Святой дьявол: Распутин и женщины - Фюлёп-Миллер Рене - Страница 24

Таким образом, «солнечная семейная идиллия» в Царском Селе была убежищем бедных, измученных, напуганных, дрожащих людей, попыткой предотвратить неумолимую, суровую судьбу, попросту не замечая ее.

Пока Николай и Александра находились внутри этого «магического круга», они были прекрасными, веселыми, добрыми и милыми людьми. Те немногие, кто имел доступ к их укромному очагу, восхищались простотой царицы, радостным и естественным взглядом царя, со справедливым восторгом говорили о чарующем влиянии этой пары. Но кто встречался с ними лицом к лицу вне дома, во время приемов, торжеств, в официальной обстановке, мог сразу определить, что перед ним стоят два робких, нерешительных и всегда озабоченных человека. Хотя каждый соглашался, что стройная фигура и красивое лицо царицы производят величественное впечатление, что царь приятен в разговоре, любезен и в то же время полон собственного достоинства, чувствовалось, что прямая осанка Александры была напряженной и неестественной, а предупредительная улыбка Николая деланной и неуверенной.

Палеолог, французский посол при Петербургском дворе, имел возможность часто наблюдать царскую чету во время народных торжеств; при этом он видел, как царица в разговоре неподвижно смотрела в пустоту, как ее улыбка искажалась судорогой, странный румянец на щеках сменялся бледностью. Ее посиневшие губы казались одеревеневшими, бриллиантовое ожерелье на груди вздымалось и опускалось в такт тяжелому дыханию.

Этим замечанием Палеолог завершает свое наблюдение.

Всем посторонним людям сразу же бросались в глаза ее робость и беспомощность, чем она страдала еще в юности и которые ей позднее так и не удалось преодолеть. Даже Александр Танеев, всецело преданный престолу, управляющий дворцовым имуществом, был чрезвычайно удивлен, когда во время своего первого доклада у молодой царицы он по ошибке уронил несколько документов и Александра смущенно наклонилась, чтобы поднять оброненные им бумаги.

В разговоре царица также была очень робка и неуверенна, речь ее внезапно прерывалась, царица начинала заикаться и не могла закончить предложение. Эта беспомощность в поведении стала предметом насмешек придворных, и некоторые иронически называли ее «немецкая провинциалка», язвительно намекая на презираемое в России «карликовое княжество» Гессен.

Часто ее смущение толковалось как гордость и высокомерие. Ей не удавалось быть раскованной и любезной, и двор превращал это в бессердечие и чванство. Некоторые отрицали ее подлинную простоту и утверждали, что ее фигура неуклюжа, лицо неинтересно. Это холодное осуждение, выпавшее на ее долю, конечно, еще больше усиливало ее замкнутость и боязливость, и вне домашнего окружения она чувствовала себя несчастной и одинокой. Только в кругу семьи ее покидал давящий кошмар, только там она снова становилась веселой, открытой и милой.

И в характере царя, таком непохожем, можно было обнаружить сходные черты: и он был в глубине души пуглив и зажат, и он ненавидел любые официальные торжества, и ему приписывались высокомерие и неискренность. Возведенный на престол при чрезвычайных обстоятельствах, Николай Второй был мало подготовлен к правлению страной. В первое время своего царствования он полностью доверял советам более осведомленных родственников и поначалу находился под очень сильным влиянием энергичной и образованной матери. Без какого-либо опыта в правительственных делах он целиком полагался на министров, и не зря, так как они долгое время были советниками и доверенными лицами его отца. Но со временем они один за другим умирали естественной или насильственной смертью и молодому царю так или иначе нужно было назначать новых министров. При этом ему недоставало не только простого знания людей, но даже возможности хотя бы изучить их. Тогда как его дед, Александр Второй, вращался в свете и благодаря этому знакомился со многими людьми, не колеблясь, назначал министрами тех, кто казался ему особенно добросовестным, не считаясь с их прежним положением. Николай Второй полностью отгородился от общественной жизни и при выборе советников обращался к ближайшему окружению.

