Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 8

Глава третья

НЕМНОГО КОБАЛЬТА

Шайлест мы обошли кружным путём.

Люди — самые оптимистичные существа во вселенной. В них живет глупая надежда даже тогда, когда следует изжить её трезвым разумом. В истории человечества был краткий период, когда Ил сочли пригодным для того, чтобы строить тут города. Лет сто, аккурат между победой над Птицами и спятившими Светозарными, мы лезли в Ил толпами, уходя всё дальше и дальше в него.

Результаты вышли плачевными, а города оказались заброшены. Так они и стоят до сих пор. Ну… те из них, что не сгорели в дни, когда бывшие соратники Когтеточки устроили грызню из-за права владеть рунами друг друга.

Ил — дурное место. А города в Иле — того хуже. Они существуют вне времени, не разрушаясь под ветром и дождями. Те, кто вползли в них, опасны. Тот же Хоффнунг, находящийся где-то за пределами всех троп, стал приютом Комариного Пастуха, одного из самых сильных Светозарных.

Шайлест — старая деревня, место отдыха для первых из тех, кто приходил сюда искать булыжники. Она слишком близко к Шельфу, чтобы в ней завелся кто-то крупнее мозготряса, но это не повод рисковать здоровьем. Именно поэтому мы не стали приближаться к заброшенному поселению.

Я повёл отряд через Седотравные поля, так, что над лесом был виден лишь трехгранный шпиль выжженной осквернённой церкви Рут — чёрный и зловещий.

Когда мы добрались до Ворот, Болохов извлек компас, сверился с каплей крови, одобрительно кивнул.

— Здесь.

Я обвёл рукой открывающееся пространство:

— Мне бы побольше конкретики.

Ворота — овальное озеро, расположенное в большой природной воронке, примерно с четверть лиги длиной. Вода в нём карминовая, с белой кромкой острой соли вдоль галечного берега. Над озером, никогда не поднимаясь выше чем на полфута, часто лежит густая сметана тумана, что делает это место ещё более нереальным, я даже сказал бы — зловещим. Особенно если посмотреть на противоположную сторону, где мрачными исполинами торчат створки. Всего восемь. Каждая — это три бревна, сложенных в форме росской буквы «П».

Мы называем их вратами. Кто это здесь построил — неизвестно. Слишком много времени прошло с эпохи славных дел Когтеточки. Раньше врат было гораздо больше, но вода, соль, ветер, дожди, подточили древесину. Теперь обломки лежали в озере, похожие на кости огромной ящерицы, покрытые белыми кристаллами соли.

— Интересно, — Голова по привычке поправил очки.

Он высокий и грузный, с бульдожьим лицом и пронзительными маленькими глазами. Порой мне кажется, что своим взглядом Тим Клеве из младшей ветви Дома Пеликана, может заколачивать в стену гвозди.

Или людей.

«Голова» он потому, что умный, работает в университете и таскает в памяти архив библиотеки. Мой товарищ птица иного, более высокого полёта, чем я. Никакого раздолбайства, никакого пренебрежения к сильным мира сего. Постоянная работа, уважение в обществе, карьера и всё такое.

Я как-то сказал ему, что за всей этой наукой, ботаникой и историей города он не видит настоящей жизни людей. На что мне резонно заметили, что «настоящая жизнь людей» это всего лишь склад человеческих пороков и, по большей части, смотреть там совершенно нечего. Мол, в книгах гораздо больше интересного.

Как он женился-то при таком отношении — вообще загадка. Мою иронию Тим обычно воспринимает с каменным лицом, а реагирует на весёлые шутки только в качестве очень большого одолжения, и только из-за наших давних приятельских отношений.

Голова может быть вежливым, когда захочет.

— Они все рабочие? — он смотрел на восемь П-образных врат.

— Слишком жирно берешь, — Болохов следил за стрелкой компаса. — Вторые, третьи и шестые пока работают. Нам нужны последние.

— Третьи тоже уснули, — сказал я и на невысказанный вопрос легко пожал плечами. — Ходил туда два года назад.

То, что я блуждал по Илу без отряда, не является секретом. Я свободный человек и связан с ними лишь приглашением Капитана.

Мои спутники остались достаточно учтивы, чтобы не спрашивать, что я искал на кладбище Храбрых людей[1].

