Благословенный. Книга 5 (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 15

Трясущимися, как от делирия, руками Антонелли осторожно взял изящные очки посетителя в тонкой серебряной оправе и, не смея нацепить их на нос, просто приложил их, как лорнет, к глазам.

Несколько минут он читал и перечитывал документ; затем, шумно, порывисто выдохнув, бессильно прислонился к стене.

— Пресвятой Боже! Святой Януарий! Святой Себастьян! Сам Господь послал вас мне! Сколько я пережил в этих стенах, сколько всего передумал! Я готов на всё, на всё абсолютно, слышите? Бумаги находятся в секретере у меня в доме. Французы его опечатали, надеюсь, он в полном порядке. Дайте мне бумагу и перо, и я тотчас представлю вам список держателей облигаций русского займа!

* * *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Долгих полтора месяца понадобилось на то, чтобы разыскать владельцев русских облигаций и утрясти все формальности по освобождению из тюрьмы синьора Антонелли. Как выяснилось, из прочих держателей долга трое уже были взяты под стражу, еще четверо должны были оказаться в камерах в самое ближайшее время. Они оказались не менее покладисты, чем синьор Антонелли, и вскоре уже Морков смог консолидировать облигаций на 680 тысяч пиастров, то есть более 700 тысяч рублей.

Остальных держателей долга разыскать не удалось. Кто-то успел сбежать из Генуи, кто-то перепродал бумаги, и найти конечных держателей было уже невозможно. В конце концов чтобы не возиться со всеми в отдельности, граф получил через городской суд магистрата Генуи решение о признании оставшихся обязательств русской короны недействительными, как «похищенные у их действительных владельцев злонамеренными лицами». Довольный Морков назначил день своего отъезда из Генуи; на рейде его уже дожидался красавец-бриг из русской Средиземноморской эскадры, накануне доставивший в Геную нескольких бывших рабов, освобождённых из варварийского плена. Осталось лишь несколько последних формальностей, и бриг был готов отплыть в Одессу.

* * *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сердце юного Никколо разрывалось на части. До отплытия оставался один день, а он так и не рассказал ничего Джованне! Да, отец и братья были несомненно правы — такого случая упускать было нельзя. Да, музыка — это его жизнь, а обеспеченные её ценители поживают вдали от Генуи, и другого пути для него просто не было. И всё же, всё же, всё же…

Смурной юноша медленно брёл по улице Сан-Агнес, приближаясь к заветному дому. Придётся как-то объясняться, но что он должен сказать? Любые слова не прикроют печальной сути: они больше не встретятся. Бедная Джованна!

И, размышляя таким образом, он продолжал, гремя башмаками, уныло шагать навстречу звукам радостной музыки.

Уже издали он услышал пение под звуки мандолины и гитар. А чуть дальше перед ним открылось совершенно неожиданное зрелище: оказалось, улица перегорожена праздничными столами, буквально ломившимися от яств, и радостными людьми в праздничной одежде. Одни пели моряцкую песню, обнявшись за длинным столом; другие танцевали тарантеллу.

— Что здесь происходит, приятель? — спросил юноша у невысокого узколицего молодого моряка в нарядном шейным платком, отошедшего от компании в очевидном намерении отлить где-нибудь за углом.

— О, парень, сегодня на улице праздник! Амброджино Бонетти, матрос, два года назад попал в плен к триполитанцам, а два дня назад возвратился живой и невредимый! Русские с Мальты разнесли вилайят Бенгази, и заставили дея освободить все пленников. Посмотри, вон он, счастливчик Амброджо!

И собеседник Никколо показал пальцем на крепкого моряка, сидевшего во главе стола в обнимку с женщиной. Это была Джованна.

Никколо застыл, будто громом сражённый. Словно почувствовав что-то, женщина обернулась, на мгновения освободившись из объятий вновь обретенного мужа. Их взгляды встретились; несколько мгновений они смотрели друг на друга. Грустная и слегка виноватая улыбка тронула губы Джованны, как отблеск извечной женской тоски по несбыточному; и Никколо понял, что это — её прощальный взгляд.

* * *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На следующий день Никколо Паганини взошёл на борт русского брига «Керчь», покидая родную Геную навсегда. Впереди его ждали полные залы Петербурга, Москвы, Лондона, Вены, Берлина и Парижа; громкая слава, успех, бешеные гонорары и экзальтированные поклонницы. Он сыграет множество концертов, напишет целое собрание музыкальных произведений, навсегда прославив своё скромное доселе имя…

Ии лишь семейного счастья ему обрести будет не суждено.

