Тщеславие - Лысенков Виктор - Страница 10

Была у него и такая, как эта, плавбаза. Интересно, почему она не уплывает? Он называл таких двуспальная кровать. После того, как они с Робертом побили весь летний ресторан, редактор отправил его в Ленинабадскую область. Вот это жизнь! Синяя после каракумского моря Сырдарья, дешевые рынки и рестораны, отдельная квартира - власти ценили журналистов и ему сразу в новом доме (говорили - чешская планировка) дали ну просто прекрасную квартиру на втором этаже. Изолированные комнаты и какие: 20 и 15 метров. И никакой мебели. Но он сообразил обратиться за помощью в обком комсомола и те договорились еще с кем-то и с баз привезли ему списанные два дивана, кровать, четыре кресла и несколько стульев. Хитрющий Садык смеялся: "Сергей Егорович! Как видите - мебель - старая. Пока будете жить - пусть здесь стоит. А потом отвезем назад. А если рублей пятьсот накопите - спишем ее и продадим". К списанной мебели еще никто не прикосался. Ему надо было только не сболтнуть, чтобы не прицепились. Хотя... Кто бы там прицепился - все свои. А безмозглого чужака быстро научат уважать свободу - не успеют и чернила на его доносе высохнуть, сам окажется под следствием и обвинят, что украл пару "боингов", например, или "шилку". Хотя ни о том, ни о другом искатель правды и понятия не имел. Вот такой странный у него был дом - новая мебель- тоже чешская, но почти не было посуды (правда, потом он купил несколлько стаканов, открывалку для бутылок и сковородку). И девки, оглядев роскошную мебель, всегда спрашивали: "А почему нет люстр?" Ну что объяснить этим дурам? Что люстры - стоят денег? Что квартиру дали под корпункт, хотя в обкоме ему намекнули, что ее можно обменять на столицу, а следующему корреспонденту дадут новую - строят в городе много! Вот у него была жизнь эти три года! Роберт, прикатив в командировку от своего "теловидения", как он называл телевидение, где пока служил лихо и немного по-клоунски, ни в грош не ставят это самое телевидение, ни начальство. Директору-таджику, сокурснику по университету, в узкой компании он говорил, не стесняясь: "Ну как, товарищ начальник, работать будем или увольнять будем?" - это после того, как Роберт где-нибудь что-нибудь выкинул. Но задания по редакции выполнял шутя - не стихи же писать. Шеф знал, как отлично относились сокурсники к Роберту (да и не только сокурсники), многие уже сидели в больших начальниках, кое-кто - и в КГБ, уволь Роберта - не поймут. Все знают, что Роберт - немного балаболка, но - талант: никто из русских к тридцати годам не издал двух сборников стихов. Роберт шутил и с ребятами из КГБ. На съезд писателей для корреспондентов были выписаны специальные пропуска - в президиуме сидели все первые лица республики. И после случая у Боровицких ворот везде были усилены меры контроля. Пропуск в зал был только у шефа Роберта. А ему очень хотелось купить болгарских сигарет, которых в городе не было. В служебной комнате он шутил с бывшими однокурсниками, которых после университета забрали в комитет (это были лучшие из лучших: отличники и степендиаты, члены разных сборных, в том числе и республики, Сергей понимал отношение Роберта к разным побасенкам по разным Г, - из передач выходило, что каждый работник КГБ уходил утром на работу с мотком колючей проволоки под мышкой и целый день только и думал о том, где бы открыть новый лагерь и как сделать так, чтобы туда посадить как можно больше людей. Сергей тоже знал многих из этих ребят - толковых, с юмором, умеющих обо всем вести стремительные разговоры - тугодумов среди них были, - только о работе они никогда не говорили ни слова. Роберт спрашивал у старшего по команде молодых гэбистов: "Слушай, Анвар! Неужели ты меня арестуешь? Вот сейчас возьму и пойду в зал. Смотри - уже пошел. Роберт делал демонстративное движение к дверям, около которых стояло два человека милиционер и кто-то из обслуги Союза писателей. Анвар улыбался: "Я - нет. А вот милиционер - задержит. А потом приведет тебя сюда, к нам". Роберт опять словно порывался пройти в зал, клялся друзьям, что он - не иностранный шпион и на вопрос, что ему там нужно, сказал: "Да только блок "БТ" возьму. Анвар тут же его успокоил: "Да посмотри, сколько наших ребят (те, кто учился в университете) ходят туда-сюда. Попроси - купят. "И тут же, как рояль в кустах, появился молодой талант, и Роберт протянул ему десятку, и тот безо всяких лишних слов вызвался оказать услугу старшему брату, бывшему здесь младшим: Роберта, несмотря на две книжки стихов, даже не пригласили на съезд. Да и что ему там делать, если все говорилосьна таджикском языке, а Роберт, приехв с родной псковщины сюда к старшему брату, языка не знал. Роберт много чего отчебучивал, и его, Сергея, пару раз в такие истории втягивал - странно, что они не попали в тюрьму. Но в этот раз, когда истории были уже позади, Роберта волновало одно: женщины. "Да это без проблем. Хоть новых возьмем, хоть старых. Загибай пальцы: ковровый комбинат - раз. Шелковый - два. Швейная фабрика - три. Пединститут - четыре. Девок навалом. А русских ребят - почти ноль". - "Тогда давай возьмем новых. А то старых ты сам, наверное, всех перепробовал". - Роберт усмехнулся - давая понять, что он - не бедный родственник, чтобы пользоваться чужими кадрами. В первый вечер они вышли на площадь возле театра и через десять минут заговорили трех подружек. Те согласились на гости. Все. Надо было искать мужика для третьей. "Это я возьму на себя", - сказал Сергей. - Тут на сборах - наши пловцы". Сергей позвонил в гостиницу тренеру, которого хорошо знал по совместным тренировкам в бассейне, еще когда учился, да и потом изредка их пути пересекались то на козырьке в ресторане "Душанбе", то на соревнованиях, то просто так, на улице встречались, общались на темы работы и женщин. У Николая, конечно, деньги были - как у всякого руководителя сборов. Вечером он явлися, зная ситуацию, с тремя бутылками шампанского, тремя - водки и разными закусками. "Не переживайте - все это я взял в ресторане на лишние талоны, где мы питаемся", - улыбнулся он Роберту с Сергеем, хотя это было лишним: они сами не раз кутили н а такие деньги - всегда ведь несколько человек выбывают со сборов, да и записать одного-двух человек лишних, договорились с ними, будто они по уважительным причинам не поехали на сборы. С этих денег платили судьям или покупали подарки, привозили презенты вышестоящим шефам, подарки домашним, те, кто был женат - заваливали жену и детей шоколадом и конфетами.

Роберту очень понравилось в гостях у Сергея. На следующий день были другие девушки и другое шампанское, на третий - новые. Проводив утром девок, они ходили в одних спортивных трусиках или плавках по дому - боги с бодуна (Николай уезжал на базу в Чкаловск до того, как просыпались даже девчонки сборная - взрослые и дети - тридцать с лишним человек - не дай бог без присмотра кто-нибудь кому-нибудь прыгнет на голову с вышки - точно решетка. Такие случаи в водных видах спорта бывали - даже у ватерполистов: разойдутся, прыгнул кто-то с вышки другому ногами на голову - вогнал шейные позвонки в голову - смерть мгновенная.

Роберт шутил: переехать к тебе сюда, что ли? Но жена... (Роберт уже пять лет как был женат на совершенно поразительной девушке - Нине, поразительно похожей на Жаклин Кеннеди, только мягче и милее русской открытой красотой. "Сам ты сколько здесь пережарил, признавайся. Сто? Двести?" - Роберт шутил по-дружески. И Сергей, показывая на дома на противоположной стороне улицы, большие, современные, четырехэтажные, говорил: "ну, все три дома ими заселить не хватит (столько домов было видно из комнаты через балкон), а вот два - точно хватит. Даже в третий придется подселять". Роберт не унимался: "Это - как считать? Ты - селишь их как в общежитие - по три-пять в комнату, или как в квартиру?" - "Конечно, как в квартиру", - отвечал в тон Сергей.

Но такое настроение бывало редко. Он так быстро привык к такому обилию баб, как называли они между собой девчонок с комбинатов и фабрики, или пединститута, что иногда даже забывал, как зовут ту или иную спутницу на ночь - особенно если это было где-то по киру, приловчился всех называть: ты мое солнышко, - чтобы не обижались, что - не помнит. Но с некоторыми поддерживал знакомство не один день. Иногда встречал такую - давал ключ и говорил: ты иди, подождешь меня там. У меня - в семь встреча. Буду чуть позже. И знал - дома хоть что-то приготовлено, иногда - и прибрано, хотя он терпеть не мог грязи и даже ванную чистил каждый день обычной содой, считая ее лучше любого порошка. А простыни и другое белье относил в прачечную в пяти минутах от дома - это тоже привлекало девчонок: живет один, а в доме все блестит, как не у всякой хозяйки. Но отдав иногда ключ той, которой наверняка нравился и очень - злился. Знал: ждет и безотказна. И когда его посещала угрюмая сосредоточенность - а только он знал, о чем он думает или не думает или не думает в эти минуты, тему женщин лучше было не трогать. Даже Роберту, шутливо спросившему, сколько из них милы его сердцу, он зло махнул рукой: "А! Все это - дырки!". Роберт не знал, что безысходные мысли о Земме не отпускали Сергея. Разве он будет хоть с кем-нибудь говорить о ней! И не только потому, что Земма не ответила ему на его чувства - все здесь было сложней. На каком-то неведомом экране она видела Сергея, видала и то, что он может вот сказать о нелюбимых женщинах: дырки. Как она улавливала его суть? Он ведь при ней ни разу ни о ком не отозвался высокомерно. Разве иногда снисходительно. Он очень ясно понимал, что Земма несет что-то непонятное ему. И лучше было не пить. Тогда злость становилась круче, а мысли о ней - слишком щемящими. Он помнит, как заплакал единожды от осознания, что никогда и ни при каких обстоятельствах онен будет с ней. Даже если бы он вдруг стал знаменитым, ну как Маяковский (Есенин не подходил другой тип и внешне, и по характеру), если бы ему рукоплескали залы и стадионы (он еще тогда не мог точно ответить себе на вопрос, что ему не нравится в их лирических и патриотических творениях, но знал - Земма ни одного из них не любила, и когда он предлагал ей послушать что-нибудь новое из самых популярных, она неохотно соглашалась словно зная заранее что ее эти - стихи не тронут. Ее чувства были выше? - У нее был данный ей свыше эталон, о котором он ничего не знал? Он ведь разберется в поэтах-задорниках четверть века спустя! Это - такой разрыв в развитии? Не могла же она в двадцать лет быть образованной, как академик. И училась - на инязе. Английский с французским. Что-то было у них в подходе к поэзии схожее с Робертом. Сергей, еще когда они учились (а Роберт был двумя курсами старше, так как не летал на самолете, ну учился в авиационном, а сразу после школы поступил на филфак, удивив комиссию не только идеально грамотным сочинением, но и абсолютно грамотным. Вот что значит сочинять всерьез стихи - Роберт тысячи раз прокручивал каждую фразу, каждое слово, КАЖДЫЙ ЗНАК, так как, говорил он, даже чуть опущенное, по сравнению с другими словами строки слово, меняет интонацию. Но он - занимался поэзией. И после сочинения декан вызвал его к себе, проговорили они больше часа (Роберт хоть и не был златоустом, говорил чуть ли не коряво, но реплики имели под собой свое мнение. Декан рассказывал ему годы спустя Роберт, приходил на все экзамены - подстраховывал, чтобы, не дай бог кому-нибудь из экзаменаторов вдруг не понравились его уши или нос или еще что и его не срезали. В итоге он набрал двадцать пять из двадцати пяти, хотя тот год по конкурсу был самым сумасшедшим и конкуренция на ряде факультетов шла и среди отличников. Тут бала не доберешь - прощай вуз здравствуй, армия! А дальше - помогут ли тебе, как помогал Сергею отец?