Переход (СИ) - Номен Квинтус - Страница 18

Чтобы было кому работать на заводах, нужно чтобы людям было где жить. Алексею очень понравилось, что в Белоруссии Пономаренко не то чтобы отказался, а прямо запретил строить многоквартирные дома из дерева. Резоны партийного начальника были понятны: печное отопление в таких домах просто гарантирует возникновение пожаров, а если сгорает дом не частный, то пожар лишает жилья сразу очень много народу. Но, насколько парень понял из разговора с Пантелеймоном Кондратьевичем, это был лишь формальный повод для такого запрета, а настоящая причина была все же иной:

— Ты пойми, партизан, у нас в республике народу осталось совсем мало. А чтобы народ возвращался их эвакуации, мы людям должны дать что-то очень хорошее, например жилье достойное. И не избу-переросток, а настоящий дом! Я тут посадил архитекторов проекты домов создавать, и они уж расстарались — но проекты в дома сами не превратятся, так что ты уж постарайся…

Разговор этот состоялся, когда Пономаренко пригласил Алексея для обсуждения вопроса о том, как бы побыстрее наделать много кирпичных прессов. И вопрос этот Пантелеймон Кондратьевич взял под свой особый контроль вовсе не потому, что решил этими прессами кирпичные заводы заменить, а потому что для восстанавливаемых (и даже уже восстановленных) кирпичных заводов топлива не хватало.

— Пантелеймон Кондратьевич, пресс кирпичный хорош там, куда кирпич с завода возить сложно и дорого…

— У нас везде возить что угодно дорого, железная дорога с перегрузкой работает, а там, где дорог и вовсе нет…

— Это очень временно, мы уже фашистов разгромили. И грузовики у нас скоро будут в достатке, да и тракторами можно телеги таскать… кстати, нужно будет для тракторов тоже телег понаделать тонны на три груза.

— Ну делай… сколько сделаешь? Опять по штуке в сутки? Но дело и вовсе не в том: вон, в Орше кирпичный завод восстановили — и что? Стоит завод, печи топить нечем. Сейчас, конечно, инженеры думают как печи на торф перевести, но это дело такое…

— Хреновое это дело, печи нужно сразу на газ переводить.

— А газ ты откуда возьмешь? Даже если все население переведешь на прокорм одной капустой тушеной и горохом, то газа много не получишь.

— Ну, гороховый газ тоже можно использовать, я уже начал в деревне строить установку по получения такого. Но куда как проще использовать газ генераторный, который из того же торфа вырабатывать даже выгоднее, чем торф просто сжигать. Энергетически выгоднее.

— Ну-ка, ну-ка… А поподробнее?

— В Шатуре еще до войны построили газогенератор для производства газа из торфа. Называется «генератор с кипящим слоем», только на самом деле там ничего не кипит, а песок раскаленный воздухом перемешивается. Мы такую можем в той же Орше месяца за три выстроить, а если вы каким-то манером добудете тонн десять-двадцать карельского диабаза или хотя бы любого базальта… в генераторе этом песок все время воздухом перемешивается и сталь быстро истирается. А если топку изнутри базальтом покрыть, то печь раз в двадцать дольше прослужит. Или даже в сто раз.

— А ты такой генератор выстроить сможешь?

— Нет. Но в Москве есть такой товарищ, Винтер его фамилия. Он, думаю, тоже генератор построить не сумеет, но он точно знает, кто сумеет. На самом деле нам даже не человек нужен, а проект, инженеры в республике, думаю, найдутся не рукожопые.

— Как ты сказал? — рассмеялся Пантелеймон Кондратьевич. — Ладно, за совет — спасибо, но все же прессы ты постарайся… газ еще когда у нас появится, а строить уже сегодня нужно.

— Тогда еще один совет дам, небольшой. В Орше известняка столько, что не поставить там небольшую цементную печь — это вообще откровенный саботаж и контрреволюция.

— Ты это, думай, что говоришь!

— Думаю. И говорю: саботаж. Мы можем там самостоятельно производить тонн по сто цемента в сутки, уже через месяц-полтора сможем, а все оборудование для печи на «Красном борце» за две недели сделают.

