Переход (СИ) - Номен Квинтус - Страница 10

Однако то, что было непонятно «молодому экс-партизану», было хорошо понятно руководству области — и первым делом в освобожденные деревни была завезена в приличных количествах соль. А еще завезли довольно много бочек, так что оставшееся население дружно занялось засолкой тех же грибов, которых было в лесах очень даже немало. Алексею тоже привезли немаленький такой ящик соли и пяток бочек, и одну девчонки уже успели заполнить грибами — однако все же условия предоставления всего этого были довольно жесткими, все же война — она еще не затихала и кормить стране требовалось очень много народу, так что половину готового продукта требовалось отдать в заготконторы, обустроенные во всех райцентрах. Но это было все же лучше чем ничего — но опять-таки, лишь местами лучше.

Потому что даже грибы собирать было опасно, в лесах валялось очень много всякого крайне неприятного — и почти каждый день кто-то в районе подрывался на разбросанных по лесам минах и снарядах. И парень очень радовался тому, что вокруг его «деревни» боев почти и не было, так что хотя бы здесь никто не подорвался, хотя «шансы были».

Шансов погибнуть было очень много и у самого Алексея — просто потому, что он-то сам за грибами не ходил, но постоянно мотался туда, где бои шли уже всерьез — собирая «битый металл». На гужевом транспорте мотался, так как избытка бензина у него точно не наблюдалось, но и растущая гора всякого железа возле дома у него особой радости не вызывала. Потому что в планах у него было много всякого интересного — но даже заныкать в рембате «дважды трофейную» (а потому неподотчетную) газосварку у него не получилось: ее как раз забрали на обустроенный в Витебске заводик по ремонту сельзозтехники. Очень интересный заводик: сельхозтехники в области вообще не было, а вот заводик по ее ремонту уже был — и на заводе этом из собираемого на полях сражений металлолома рабочие пытались изготовить хоть что-то, в сельском хозяйстве нужное. Первым делом там наладили выпуск лопат, тяпок и кос, а осенью начали и простенькие плуги делать. Потому что товарищ Пономаренко пообещал, что «скоро и лошади будут». Лошадей действительно в середине сентября в деревни привезли: маленьких каких-то и лохматых, но колхозники разбирать их не бросились: очень мало кто успех хоть немного сена для них запасти. С другой стороны и «избытка предложения» не было, на всю область лошадок завезли что-то под сотню…

А приреченцев в сентябре стало больше: мать Яны уговорила перебраться в Приреченское двух баб из своей старой деревни (с пятью мелкими детишками), а еще к Алексею перебрались два демобилизованных (по ранению) бойца из рембата, чьи дома еще оставались на оккупированной территории. Причем бойцы к нему поехали «с умыслом»: Алексей в рембате не только щиты пушечные газосваркой резал, но и пару раз помогал в ремонте разбитых автомобилей — и солдаты решили, что такой умелый парень поможет и им для своих деревень какую-то технику из обломков собрать.

Деревенские бабы с собой принесли всякого очень немного: кое-какую посуду, минимум одежды — и три мешка лесных орехов. И Алексей понял наконец, что означает термин «каленые орехи»: бабы прогрели печку до «хлебного» уровня, а потом лещину просто выдерживали в этой печке чуть больше часа. Пояснив недоумевающему парню, что так орехи (ставшие после такое обработки коричневыми) дольше не портятся и не прогоркают, а если в каком-то вредитель и завелся, то там же и сдохнет, не заразив своими потомками остальные орехи. Очень ценное знание, ведь в окрестных лесах лещины было немало. Точнее, знание это в следующем году скорее всего пригодится — но, как он уже давно усвоил, «лишних знаний не бывает». Знаний — не бывает, но сейчас такие знания были куда как менее важны, чем вопросы прокорма всех приреченцев — да и не только их одних.

