Училка и Чемпион (СИ) - Малиновская Маша - Страница 30

Мирон сказал, что встретит меня в кафе на третьем этаже, и я с предвкушением поднимаюсь, уже представляя, как мы будем сидеть за столиком с горячими напитками. Возьму горячий шоколад с маршмеллоу — в такую погоду идеально. И чизкейк. Банановый.

Но внезапно мой взгляд цепляется за яркий свет и движение на четвертом этаже. Это зона, где проходят съёмки, и я останавливаюсь, поднимаясь чуть выше. Вижу камеры, декорации, людей в яркой спортивной одежде. Моё любопытство побеждает.

«Ладно, посмотрю немного, а потом пойду вниз», — говорю себе, шагнув ближе к ограждению.

Мирон в центре внимания. Его фигура выделяется среди других — высокий, уверенный, в спортивной форме, которая подчёркивает его сильное рельефное тело. Такой серьезный, сосредоточенный, совсем не тот Мирон, что на ринге или дома.

Но моя улыбка исчезает, когда я вижу её. Та самая блогерша Алёна, с которой мы сталкивались возле спортзала. Я сразу её узнаю — она явно старалась произвести впечатление ещё тогда.

Кажется, съёмка у них общая. И мне Мирон об этом сказать забыл…

И сейчас эта девица не отстаёт: кокетливо смеётся, легко касается его плеча, кладёт руку ему на грудь. Мирон сначала реагирует спокойно, но я вижу, как его челюсти сжимаются.

Внутри меня начинает расти тревога. В желудке появляется неприятное чувство жжения, а по плечам бегут колючие мурашки.

«Это просто работа, Люба», — пытаюсь убедить себя. Но когда Алёна буквально льнёт к нему всем телом для кадра, это тревожное чувство становится реальной болью.

И вот кульминация. На последнем кадре она неожиданно вскидывает голову и целует его. Прижимается губами к его губам с таким творческим вдохновением, что просто прям бомба для съёмки, ага.

Быстро, но намеренно. Это не часть сценария, это её игра. Мирон отстраняется, что-то говорит ей, но я уже ничего не вижу. Всё вокруг становится словно размытым, как будто меня окунули в ледяную воду.

Я сначала замираю, чтобы протолкнуть вдох в лёгкие, а потом разворачиваюсь и почти бегу к эскалатору. Сердце стучит так громко, что кажется, будто его слышит весь торговый центр.

— Блин, блин, блин.… — бормочу я, не сдерживая слёз, которые подступают к глазам.

Оказавшись на улице, сразу ловлю такси, не думая, куда ехать. Сажусь, и только после того, как водитель спрашивает адрес, называю школу.

Там сейчас никого. Тишина. А мне она и нужна.

Кабинет встречает меня той самой ожидаемой тишиной. Здесь всегда кажется безопасно, как будто за дверью остаётся весь остальной мир. Запираю дверь, ставлю сумку на стол и облокачиваюсь на него, чувствуя, как слёзы текут по щекам. Внутри пустота и боль. Я чувствую себя глупо, униженно.

Как будто ушат с помоями вылили на голову.

— Это просто работа, — повторяю я вслух, пытаясь убедить себя. Но воспоминание о том, как она прижималась к нему, как смотрела на него, как… целовала… это сводит с ума.

Слезы льются непрерывно, и я не могу их остановить. Опускаюсь на стул, закрываю лицо руками и просто плачу. В груди тяжело, дышать трудно.

Почему это так больно? Разве можно столько эмоций испытывать к одному человеку?

И тут раздаётся стук в дверь. Резкий, но не громкий. Я замираю, не сразу понимая, что делать.

Стук повторяется.

— Люба, можно? — голос Ильи Викторовича, нового физрука, доносится из-за двери.

Черт, почему именно сейчас?

Отморозиться и сделать вид, что меня здесь нет — глупо. Видел же наверняка.

Что он вообще делает в школе в такое время еще и в субботу?

Я быстро вытираю лицо руками, хотя понимаю, что выгляжу ужасно, и медленно открываю дверь.

Илья заходит внутрь, его взгляд сразу останавливается на моем лице.

— Всё в порядке? — спрашивает он мягко, но в голосе слышна тревога.

— Да, всё хорошо, — отвечаю я резко, пытаясь держать голос ровным. Но он явно не верит.

Он закрывает дверь и подходит ближе.

— Люба, что случилось? Если хотите поговорить, я здесь.