* — Frappez-les! — бей их (фр.)

** — фацолетто — традиционный головной платок в Италии.

*** сuore mio — «моё сердце»

Глава 7

Карл Фёдорович Модерах, новоназначенный министр путей сообщений, докладывал мне об успехах и планах его ведомства. Последних было просто громадьё: как известно, дураков и медвежьих углов в России на сто лет припасено. Полным ходом шли работы по строительству каналов Вышневолоцкой и Свирской водных систем. Для ускорения работы была запущена первая паровая драга, углублявшая дно и одновременно подававшая песок для устройства шоссе. Вновь расчистили Петровскую просеку — ту самую, по которой должно было пройти шоссе Петербург-Москва. Теперь тут будет устроена железная дорога. Наконец-то расчистили Днепр, взорвав пороги и пробив там более-менее удобные проходы для судов. Теперь подрывники работали на Мсте, взрывая там пороги, а следующей на очереди была Чусовая. Активно шли работы по постройке конной железной дороги на Эльтон. Это озеро в Поволжье — один их самых важных источников соли. Там же, в Поволжье, недавно начали разрабатывать месторождение Илецкое — и к нему тоже надо бы прокладывать железнодорожный путь. Первые же месяцы работы Волго-Донской железной дороги дали прекрасный результат — доставка по железнодорожному полотну, даже «конкой», обходится в двадцать раз дешевле, чем подводами по простой дороге! А уж если поставить паровоз….

— Александр Павлович, я фот о чём ешчо хотел просит вас…

Тут надобно сказать, что с некоторых пор я под влиянием Шишкова иКарамзина начал внедрять в администрации общение на русском языке. Многие вельможи оказались в сложном положении: у многих словарный запас родной речи ограничивался выражениями, необходимыми чтобы объясниться с кучером и лакеями. Почти все говорили по-русски с заметным акцентом, грассируя как истые парижане; очень забавно было наблюдать этакую манеру у разных Николаев Ивановичей и Владимир Степановичей, краснолицых и курносых «рязанскомордых» господ. По поводу важности русского языка как — то вдруг возбудились и многие другие господа — Карамзин, Мордвинов, Шишков — и я счёл за благо это движение поддержать. Господин Модерах, природный немец, попал в эту компанию, как кур в ощип, совершенно безвинно пострадав за идею становления русского национального самосознания и культуры. Но, к чести его надо сказать, держался он стойко, старательно выговаривая малознакомые ему русские слова.

… касателно айзенбанн… как это… железнодорожной программен…

— Что вас беспокоит в наших планах? — скрывая улыбку спросил его я.

— На самом деле много чегоит беспокойт. Но прежде всего дело в Пермский соляной заведений… — глубокомысленный произнес Карл Фёдорович и замолчал, будто я сам должен был догадаться что он имел в виду. Увы, мне этого не удалось, и пришлось задавать доброму немцу дополнительные вопросы.

В итоге, продравшись сквозь его косноязычие, я выяснил следующее:

В Пермском крае, также как и в ряде других районов русского Севера, издавна было чрезвычайно развито солеваренное дело. Пермяки «солёные уши» бурили скважины и в сто, и более саженей, качали из недр земли соляной раствор и выпаривали его в огромных чанах, получая на выходе мелкую поваренную соль.Когда-то это был единственный источник соли на Среднерусской равнине, и трудоёмкие промыслы эти процветали.

Но в последние годы ситуация стала меняться. Во-первых, многие пласты соляного раствора, истощились или обводнились, а добуриться до новых пока не удалось. Во-вторых, в России появились иные источники соли: озеро Эльтон, Илецк, крымские озёра, а вот теперь ещё и копи под Бахмутом. Причём если ранее разработка этих соляных пластов затруднялась их отдалённостью, то теперь из Крыма мы возим соль баржами, к Эльтону подвели железную дорогу, а к Соль-Илецку проведём её в ближайшие 2 года. Таким образом соль из Поволжья станет доступна на Урале и в центре России, а значит, соляные варницы Пермской и Вятской губерний обречены на разорение. Добыча каменной соли много дешевле чем выварка рассола: там не нужны ни дрова, ни котлы. Это означает закрытие старых солеварниц и обнищание края, — ведь именно солеварение кормит там десятки тысяч рабочих!