Сага о Кае Лютом (СИ) - Бутырская Наталья - Страница 69

Вскоре Рагнвальд позвал меня в дом, где он временно поселился вместе с Магнусом. Они оба выглядели усталыми, словно не спали несколько ночей. Оно и немудрено. Конунг оставлял сыну не спокойные и сытые острова, а переполненные страхом и тварями. Поди, рассказывал Магнусу кого стоит опасаться, на кого можно положиться и куда уводить людей, если херлид погибнет.

— Кай, прошу, одели своим даром и Магнуса. Даже не ради большей силы, а чтобы он первым узнал о нашей гибели.

Хвала богам, конунгов сын был хельтом, так что я легко втянул его огонек в стаю. Пока он прислушивался к себе и удивлялся переменам, я сказал:

— Я могу держать стаю и днем и ночью, даже во сне. Но Скиррессоны показали, что дар уходит, если ударить меня по голове до беспамятства. Если вдруг стая пропадет, это не значит, что мы все умерли. Подожди немного.

— Эрлингссон, — усмехнулся Рагнвальд, — весь херлид будет оберегать тебя. Если твари доберутся до тебя, значит, пять сотен воинов уже мертвы.

Я несогласно мотнул головой. Не буду я отсиживаться позади всех! Не для того я стал хирдманом. Но вслух сказал иное:

— Куда будете уводить людей?

— В Бриттланд, — ответил Магнус. — До Альфарики слишком далеко, до Валланда тоже. Вряд ли сарапы добрались до северной части, где живут лишь раскрашенные, там им делать нечего. А, может, мы сумеем отвоевать себе земли южнее.

— Там того… болото близ Сторборга. Тоже с Бездной.

— Я помню. Если не выйдет, тогда уйдем в Валланд. Оттуда всяко ближе, чем от нас.

Через пару дней Рагнвальд собрался выходить, но перед походом он произнес речь, где еще раз напомнил, куда мы идем и зачем:

— Знаю, что меж некоторыми ярлами есть кровная вражда и меж разными хирдами тоже. Но сейчас нужно забыть о старых распрях! Если будет хоть одна склока или драка, зачинщиков сразу выкинут из-под дара Кая, а их жизни будут отданы тем, кто нуждается в рунах.

Убедившись, что все его услышали, конунг продолжил:

— Прежде чем мы ступим на остров Гейра, нужно поднять Кая до сторхельта. Потому всех встречных тварей от пятнадцатой руны отдавать ему. А еще мы должны уберечь Кая. Сейчас он — сердце херлида. Между мной и Каем Лютым следует выбрать его!

Лишь после этого мы тронулись в путь. Без хускарлов даже херлид в сотню человек шел очень быстро. Мы волокли за собой припасы на санях — не так уж много, вряд ли хватит пяти сотням на пару месяцев. Я не знал, на что рассчитывал Рагнвальд, но спрашивать не стал. Ему и так хватало забот.

Постепенно мы обрастали людьми. Стоило только добраться до очередного острова с хирдом или дружиной на нем, как ярл или хёвдинг созывал своих людей, рассказывал им о замысле конунга, отбирал лучших воинов, которых я втягивал в стаю, а остальные отправлялись назад, к Птичьему острову и Магнусу. Заодно мы пополняли запасы в тех местах, где их ранее подготовил конунг.

Твари нам пока не попадались, скорее всего, разбегались, почуяв сразу столько высокорунных воинов. Мне же с ростом стаи становилось всё тяжелее и тяжелее. Столько людей, и многие сильнее меня. В них бурлили всякие чувства: страх, злость, опаска, жажда боя, и всё это вливалось в меня постоянно. Дар Рагнвальда размывался и словно бы истончался. Я уже не всегда мог отыскать среди сотен огней своих ульверов. А еще я чувствовал, что скоро наступит мой предел. Скоро я не смогу взять в стаю ни одного человека. Для меня это выглядело как поляна в лесу, где каждый старается развести себе отдельный костер. Поначалу это легко, там умещается и двадцать костров, и сто, но люди всё приходят и приходят, им становится тесно, места для костров всё меньше и меньше. И недалек тот день, когда на поляну не влезет даже небольшой огонек.

А по ночам я сражался вместе с ульверами и с дельфинами, страдал от ран, мерз под ледяными ветрами, всматривался в ночную даль, чуя приближение новой твари. Я даже спросил у Простодушного, как он нынче ощущает стаю, что снится ему. Херлиф сказал, что чувствует и прибавку сил, и новые дары. Мир и впрямь становился шире и богаче, но ничуть не понятнее, чем прежде. Слух, нюх, зрение — всё поменялось. В каждом хирде обязательно есть тот, кто может угадывать тварей издалека благодаря своему дару. Но Херлифу не снились чужие сны, и его не терзали чужие страсти.

После очередного хирда я всё же подошел к Рагнвальду и предупредил, что скоро мой дар не сможет вобрать ни одного человека. Тогда конунг остановился на ближайшем острове и отправил меня с несколькими воинами на охоту, чтобы добыть недостающую до сторхельта руну. Конечно, это были лучшие из лучших: Гейр, Стиг Мокрые Штаны и еще трое конунговых дружинников. И конечно, никто не собирался давать мне сражаться с тварью один на один.

Я чувствовал себя горшком с кипящим маслом, который бережно несли к Гейрову острову, боясь расплескать или выронить. Это изрядно злило, ведь я всегда полагался лишь на свои силы и на силы своего хирда, но бучу не поднимал.

Мы отошли от херлида почти на сутки и лишь тогда приметили тварь. Ну как приметили, скорее ощутили ее семнадцать рун. Сама она была почти невидима среди льдов и снегов Северного моря из-за прозрачно-белого меха. Когда сторхельты распяли на льду многохвостую лисоподобную тварь, вогнав в лапы тяжелые копья, мне оставалось лишь отыскать ее сердца и пронзить их. Но ни кипящая благодать, ни заветная пятнадцатая руна не порадовали меня. Я лишь попросил Скирира не наказывать моих сыновей слишком тяжелым условием.

После Стиг протянул мне бурдюк:

— Тут сердце очень сильной твари. Рагнвальд подобрал для тебя лучшее.

Будто я не вольный хёвдинг, а сраный жеватель угля, балованный ярлов сынок, которому отец дарит и хирд, и руны, и броню.

Я отошел в сторону, разрезал ножом бурдюк, кое-как выковырял из закаменевшего на морозе жира здоровенное черное сердце, которое выглядело так, будто отлито из железа. Покрутил в руках, повертел, а потом вонзил в него зубы.

Для перехода в сторхельты проводник не нужен. Во мне уже была твариная плоть, и сейчас я всего лишь усиливал тело, а не менял его. Потому я грыз мерзлое сердце, не чувствуя ни запаха, ни вкуса, проглатывал, почти не жуя, и снова откусывал. Я ощущал, как ползет вниз по горлу каждый кусочек, как он хладным камнем ложится в желудок. И больше ничего.

Кусок твариной плоти становился всё меньше, а кроме неприятной тяжести в животе, я ничего не почувствовал. Может, Скирир не хочет, чтобы я становился сторхельтом вот так? Может, ему весь этот поход не по душе? Вдруг он ждал, что я сам справлюсь с Бездной, лишь при помощи своего хирда, а не воинов со всех Северных островов? Но я уже не мог отступить и всё грыз и грыз клятое сердце, пока мои руки не опустели.

Я опустился на лед и стал ждать. Вряд ли Стиг прихватил с собой два сердца той твари. Может, у нее и вовсе было лишь одно. Если ничего не выйдет, тогда я попытаюсь съесть другие сердца.

Но думал я не о сторхельтах и не о будущем сражении, я думал о замершем море под собой. Правда ли там спит бог-предатель? И лишь его дыхание согревает воду, от чего тают льды? Где его голова и где ноги? Наверное, голова лежит к югу, раз там раньше сходит снег. Хотя сейчас чудилось, будто я чувствую Хагрима через ледяную и водную толщи. Будто он смотрит на меня со дна пропасти и медленно выдыхает тяжелый воздух. Иначе почему лед вокруг меня стал таким теплым? И ветер не резал кожу острыми порывами, а нежно гладил, точно весенний бриз. И хотя уже стемнело, я будто сидел под лучами жаркого годрландского солнца. Скинул меховой плащ, снял шапку и рукавицы и смотрел, как плавится в ладони обломок льда.

Тудум!

Гулко ударил бодран.

Тудум!

Звонко зажурчали весенние ручьи.

Тудум!

Захрустели ветки под чьими-то шагами.

Я по-прежнему сидел на льду, и вокруг не было видно ни души. Лишь слышалась рунная сила конунговых посланцев, что ждали неподалеку. Так откуда же бодран? Где ручьи и ветки?

Тудум!

Гулко ударило сердце.

Тудум!