— Ты у нас самый умный? Так давай назначим тебя главным по постройке цементного завода. Сделаешь — страна тебя отблагодарит, а не сделаешь…

— Я что, похож на инженера? На известковом инженеров целых два, и если им денег подкинуть, то…

— Партизан, вот у меня есть… — Пантелеймон Кондратьевич сунул руку в карман и демонстративно открыл вытащенный кошелек, — два рубля есть… двенадцать все же, и мелочью… тридцать семь копеек. Хватит на цементную печь?

С деньгами было, мягко говоря, не очень. Насколько Алексей успел узнать, на восстановление Орши в сорок четвертом было выделено аж четыреста пятьдесят тысяч рублей. На восстановление всего города — а зарплата на заводе была больше шестисот рублей в месяц, бутылка молока стоила двадцать, а водки — триста. Ладно, это на рынке триста, но и госцена у водки была восемьдесят пять рублей за поллитру, так что как на эти деньги городское руководство хоть что-то сумело сделать… А сумели они очень много: в городе только больниц две отремонтировали (а по факту — просто заново отстроили), роддом новый, пять детсадов… Ну и специфика времени: в роддоме было оборудовано пятнадцать коек, а в отремонтированном кожвендиспансере — сто пятьдесят…

Конечно, все это было отремонтировано и выстроено не за счет этих денег, а исключительно за счет самоотверженного труда местных жителей, которые за работу и копейки не получали — но и Алексей, и товарищ Пономаренко прекрасно понимали, что энтузиазмом все проблемы не решить…

— Найдите, изыщите, украдите и дайте заводу миллион на подготовку выпуска цемента. А потом — это через месяц-полтора — разрешите им цемент продавать населению, по самой низкой цене, по двести рублей за тонну. Выручка — двадцать тысяч в день, за два месяца деньги в бюджет вернутся. А если цемент людям дороже продавать…

— Мы на своих людях наживаться не станем! Впрочем и миллион… даже украсть неоткуда.

— Выпустите облигации, десятирублевые, каждая в течение трех месяцев… в течение полугода будет владельцу погашена мешком цемента. Я почему-то думаю, что при такой разрухе облигаций на пару миллионов получится меньше чем за неделю продать.

— Ну и какой ты партизан после этого? Нэпман прожженный… вот только как эти облигации в ЦК согласовать…

— Никак. Вы у нас первый секретарь Белоруссии, и именно вы дадите разрешение — не поручение, а именно разрешение — Витебскому обкому на выпуск областных облигаций восстановительного займа. Займа на восстановление городов и сел области исключительно.

— Значит, говоришь, миллион…

— Я не знаю, про миллион я от балды сказал. Нужно тех же инженеров озадачить, с известкового и с «Красного борца», пусть они сначала сметы составят, а потом уже и облигациями можно будет заняться.

— То есть ты просто тут языком треплешь… но треплешь по делу. Ладно, я думаю, что про прессы кирпичные ты понял, а остальное… телефон-то тебе провели?

— Да.

— Тогда если что, то будь готов по вызову срочно выехать куда-то. В Оршу, или сюда, в Минск. И не спорь: я вижу, что у тебя язык без костей, но излагает он мысли не самые глупые. Простые, вот только почему никто, кроме тебя, до этого не допер… Иди, а понадобишься — позовем.

Про Витебскую ГЭС Алексей знал немного. То есть знал, что ее где-то в двухтысячных построили и что мощность у нее было именно сорок мегаватт. А еще довольно точно знал, где именно ее поставили — но после того, как в Минске один небольшой переулок был заасфальтирован «укатанным бетоном» и люди поняли, «что это хорошо», руководство Белоруссии заказало проект станции в Ленинграде — и там его буквально за полгода подготовили. А решил товарищ Пономаренко, что это — хорошо. Однако проект — это всего лишь довольно толстая папка с бумагами, электричества от него не дождешься — а средств на строительство в республике не было. Но Пантелеймон Кондратьевич запомнил, что один «юный партизан, орденоносец Херов» на всякие выдумки очень даже горазд. Так что не прошло и месяца с последнего разговора, как Алексея снова пригласили в Минск: