Тщеславие - Лысенков Виктор - Страница 5

Около троллейбусной остановки они расстались. Прощаясь, когда пассажиры уже выходили из подошедшего троллейбуса Станислава Петровича, Сергей искренне поблагодарил его, а потом долго шел медленно чистыми весенники улицами, курил и думал о своем будущем. В тот день он еще не думал о том, чтоначнет писать всерьез (как ему думалось), то есть не стихи к капустнику или в свою тетрадь, а займется журналистикой и спустя годы (какие годы!) решит писать прозу, непременно роман и не поймет, как провинциальная среда и ее худосочные интеллектуальные ручейки (если они вообще были интеллектуальные!) не позволит вырваться на другой, предчувствуемы им, но ясно не осознаваемый уровень, что банальность, на которую он скатывается в изложении разных перипетий жизни, останавливала его рвение, он на месяцы бросал роман, а потом - и на годы и уже много позже, когда произошла вся эта история с его стихами, и он про себя вроде решил (на самом деле все это произошло чуть ли не интуитивно, как даже не умеющий плавать человек, неожиданно оказавшейся в воде начинает размахивать руками так, как он видел не раз у плавающих людей, но, возможно, не догадываясь, что при этом нужно еще сильно отталкиваться от воды и ногами, иначе неизбежно утонешь. Ну если рядом не найдется спасателей. Ему таковые не подвернулись, хотя благодаря работе в молодежной редакции он видел в упор многих знаменитостей, даже брал у некоторых интервью, но разве в таких блиц-контактах можно узнать что-то серьезное, основополагающее? Да если это и не блиц-контакт, а нечто большее, скажем, вечер в одной компании, или два. Он помнит, как к ним в город приехал Булат Окуджава, как вечером, после посиделок в редакции бард, один известный городской интеллектуал (уйдет чуть ли не полтора десятка лет, прежде чем он поймет, что такое провинциальные интеллектуалы-трепачи с поверхностными знаниями. Не случайно ни один из них никогда не выступил ни с одной статьей в московских журналах, - тем более - не выпустил книги. Все треп. Треп). И он пошел гулять по городу, как интеллектуал повел барда к полисаднику академии наук, где было много сирени,как они вдвоем ломали ветки, а он, Сергей, стоял на аллее, чуть ли не стреме. Цветы предназначались, конечно, не для барда, а для создания впечатления на девиц, которым почти тут же, от здания филармонии названивал интеллектуал с разрешения поэта-песенника, потом они зашли в магазин и интеллектуал громко спросил Сергея, есть ли у него деньги, чтобы купить выписку и закуску (интеллекутал, Сергей поймет позже, был родным братом Гарпагона, по крайней мере - Сергей никогда не видал денег в руках этого мыслителя, и цветы для создания обстоновки охмурения он знал где нарвать - обычный городской нахал в клумбы академии не полезет - есть внутренняя робость перед ее величеством НАУКА, но тут - интеллектуальный расчет). Потом была тесная компания человек семь-восемь. (приехали приличные телки с налетом знания азбуки и еще один незнакомый ему русскоязычный поэт из местного института. Это с годами он поймет, что и Окуджава был примерно таким же грузином, как и он, Сергей, а его знакомый интеллектуал вдруг окажется евреем по матери и после второй израильско-еврейской войны засобирается в Израиль, хотя уедет много позже и там, наверное, найдет большое число Гарпагонов). Окуджава пел песни, причем, не только известные, но и такие, каких Сергей не слыхал. Как они быстро (по запаху, что ли? - это уже много лет спустя он задавал себе вопрос) почувствовали себя родными. Его поразило, что Окуджава даже разрешил записывать никому неизвестные песни, бросив только как своему и всепонимающему человеку фразу хозяину квартиры: "Только магнитофонами не скрипи. Ладно?". Интеллектуал с улыбкой развел руками: что, мол за вопрос. (Его, Сергея, держали вроде на вторых ролях. Ну, корреспондент. Главное, наверное было, что подоили. Бабы, конечно, не в счет. Глупые русские бабы. Они - потеха. Развлечение. С годами он увидит, как на различных шоу всем будут заправлять сыны израилевы, а для придания "русскости" происходящего молоденькие русские дурочки от имени еврейских теле и прочих академиков будут награждать своих разных Тэффи и Никами, упиваться славой и своей исключительностью, а русские дурочки будут вручать премии, вроде российские вроде русским. Но еще унизительнее было зрелище прыгающих и дрыгающихся в эстрадных группах русских девиц невесть откуда пришедших к незаменимому Кобзону легион его собратьев; - солистов этих ансамблей. Машкам наверное, давали на хлеб и короткие платья. Впрочем, об этом все упорно молчали. А то антисемитом станешь, если вдруг поинтересуешься, чего это на русской сцене такая тьма инородцев? Чего это аж с Брайтон Бич поналетели в Россию? Неужели ТАМ платят меньше? Или ТАМ уже все почистили и теперь явились в глупую бедную Россию сметать в свои бездонные карманы миллионные барыши?