39

Илья Викторович смотрит на меня слишком внимательно, его взгляд как будто проникает под кожу. Я чувствую себя неуютно, словно оказалась в ловушке. Хочется, чтобы он просто ушёл и оставил мне одну, но он не двигается с места.

— Люба, послушайте, — мягко говорит он, как будто хочет меня успокоить. — Мне трудно видеть вас в таком состоянии. Кто-то явно причинил вам боль. Тот, кто это сделал, недостоин ни единой вашей слезы.

Я прочищаю горло, стараясь сдержаться и не нагрубить. Слёзы высохли, но ощущения подавленности никуда не делось. Но ему, блин, какое вообще дело?

— Всё нормально, Илья. Спасибо, что зашли, но мне правда лучше побыть одной, — повторяю я, надеясь, что это звучит достаточно убедительно.

Он отходит на шаг, но не уходит.

— Люба, ну правда. Разве мужчина, который довёл вас до такого состояния, достоин вас?

Я ошарашенно смотрю на него. Его слова вызывают странную смесь недоумения и раздражения.

— Спасибо за заботу, но это не ваше дело, — отвечаю я сразу, чувствуя, как начинаю злиться. — Илья, пожалуйста, уходите.

Но вместо того, чтобы уйти, он делает шаг вперед, его голос становится мягче, и он продолжает почти шепотом.

— Люба, вы так прекрасны. Я не могу смотреть на вас в таком состоянии, и не хочу, чтобы вы страдали.

О Боже! Что?

— Илья, прекратите, — говорю твёрдо, чувствуя, как внутри растёт тревога.

Он снова не слушает. Его слова начинают звучать всё более навязчиво, а сам он слишком близко. Внедрение в моё личное пространство ощущается так мощно, что я чувствую нехватку кислорода.

И тут он делает то, чего я никак ожидать не могла.

Он подаётся вперёд, обхватывает меня за талию и, резко притянув к себе, пытается поцеловать.

— Не надо! — резко отстраняюсь, чувствуя, как паника начинает меня захлёстывать. — Вы.… что творите?! Вам лучше уйти! Сейчас!

Но он не понимает — или не хочет понимать. Взгляд его становится каким-то напряженным, движения — более напористыми. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он хватает меня за запястье и резко дёргает на себя.

Я впечатываюсь в его грудь и тут же оказываюсь прижата к ней крепко-накрепко. Внутри всё леденеет от паники, горло перехватывает, кажется, даже волосы на голове шевелятся от страха.

— Пусти! — со всей дури луплю его кулаками по плечам, но ему вообще по боку.

— Ну зачем тебе этот придурок, ну? — он встряхивает меня, словно тряпичную куклу, второй рукой он хватает за скулы и крепко фиксирует, заставляя посмотреть на него. — Он ничтожество. Он никогда не оценит такую как ты, понимаешь? Ему плевать на твои чувства. Он будет трахать тёлок, как и трахал. Он же, блядь, звезда, перед ним каждая готова рогатки раскинуть. А тебе оно надо?

Взгляд у него безумный. Тёмный, полный ненависти. Она, как разлитый в море мазут, отравляет его — это видно. Годами отравляет.

— Убери от меня руки, — пытаюсь говорить твёрдо, но голос дрожит. — Быстро!

— А то что? — в тёмном взгляде — лёд. Ему плевать на меня, я это прекрасно понимаю. Он пойдёт на ужасное, только бы досадить Мирону. Жуткая догадка обжигает — он ведь и в школу пришёл работать, чтобы подобраться к Мирону. Из-за меня пришёл! Или из-за Игоря!

В следующий момент дверь кабинета распахивается с такой силой, что ее ручка ударяется о стену. Я слышу тяжёлые шаги и, обернувшись, вижу Мирона. Лицо его перекошено яростью, глаза сверкают, как у разъярённого зверя.

— Убери от нее руки, мудила! — рычит он так, что я вздрагиваю.

Илья резко поворачивается к нему, отталкивая меня. Я отшатываюсь и больно бьюсь бедром о парту.

— О, Чемпион, ну ты всю малину нам с Любашей обломал. Не мог зайти позже?

— Я тебе сейчас не то что малину, я тебе руки и ноги пообломаю, ублюдок, — голос Мирона звучит низко, мускулы вздулись, на лице всё застыло от напряжения.

Прежде чем я пытаюсь что-то сказать или сделать, Мирон в двух шагах оказывается рядом с Ильёй. Его кулак сжимается, и удар попадает точно в цель. Илья отлетает на стену, но не сдается — бросается на Мирона, и начинается драка.