История барсучихи. Мой тайный мир - Киднер Паулина - Страница 91

— Ну, если они такие крохи, как этот, — сказала я, указывая на детеныша, свернувшегося под одеялом, — то трех-четырех я, пожалуй, осилю, а больше никак — Дерек начнет ворчать.

При этом я скорчила рожу, мол, такую состроит Дерек, увидев на кухне пять-шесть посапывающих комочков. Колин понимающе улыбнулся. Мы всегда понимаем друг друга — когда Отдел дикой природы не в состоянии справиться с наплывом попавших в беду существ, я всегда рада помочь, а когда мы очень заняты, они приходят на выручку. Отдел дикой природы специализируется главным образом на птицах, а мне больше удовольствия доставляет возиться с млекопитающими.

— До скорой встречи, — сказала я и помахала на прощание.

Уже смеркалось, когда я въехала во двор и, держа под мышкой драгоценный груз, направила свои стопы в кухню. Поуютнее устроившись в кресле, я развернула сверток. Детеныш оказался самочкой всего пяти недель от роду — глазки у нее только-только прорезались и еще не сфокусировались правильно. Я пощупала ее — жирненькая, значит, истощение ей не грозит. Вот только блохи, скакавшие по ее мягкой шкурке, как на батуте, чувствовали себя что-то слишком уж раздольно.

Инспектор Общества покровительства животным накормил крошку как следует, так что она до сих пор блаженно почивала; тыкая меня своим блестящим чувствительным носиком, она давала понять, что ей здесь нравится. Еще бы не нравиться — тепло, уютно! Она довольно пофыркивала, когда я гладила ей крохотную головку. Примерно такого же возраста были три мои первых барсучонка, которые появились у меня в 1989-м… Когда она потягивалась и зевала от удовольствия, ее длинненькая полосатая мордочка чуть морщилась. По бокам головки красовались два маленьких круглых ушка, опушенные белым. Я взглянула на ее коготки — всего только пять недель девчонке, а уже сейчас ясно, что они у нее будут большие-пребольшие. Когда она лежала на спине, я пощупала ей подушечки на лапках — они были точно из мягкой кожи.

— Значит, так, — сказала я, щекоча ей черное брюшко, — назову-ка я тебя Кэткин[15]! Не проявив ни малейшего интереса к сообщению, она продолжала дрыхнуть.

Заслышав мой голос, в кухню вошел Дерек.

— Ну что, — с улыбкой сказал он, — тебя можно поздравить? Счет сезона открыт?

— Посмотри, — сказала я, обернувшись через плечо. — Ну разве она не лапочка?

Дерек явно не разделял моего восторга. Комментарий моего благоверного прозвучал так:

— Ну, положим. А как ты собираешься бороться с блохами?

Ну, на этот счет у меня имелись отработанные методы борьбы. Проблема заключалась в том, что нам завтра нужно было ехать на деловое свидание в Истбурн. Встреча-то всего на час, но ехать надо было вдвоем, и оставить детеныша было не на кого. Что ж, мы решили взять Кэткин с собой. В первую ночь она попила немного молока, но ела не с таким аппетитом, какого мы от нее ожидали. Что ж, посмотрим, — может, в дороге аппетит проснется.

Чтобы попасть в Истбурн к десяти, нужно было выехать в шесть. Требовалось приготовить, кроме всего прочего, бутылочки с молоком, сухие тряпки (мало ли что случится в дороге!) и, естественно, грелки. Дерек — за рулем, а я с «младенцем» и всеми аксессуарами — на заднем сиденье.

Через три часа после предыдущего кормления я, как и положено, достала бутылочку. Кэткин попила с большей, чем прежде, охотой; и тут же я, к своему облегчению, почувствовала, что Кэткин не страдает запором. А ведь нормальная работа кишечника так же важна, как и нормальный аппетит, — значит, есть шанс ее вырастить.

— Какая прелесть! — воскликнула я и поведала мужу, чем же я так обрадована.

— Вот и прекрасно, — последовал сухой ответ с переднего сиденья.

Мы приехали в Истбурн загодя, чтобы успеть покормить Кэткин до начала встречи. Барсучата в таком возрасте — что человечьи детеныши, и, поев, они сразу засыпают. Увидев, как она уютно устроилась, заснув возле грелки, мы оставили ее почивать в ящике, а сами отправились на деловую встречу.