Но в этот вечер он только все предчувствовал, и тысячу раз потом проклянет свою жизнь, свою провинцию, что почти прозрение придет только после сорока. А до тех пор роман будет откладываться изо дня на день, он будет успокаивать себя тем, что вот отпишет еще одну статью в газету, или вот после праздников сразу, или намечал себе какой-то иной рубеж. Иногда садился за бумагу, думал, думал, и все не мог понять, почему из под его пера не выходит ничего как у Гоголя. Или Щедрина. Ну, на худой конец - как у Маркса. Разве не о руководителях СССР написана "Осень патриарха?". Нужно сказать что-то новенькое. Но тут же всплывал разговор с зампредом Совета министров СССР. Тогда, когда он вылетел на вертолете в зону завала, там уже была уйма народу. Возглавлял штаб зампред. Вечером он попал на узкий прием и разговоры были очень демократическими - Хрущеву оставалось сидеть на троне еще полгода. Молодые руководители смело задавали вопросы о совхозах и колхозах, о том, нужны ли в ССР фирмы. Зампред отвечал легко и стремительно: "Вот говорят, что лучше всего колхозы перевести в совхозы. Мол, будет общенародная собственность. Так сказать, шаг к коммунизму. Но что получилось на деле? В целом ряде хозяйств упала урожайность. Выше стала себестоимость продукции. Хотя в некоторых случаях - картина прямо противоположная. В чем причина? Люди привыкли работать в такой форме хозяйства? Или дело в руководителях? Ответ не прост... Нам в Москве иногда такие идеи подбрасывают... Вроде - все верно...". Сергей помнит, как зампред замолчал. Один из комсомольских работников почти дерзко спросил: "А что это за идеи?" Зампред помолчал, посмотрел на парня и спросил: "Вы - из Узбекистана?". Парень ответил утвердительно. Зампред кивнул головой. Потом сказал нечто совсем неожиданное для всех: "Вы знаете, какими темпами развивается химическая промышленность. Знаете, что мы дали селу гербициды и пестициды. Подняли урожайность. Сократилась доля ручного труда... Нам сейчас некоторые говорят: "Давайте полностью механизируем производство хлопчатника. Еще чуть-чуть химии, побольше хлопкоуборочных комбайнв и все в порядке..." - "А что же мы этого не делаем?" - снова спросил обладатель смелого голоса. Зампред опять помолчал и ответил: "Да, действительно, почему? Вроде все есть. И химикаты можем выпустить, и увеличить выпуск комбайнов. Иди даже обойтись таким же количеством, но более производительными. Можем. И у нас на ста гектарах будет работать два-три человека, а не шестьдесят или даже более, как сейчас. Но мы прикинули: только в Узбекистане освобождается около миллиона человек. Это не считая сотен тысяч в других республиках. Куда девать людей? Мы прямо спросили об этом предлагавших этот революционный путь. Вы не знаете, кто знаком с информацией, предлагают направить людей в сферу обслуживания - быт, торговлю, и так далее. В общем, как в США. Но при наших потребностях, механизации производств в той же службе быта - вы знаете, что мы сейчас, например, повсеместно строит новые химчистки, автоматические прачечные. И потребность в людях там не столь и велика. Мы не Штаты. У нас - несколько иные условия. А позволить себе роскошь выбросить на улицу только в республиках Средней Азии и Казахстане количество людей, сопоставимое со всеми работниками, например, железнодорожного транспорта, мы не можем. Социальные последствия таких шагов непредсказуемы. Нужно развивать все сферу, привлекать туда людей, одновременно мягко повышая уровень комплексной механизации. Хотя и тут - все проблема. Для новых жителей городов нужно жилье. Нужна переподготовка людей. Да, к тому же, мы столкнулись с фактором патриархальности. В Таджикистане в одном совхозе, один герой труда, механизатор (не буду называть его имени) один на новом комбайне собирает хлопок за две бригады. Так ему уже дважды односельчане порезали все колеса. Мы думали - совхоз станет полигоном для внедрения машинной уборки хлопка. А десять новых комбайнов, которые мы им дали, директор совхоза спрятал на отдаленном участке. А лучший механизатор республики ставит свой комбайн теперь у себя во дворе. Но односельчане относятся к нему, скажем мягко - с прохладцей... Как видите, все не просто. Мы потом теоретикам-революционерам все это объяснили в узком кругу". Зампред сделал паузу и вдруг сказал то, чего от него не ожидали: "Больше учитесь у жизни. Детально вникайте во все проблемы. Смотрите на взаимосвязь всех явлений. Поверьте, я вам рассказал далеко не о всех сложностях, которые нам приходится иметь ввиду, решая те или иные вопросы. Правда, если бы не сложная международная обстановка, мы бы многие вопросы решили быстрее. Но признайтесь: это ведь излишество, что и у вас, и в Узбекистане женщины и девушки собирают хлопок в шелковых платьях и узорах. Мужчины молоды - на хирманах работают в хб. Хотя и им можно разодеться в шелка. Только вот если мы упустим другие вопросы, империалисты придут и заберут всех нас со всеми нашими шелками... Учитесь и помните о подлинных сложностях жизни. Придет время - мы уйдем. И нет большей опасности, если наше место займут верхогляды. Мы понимаем, что такая опасность есть (пример той же революционности в хлопководстве), поэтому забота о кадрах - первейшая забота КПСС".