Вблизи врата выглядели жалко: алая краска облезла, отслаиваясь целыми пластами. Вода сильно подточила опоры, кристаллы соли, каждый величиной с палец взрослого мужчины, фунтами веса взбирались вверх, к перекладинам, желая их оторвать и обрушить в озеро.

— Жалкое зрелище, — пробормотал Колченогий. — Они не меняются.

— С чего бы им меняться? — я проявил искреннее любопытство. — Им пять веков. Проживешь столько же, поверь, тебе будет плевать на мнение всяких Колченогих. Ну, а если ты ждешь, что появится кто-то из Светозарных с молотком, пилой и гвоздями, да всё починит, то я не уверен в их плотницком мастерстве.

— Нет уж. Пусть эти хрены сидят в глубине и не лезут сюда. Плевать я хотел на врата.

Мы остановились у шестого проема, спешились, и Болохов, как командир, сказал:

— Сычик, ты с лошадьми. Жди три часа. Если не вернемся, разворачивайся. Животных оставишь здесь.

Сычик — седобородый пожилой старикан, сильный, точно тридцатилетний, даже не счел нужным ответить. Я, как и остальные, вытащил из чехла у седла короткое кавалерийское ружье, раскрутил валик соломенного плаща, накинул его на плечи, затягивая на груди верёвочные завязки. Солома пахла прелостью, поздней осенью и моим потом. Не сказать, что я люблю эту одежду, но, как говорится, даже Когтеточка терпел и нам велел.

И мы вошли во врата.

Ил мягкими ладонями надавил на уши. Не сильно, но неприятно, когда мы переместились в его куда более дальнюю от Шельфа часть.

Большинство тех, кто живет в огромной столице Айурэ, существуют в паре дней езды от дороги к Илу, но знают о нём не больше, чем о каком-нибудь Йемстане или Джандурми. Они не стремятся сюда, они не знают его правил, и он для них — просто место из легенд прошлого.

Хорошая позиция, на самом деле. Любого нормального обычного человека. Который хочет жить, не думать о проблемах и надеется, что те никогда не постучатся в двери ни к нему, ни к его детям и внукам.

Ил далеко.

Отчасти это правда.

Но также правдой является то, что он очень близко. Опасно близко. Светозарные не уснули, как убеждают себя дураки и мечтатели. Они ждут дня, когда вновь смогут вернуться в Айурэ. Птицы существуют, и то, что их сдерживает, слабеет из века в век, потому что мы теряем память о прошлом, становимся слишком беспечными.

Это видим мы, приходящие сюда. Видят правители Великих домов. Но не знает большинство, оттого живет спокойно и не оглядывается постоянно, ожидая, когда кто-то из Ила придёт по их души.

Они особо не задумываются о нём, а потому порой не имеют представления даже о масштабе этого места.

Ил не бесконечен. У него есть начало — это Шельф, узкая и относительно безопасная зона, граница, связанная с миром людей. И у него есть конец, после которого начинаются области Птиц, которые мы называем Гнездо. Чтобы добраться от Шельфа до Гнезда, требуется восемьдесят семь дней конных переходов. Уж не знаю, какая чудо-лошадь способна выдержать три месяца путешествия по этим опасным территориям (моя издохла на двадцать первые сутки), но так записал в своих воспоминаниях Когтеточка: «на восемьдесят седьмой день конного перехода, тучи у горизонта разошлись, и я увидел первые пики Гнезда».

За пять минувших веков тех, кто прошёл по его следам, довольно немного. Ну… я о вернувшихся назад. Мой старший брат всегда говорил: «В Ил легко войти, но нелегко из него выйти».

Просто звучащая истина, означающая, что чем дальше заходишь, тем сложнее вернуться. Не только из-за тварей, здесь обитающих, не только из-за Светозарных, теперь поселившихся где-то недалеко от Гнезда и считающих себя королями этого места. Ил — как медленный яд. Как лазоревая каракатица, оплетающая тебя щупальцами, проникающая ими под кожу, в кости, в мозг, высасывая кровь, заражая её ядом.

Он… как глубина. Да. Лучший пример. Чем глубже ныряешь, тем труднее всплыть, тем сильнее тебя травмирует. Ил меняет человека. Очень медленно, исподволь, совершенно незаметно для него. Стоит лишь зайти дальше, чем ты можешь выдержать. Стоит лишь задержаться дольше, чем требуется. И это давление на уши, когда мы прошли через створки, говорило нам, что в один шаг переместились на десятки лиг вперед.