Переход (СИ) - Номен Квинтус - Страница 28

Сидя в гостинице и читая книжки Алексей потихоньку начал понимать, что все, что он здесь и сейчас делает, он делает скорее «по инерции», ведь та девочка, ради счастья которой он «перешагнул барьер», вообще уже никогда не родится. А относительно счастья, доставляемого другим людям, у него бели довольно сильные сомнения. Потому что да, многие люди счастья заслуживали — но очень, очень многие, по его убеждению, вообще не заслуживали даже жизни. И вот как отделить одних от других, было совершенно непонятно.

То есть все же кое-что было понятно, парень уже мысленно составил для себя довольно приличный список «не заслуживающих жизни», но список-то был абсолютно абстрактный. То есть люди в нем были очень даже конкретные, но вот как сделать, чтобы они «получили по заслугам», у Алексея пока ясности не было.

Совсем не было, и он продолжал «жить по инерции». То есть просто ел, пил, писал и какал, книжки по медицине читал — но и в книжках он ничего особо интересного почерпнуть не мог. Все же медицина еще не начала широко использовать знание, почерпнутые из материалов фашистских концлагерей и даже обнаруженный Алексеем учебник по полевой хирургии вызывал у него лишь грустную усмешку…

После ранения сына он подписал контракт с министерством обороны вовсе не как программист. Долгое обучения сразу в двух фармацевтических институтах (отечественном и швейцарском) дали ему очень специфические знания. Он очень хорошо (хотя и чисто теоретически) знал, какие препараты могут спасти жизнь раненому — и на фронт пошел санитаром. Но пошел он не потому, что знал, как «правильно спасать раненых», а потому что до него дошло, что он в состоянии сделать так, чтобы этих людей вообще не ранили! То есть первой мыслью его было «я бы мог вернуть сына невредимым если бы вовремя узнал о его ранении», и только чуть позже понял, что он может не только своих родных таким образом сберечь.

Стрелять он умел очень хорошо, и после очередной «выполненной задачи, сопряженной с потерями» Алексей Павлович «возвращался», брал винтовку и просто ликвидировал «будущую проблему». Да, на войне все равно людей, к сожалению, ранят и даже убивают, и даже если одного получается спасти, то погибнуть может кто-то другой — но и о раненых он старался заботиться. Все же не повторяя произошедшие бои снова и снова, а изучая на практике ту самую полевую хирургию. Одного парня из своего подразделения он прооперировал раз тридцать, но в конце концов доставил его в госпиталь живым…

Отслужив полгода, он с армией покончил: это другие всего полгода воевали, а он на этой войне провел, по собственным подсчетам, больше пяти лет. И четыре с лишним года вытаскивал товарищей практически с того света. Это, к сожалению, получалось не всегда — и Алексей Павлович просто «перегорел». Домой он вернулся с тремя орденами, но именно после этой войны у него начались трудности в общении даже с близкими людьми. Даже с женой — она теперь большую часть времени проводила с внуками и с Алексеем даже виделась всего лишь пару раз в месяц — но, по его мнению, это было в чем-то даже и лучше. По крайней мере он жену все еще сильно любя, ее обижать перестал…

Скорее всего именно такое состояние и подтолкнуло его к переходу за грань — но здесь он тоже чувствовал, что найти общий язык с людьми ему довольно сложно. А еще он твердо знал, что здесь он уде не сможет исправить свои (или чужие) ошибки: зайти в переход до того момента, как он вошел туда в последний раз, уже невозможно…

Однако уже к началу учебы в институте у него хандра слегка угасла: Афанасий Лукьянович поспешил парня порадовать тем, что в республике — и особенно в Витебской и Гомельской областях — урожай был собран даже больше, чем перед войной. За войну люди как-то привыкли к тому, что с продуктами в стране все исключительно плохо, а потому прилагали все силы для того, чтобы с ними стало хорошо. А так как в селах появилась техника, то крестьяне этой техникой пользовались максимально — в том числе и удобряя поля всем, чем возможно. Например, тем же торфом, ведь если торф слегка разбавить молотым доломитом, то удобрение получается довольно неплохое. Особенно неплохое для той же картошки, капусты и овса, а вот посему на ячмень и рожь это действовало не так сильно, никто особо и не разбирался. Раз хорошо растет овес — будем сеять овес!