Кроме того, царю от природы не хватало силы воли и энергии, осознания роли своей личности: было совсем нетрудно переубедить его, и в то же время никто не мог быть уверен, что он не изменит принятого решения. Довольно часто случалось так, что он, казалось, полностью соглашался с каким-либо предложением своих министров, а через несколько часов отдавал совершенно противоположное распоряжение. Эта черта характера государя была слишком хорошо знакома его министрам, и им приходилось принимать меры, чтобы застраховаться от неожиданностей. Так, однажды старый премьер-министр Горемыкин по возвращении домой с аудиенции, во время которой он убедил царя в чрезвычайной важности одного распоряжения, приказал ни под каким предлогом не будить его до наступления следующего дня. Горемыкин верно предвидел, что царь еще тем же вечером отдаст ему противоположный приказ, но так как премьер-министра не осмелились разбудить и сообщить ему новое решение царя, нужное распоряжение было выполнено.

Царь питал удивительное отвращение ко всякого рода тягостным объяснениям и предпочитал письменно разрешать неприятные вопросы. Когда он решался уволить какого-нибудь министра, это не мешало ему принимать его самым дружеским образом и одновременно с этим огорошить приказом об отставке. Эта его манера принимать все решения за их спиной, создала ему репутацию неискреннего человека.

Со временем круг людей, которому царская чета могла доверять, становился все уже и уже. Ближайшие друзья семьи отстранялись один за другим, вежливо, но решительно. Так, прежде, во времена правления Александра Третьего, князь Оболенский принадлежал к доверенным лицам царского дома и после дневного доклада постоянно обедал в кругу царской семьи. Новому государю этот постоянный гость стал неудобен, и царь стал искать повод, чтобы уклониться от обязанности «приглашать Оболенского к столу». Наконец был найден выход, доклад князя перенесли на послеобеденное время, тем самым государь смог избежать неприятного приглашения.

В начале царствования Николай находился под сильным влиянием семьи, прежде всего «дяди Миши», «дяди Алексея» и «Сандра», великого князя Александра Михайловича. Но постепенно царь все более отходил от этих родственников, чтобы через какое-то время попасть под влияние другой группы его семьи. Ими были великие князья Николай и Петр Николаевичи, которых из-за общего отчества часто просто называли «Николаевичи», а также их супруги Милица и Анастасия.

Эти красивые и умные женщины, дочери князя, а позднее короля Никиты фон Монтенегро, ловко вкрались в доверие к царице. Они осознали ее беспомощное положение среди чуждого, враждебного ей окружения и осыпали доказательствами любви, преданности и почтения. Великие княгини использовали любую возможность, чтобы добиться ее благосклонности. Когда царица страдала желудочными болезнями, они взяли на себя уход за больной и выполняли тяжкие обязанности с усердием, достойным удивления.

Причины такого поведения обеих принцесс были, однако, хорошо понятны, так как до недавнего времени «черногорки» играли не особенно важную роль при царском дворе и видели теперь возможность с помощью царицы достичь влиятельного положения. Тем не менее Александра принимала их усиленно афишируемую любовь и привязанность с искренней благодарностью. Именно они поощряли ее интерес к мистике и привели целую кучу «чудотворцев», «магов» и «святых людей». Благодаря общему интересу к потустороннему миру, между тремя женщинами стали укрепляться дружеские отношения, но позднее именно мистицизм привел к разрыву между царицей и великими княгинями.

Из-за слабого здоровья государыни официальная дворцовая жизнь, а также общение с остальными членами семьи все больше и больше ограничивались. Даже великим князьям и княгиням становилось трудно добиться аудиенции у монарха. Николай и Александра жили теперь очень уединенно в своем дворце в Царском Селе. Царица посвящала себя детям, и особенно больному сыну, царь проводил свободное время в семейном кругу или с офицерами дворцовой охраны. Царица все больше становилась доверенным лицом мужа, все реже случались официальные приемы или частные посещения родственников. Царь и царица в равной мере были убеждены, что вне их дома полно опасностей и неприятных случайностей и счастье можно сохранить, только пока не разорвалась магическая цепь тесной семейной жизни.