…Час спустя мы уже катили домой. Правда, оба были голодны как волки и решили остановиться где-нибудь перекусить. Не успели мы подумать об этом, как увидели придорожное кафе, и Дерек тут же подрулил к нему.

— Дай я сначала покормлю Кэткин, а потом уже пойдем обедать сами, — сказала я, заметив, что зверюшка зашевелилась.

Дерек хотел позвонить домой — удостовериться, что с животными все в порядке. Он направился в кафе, а я сказала, что приду, когда покормлю Кэткин. Через десять минут, когда я уже собиралась укладывать барсучонка спать, вернулся Дерек:

— Я сказал, что мы сейчас зайдем пообедать, только кончим кормить младенца. Я не стал объяснять официантке, что это барсучонок, — сказал мой супруг, явно раздосадованный, что ему пришлось с кем-то объясняться.

Вскоре Кэткин заснула, и мы, заперев ее в машине, зашли в кафе. Только вошли, как хлынул ливень. Помахав Дереку рукой, официантка показала нам место за столиком, к которому было приставлено еще высокое кресло для ребенка!!! Я решила помолчать — пусть Дерек сам объясняет, какого младенца он имел в виду.

…Домой «родители» и «дочурка» доехали без приключений.

В последующие несколько дней я обратила внимание, что Кэткин страдает расстройством желудка. То же самое подтвердил подобравший ее инспектор Общества покровительства животным. Мы решили проконсультироваться с ветеринаром, и тот объяснил: со временем, когда у нее окрепнут брюшные мускулы, она станет лучше себя контролировать.

Правда, тут была и позитивная сторона — не нужно было стимулировать работу кишечника массажем с помощью мокрой тряпки. Достаточно было потискать ее за бока — и дела сделаны. Однако впоследствии это приводило к неприятным казусам: когда к нам приходили гости, их первым желанием было поднять барсучонка на руки и потискать — мол, какая ты хорошенькая! Не надо объяснять, что после желтой «грязевой ванны» отношение к ней менялось на противоположное…

Мне было интересно знать, как отреагирует Блюбелл на запах нового барсучонка, которым пропахла моя одежда. В это время мы держали ее взаперти в рукотворном гнезде, поскольку только что подселили туда двух самочек и хотели, чтобы она к ним привыкла. Одну самочку, которую мы назвали Сноудроп (Подснежник), нам принесли два года назад в июне — она попала под машину, и потребовалось несколько месяцев, прежде чем она почувствовала себя лучше. И вдруг следующей весной она преподносит нам сюрприз — рожает двух очаровательных детенышей. Она зачала их прежде, чем попала под машину, и сумела выносить, несмотря на все полученные травмы. Детеныши были выпущены на волю в составе сформировавшейся группы, когда пришла пора; но я чувствовала, что Сноудроп не сможет освоиться в дикой природе, так что предпочла оставить ее в компании с Блюбелл.

Другая самочка, которую звали Клевер (по-английски произносится «Клавер»), поступила к нам из Норфолка, где не нашлось территории, куда ее можно было бы выпустить. Она попала в Общество покровительства животным зимой, а там в это время не было других барсуков — вот ее и определили к нам, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Ну, конечно, ее поселили вместе с Блюбелл.

Все три барсучихи прекрасно сдружились, освоились с новым жилищем — и вот наконец настало время открыть ворота, чтобы они смогли выбегать. Блюбелл мы теперь не пускали в дом, да она и не рвалась туда — она в это время года вообще была менее активна, да к тому же я проводила с ней немало времени по вечерам, заходя к ней в гости в рукотворное гнездо.

В тот вечер я отправилась к ней, прошла сквозь лекционный зал и, как всегда, открыла дверь между смотровой площадкой и жилыми «палатами» барсуков. Навстречу мне, покачиваясь, выступила Блюбелл; я же, сидя на полу, поджидала ее. Вот в двери показался ее нос, который жадно втянул воздух. Блюбелл поприветствовала меня, как обычно, своими мурлыкающими позывными, а затем повернулась ко мне задом, чтобы «пометить» своей мускусной железой в знак признания меня членом своего «коллектива».