Сохранности урожаев поспособствовали два фактора. И первым был «кирпичный пресс»: в деревнях успели выстроить прилично так неплохих овощехранилищ. И зернохранилищ тоже. А вторым фактором стало то, что на западе республики начали добывать удобрения фосфорные. Которые и сами по себе полезны, но если из этих удобрений фосфор использовать для немного других целей…

В Орше усилиями товарища Пономаренко был налажен выпуск фосфида алюминия. Химикат не особо сложный в производстве, а получить немного глинозема из Ленинградской области вообще проблемы не представило. Ну и химиков у Пантелеймона Кондратьевича получилось найти и в город пригласить: все же предоставляемая специалистам в Белоруссии жилье было мощнейшим стимулом для «перемены мест жительства» очень многим людям. В Белоруссию Пономаренко сумел сманить чуть ли не четверть выпуска из МГУ, даже несмотря на то, что на него в ЦК после этого поступила целая куча жалоб. То есть он сначала сманил, а потом на него жаловаться начали — но после того, как Пантелеймон Кондратьевич популярно объяснил товарищу Сталину, какую экономию зерна в хранилищах обеспечит этот препарат, жалобщикам рты позатыкали, а секретаря ЦК компартии Белоруссии наградили сразу орденом Ленина.

А Алексей получил «Знак почета» — это ему белорус «припомнил» постройку тракторного завода еще в Приреченском. Причем Пантелеймон Кондратьевич не поленился лично с орденом в гостиницу придти и вручить его «партизану»:

— Носи, ты его заслужил, причем не один раз. Из-за твоих тракторов в республике по крайней мере на картошке и овсе люди сытыми будут… вот никогда бы не подумал, что такое производство вообще наладить можно.

— Служу Советскому Союзу!

— Ну, как был партизаном, так и остался. Ты вот еще, в представительство республики зайди, там тебе выдадут карточки дополнительные… не спорь, положено! А сейчас учись, это ты верно придумал. Только вот что: на каникулы все же домой постарайся заехать. Есть у меня одна идея… не срочная, но… в общем, ты мне будешь очень нужен. Договорились?

Глава 11

Учеба в институте началась «по расписанию», и с первого же дня новые студенты поняли, что учить их взялись всерьез. То есть в первого дня обучения (со вторника, так как первое сентября пришлось на воскресенье) у большинства первокурсников было по четыре пары. Просто потому, что почти восемьдесят процентов поступивших были людьми уже взрослыми, изрядной частью вообще ветераны войны — и им пришлось «напомнить» основательно подзабытые (или вообще не полученные в военное время) школьные знания. Ну а та незначительная часть студентов, у которых со школьными знаниями было все в порядке, в принципе могла наслаждаться свободным временем (у них было максимум по две пары до обеда), но вот что-то никто этой возможностью не пользовался. Хотя бы потому, что все они старались еще и на жизнь подзаработать: стипендия была крошечной, ее даже на очень скромное питание не хватало. Понятно, что некоторой части студентов из числа москвичей голод не грозил, но даже и они в большинстве своем избытком финансов не страдали.

А вот у Алексея ситуация с финансами была, мягко говоря, несколько отличная. А если мягкость убрать, то просто отличная: в Советском Союзе пока еще все законы исполнялись строго, расслабуха послевоенная не наступила — а в Орше и Витебске руководство не забыло оформить все его «придумки» как изобретения. Это, конечно, было весьма почетно — но закон говорил, что автору изобретения выплачивается еще и «процент от экономического эффекта», и только «за трактора» парню раз в квартал государство выдавало по восемьдесят тысяч рублей. Скромность суммы объяснялась тем, что в качестве «экономического эффекта» в Орше считали лишь разницу в цене между «вороновским трактором» и производимым во Владимире «Универсалом». За картофелеуборочную машину деньги ему выплачивались раз в год, после окончания уборки этого ценного фрукта — но тут суммы быстро приближались к миллиону (именно за год): по результатам специально проведенных по приказу товарища Пономаренко испытаний машина собирала корнеплода процентов на десять больше, чем мужики лопатами выкапывали, а еще в «эффект» добавили и «экономию от сокращения привлекаемой рабсилы». А вот за «кислород» — точнее, за использование кислорода в газогенераторах — «авторское вознаграждение» было уже и вовсе неприличным. Причем оно еще и увеличивалось с каждым месяцем: отдельно учитывалось и увеличение срока работы газогенераторов из-за использования базальтовых плиток в быстро изнашивающихся топках. А за большие деньги в послевоенной Москве можно было купить все, что угодно, причем совершенно легально — и парень этим воспользовался, существенно обновив свой гардероб.