственную должность.

Познакомившись с Протопоповым в один из благоприятных моментов, Григорий Ефимович немедленно решил, что этот приятный и умный человек должен взять на себя министерство внутренних дел. Царь сначала колебался, потому что Протопопов принадлежал к левому крылу в Думе. Понадобилась настойчивость императрицы и Распутина, чтобы Николай перестал сопротивляться и назначил Протопопова министром.

В самый последний момент начался спор, и Распутину пришлось лично приехать в Царское Село, чтобы направить дела своего подопечного в нужное русло. В Петербург он вернулся в тот же день, и то, что он, торжествуя, рассказал в салоне своей почитательницы госпожи Головиной, лучше, чем что-либо другое, свидетельствует об особенных отношениях между императором и «другом», имевшим теперь славу не только спасителя больного наследника, но и доверенного советника в решающих государственных делах.

— Я снова все уладил! — воскликнул Распутин, падая на стул. — Мне только нужно было прийти к самому! Первый человек, с кем я столкнулся во дворце, была Анна. Она могла только плакать. «Ничего не получается, — воскликнула она, — он не хочет, только ты можешь помочь, Григорий Ефимович!» И я немедленно вошел. Я сразу же увидел, что мама исполнена гнева и упрямства тогда как папа, насвистывая, ходит взад и вперед по комнате. После того, как я слегка прикрикнул на них, они немедленно образумились! Мне достаточно было пригрозить, что я опять уеду в Сибирь и оставлю в беде их и ребенка, и они полностью согласились со мной. — Тот, кто поворачивается спиной к Богу, — сказал я, — смотрит в лицо дьяволу! — Кто-то внушил им, что то-то и то-то плохо; что они в этом понимают? Абсолютно ничего! Только бы послушали меня! Я знаю, что Протопопов хороший человек и верит в Бога! Только в этом все дело!

А своему секретарю Григорий Ефимович в тот вечер сказал:

— Мы ошиблись в этом борове Хвостове, он настоящий болван, даже если один из правых! Я скажу тебе, что все, принадлежащие к правому крылу, дураки! Поэтому теперь мы выбрали левое и сделали Протопопова министром! — Затем он гордо указал на свой грубый крестьянский кулак, с силой потряс им и вскричал: — В этих пальцах я держу российское государство!

Глава седьмая

Покаяние великого грешника

Если царица после обеда была одна или с подругой Анной, она доставала из ящика изящного дамского секретера записки, которые «друг» сочинил во время странствий по святым местам. Эти записки были на больших и маленьких мятых листах бумаги, вырванных из дешевой тетради, и написаны неуклюжим крестьянским почерком, где каждая буква, казалось, была наклеена на бумагу. Строчки, криво набегавшие друг на друга, были то короткие, то длинные, то круто поднимались вверх, и создавалось впечатление, что одно слово громоздится на другое.

Да и сами записки лежали в беспорядке; они все были в пятнах, скомканы, многие слова на краях стерлись или размылись: ведь странник в течение всего путешествия хранил их в грязном вещевом мешке среди бесчисленных мелочей, необходимых ему для пропитания.