Алексей историю изучал довольно глубоко (хотя в основном историю более позднюю, глее-то с середины пятидесятых) и теперь его очень сильно удивляло, что советские историки вообще как-то пропустили те трудности (и героизм людей, с этими трудностями боровшихся), которые возникли на только что освобожденных от фашистов территориях. У людей ведь вообще ничего не было — но они буквально «из ничего» создавали что-то, позволяющее им не только выжить, но и стране — и воюющей армии — много чего дать. А когда он лично все это увидел и прочувствовал, то лишь сильнее захотел этим людям помочь…

Однако в стремлении людям помочь он был не одинок. Товарищ Пономаренко, оказывается, приехал в Витебск изучить текущее положение в республике — и ему сильно не понравилось то, что оставшееся местное население себя даже прокормить было не в состоянии. В результате проведенного по этому поводу заседания мелкие партийные и комсомольские функционеры рванули «изучать вопрос на местах» и один комсомолец заехал даже в еще не отмеченную на картах Приреченскую. Узнав, что в «деревне» проживает всего лишь шестеро относительно взрослых и куча мелких детишек, он тяжко вздохнул, но сказал, что по поручения Пантелеймона Кондратьевича колхозники могут получить в городе кое-какую живность на развод. И, что-то в уме посчитав, выписал Алексею ордер на десяток цыплят, с грустью прокомментировав передаваемую парню бумажку:

— Эх, было бы вас хотя бы человек двадцать, то получили бы ордер и на поросенка. Или если бы у вас в селе орденоносцы демобилизованные по ранению проживали…

— А если не по ранению орденоносец, тогда им поросенка не положено?

— А не по ранению — так они все на фронте.

— Не все, вот у меня ордена уже есть, но я не на фронте, поскольку лет мне едва семнадцать стукнуло.

— У тебя ордена?

— Наградные листы показать? На, смотри…

— Ну ты, парень… герой! И молодец. Но на орденоносцев я ордера выписывать права не имею, это в военной комендатуре делают… погоди, я тебе справку-то напишу, что ты тут живешь и скотины никакой не имеешь в деревне. Ты с этой справкой в комендатуру постарайся пораньше приехать, поросят-то там не особо много. А ехать тебе в Витебск сколько, дня два? — он махнул готовой в сторону щиплющей траву лошадки.

— Часа два, у меня мотоцикл есть. Официальный, наградной, ты не думай.

— Я и не думаю. Тогда бери бумагу и сейчас же езжай: по приказу товарища Пономаренко поросят утром привезли… десятка три, так что если сегодня, то точно успеешь своего забрать…

Поросенок — это уже серьезно, так что Алексей посадил в коляску мотоцикла Яну и рванул в город. В свалившейся в реку машине немцы перевозили всякое барахло, и оттуда он выудил два десятка шерстяных одеял — из одного из которых он сшил девочке теплую куртку с капюшоном и штаны, так что ее с первого взгляда и за девочку было принять нельзя. Но когда мотоцикл остановился у комендатуры, часовой тут же узнал, кто сидит в коляске: когда он попытался приехавших прогнать, заявив что «тут стоять не положено», Яна ответила, что приехали они по распоряжению товарища Пономаренко и она всех, кто попробует этот приказ оспорить, просто пристрелит на месте. А когда часовой с усмешкой спросил, уж не из пальца ли девочка это проделает, Яна вытащила подаренный ей Алексеем браунинг. Часовой тут же сорвал с плеча винтовку…

Но стрелять никому не пришлось: в этот момент на крыльцо вышел генерал Крылов:

— Что тут… а, партизан… Воронов, ну что, решил передумать?

— Нет, мне комсомольский работник сказал, что колхозникам живность раздают на развод, а орденоносцам даже поросят можно получить.

— Вот тебе — точно можно.

— Это что тут у тебя происходит? — спросил генерала вышедший из двери на улицу крупный мужчина, глядя на Яну, сидящую в коляске мотоцикла с пистолетом в руках.

— Это, Пантелеймон Кондратьевич, человек известный и с любой стороны очень достойный. Партизан Херов, это он генерала Пфайффера из карабина за километр подстрелил… чтобы сестренку спокойно через дорогу перевезти. Ну и не только его, а сейчас за поросенком для своего… колхоза приехал.

— Партизан? А чего ты его обругал?

— Не обругал, фамилия у него… была такая, а сейчас он Воронов.