Сага о Кае Лютом (СИ) - Бутырская Наталья - Страница 14

И княгиня в домашнем платье. Сама наливает, сама накладывает, сама подает. Даже вон прядь волос выбилась из-под убора.

Когда же я отвалился от стола, тяжело пыхтя, Мирава впервые заговорила о деле:

— Сыт ли, гость дорогой? Доволен ли?

— И сыт, и пьян, и доволен, — кивнул я, рыгнув. — Только уступать всё равно не стану.

— Уступать? О чем ты говоришь? — искренне удивилась она.

— Четыре марки золотом. И конякские лошади.

Княгиня звонко рассмеялась и махнула рукой:

— Что ты, Кай Эрлингссон? Ты выполнил всё оговоренное честь по чести, и я отдам всё по чести. Насчет коней можно и после поговорить. Я торговаться не приучена, для того другие люди есть. Поди, и ты не сам для хирда снедь покупаешь?

Я с облегчением выдохнул, потому как сейчас не хотелось спорить да коней обсуждать.

— Мой муж говаривал, что у вас на пирах принято рассказывать о своих подвигах. Думается мне, что за твоими плечами немало славных деяний! И побывал ты в разных землях, многое повидал. Будь так добр, коли не в тягость, поведай что-нибудь! А то я всего и видела один Смоленец да деревни окрестные!

И глаза у Миравы такие искрящиеся, любопытные. А чего ж и не рассказать? Особенно когда слушают так внимательно, ловят каждое слово, ахают да руками всплескивают. Княгиня как девчонка хохотала над забавными случаями, вытирала слезы, когда я говорил о гибели ульверов, возмущенно вскрикивала из-за предательства Росомахи.

Когда я закончил рассказывать, на дворе уж стемнело, девки зажгли свечи на столе и по углам комнаты.

— Вот она какая — жизнь хирдманов, — протянула Мирава. — Вольная! Хочешь — идешь в жаркий Годрланд, хочешь — с тварями сражаешься, хочешь — домой ворочаешься и детей рожаешь. И ответ ни перед кем держать не надобно. А коли тяжко где, так уходишь в другое место. Сам себе князь!

— На Северных островах таких хёвдингов, как я, называют морскими ярлами. Пусть земли и деревень у меня нет, зато есть корабли и воинов не меньше, чем у обычного ярла, — похвалился я.

— Жаль, все не могут быть морскими ярлами, — грустно улыбнулась княгиня. — Кому-то надо и землю пахать, и скот пасти, и мечи ковать. А кому-то надо пахарей и ремесленников защищать.

— Это верно. Я своих тоже в обиду не даю. И за отца, мать, жену и Сторбаш всегда готов постоять.

— А если ты далеко? Как им тогда быть? Сам говоришь, год тебя в родных краях не было. Вдруг твари до них добрались?

— Быть того не может. Там же есть воины, конунг Рагнвальд на страже. А еще, — вспомнил я, — отец может нанять другой хирд.

— Иногда даже золото не помогает. Ведь не всегда отыщется такой храбрец, что согласится помочь с бедой даже за щедрую плату.

— Ну так хирды ж для того и есть, чтоб отдавать мечи за честную монету.

А она будто и не слышит:

— Видишь, подошла беда к моему порогу, а бежать некуда. И нельзя! Ведь за мной и деревни, и города, и люди. Всех не увезти, не спрятать. Это конякам хорошо — всё, что у них есть, умещается в седельных сумках. Потому они и носятся где хотят, нападают когда вздумается, всех убивают, жгут, уводят в полон. И нет никого, кто бы помог, защитил… — княгиня всхлипнула.

— Так ведь князь, муж твой…

— Далече он. И не ведаю, вернется ли живым.

— И эти… вингсвейтары. Ты же говорила, что должны приехать!

— Верно. Вингсвейтары. Да и дружинники еще есть, есть собранные по деревням воины, а вот вести их некому. Мы, живичи, люди мирные, к боевому ремеслу не очень приучены. Мечом махать умеем, а вот думать, как биться, куда войско вести… Были воеводы, да всех князь забрал. Вот нашелся бы опытный хёвдинг, что не раз водил свой хирд и на тварей, и на людей, сильный духом, умелый! Я бы такого золотом осыпала, отдала всех своих воинов, лишь бы защитил он мои земли! Остановил бы клятых коняков!

Я покивал, мол, да, неплохо бы такого найти, а потом сообразил, что к чему:

— Так ты что же, снова меня нанимаешь?

Княгиня встала из-за стола, прошлась по комнате, шелестя длинным подолом, заправила волосы под убор.

— Можно и нанять, коли тебе так будет угодно. А можно иначе…

Подошла поближе, коснулась пальцами моего плеча и продолжила:

— Слышала, что на Северных островах главная ценность — земля, на которой можно хоть что-то взрастить. Я могу дать твоим людям землю — хорошую, богатую, а тебе — деревню или две. Перевезешь родителей, жену с сыном, купишь скот, построишь дом… А если хочешь иного, так стань воеводой. Будешь вторым человеком в княжестве после моего мужа. Отдам всех воинов под твою руку, будешь водить не пять-шесть десятков, а пять-шесть сотен.

Я едва успевал слюни подбирать. Много доброй земли, деревни, свой двор — чем плохо? Да только если б я того хотел, так остался бы в Сторбаше, помогал отцу, а после его смерти занял бы его место. Поди, лендерман на Северных островах — тоже не последний человек. А воеводой… Это княгиня сейчас так говорит, а вернется ейный муж с другим воеводой и погонит меня. Стыд! К тому же конунг Рагнвальд тоже звал меня в свою дружину, пусть не воеводой, не хёвдингом, но тоже не простым воином. И это я еще хельтом тогда не был. Сейчас, может, и хёвдингом позовет.

И с чего вдруг княгиня стала так любезничать? Ну прогнал коняков, так с этим бы любой справился.

— А ты, Мирава Чеславдоттир, хитра. Никак рассказали тебе что-то о битве в Вениборге?

— Вениборг, — улыбнулась она и вернулась на прежнее место. — Хорошее название для Звениславля. Рассказали. И Смоленецкому княжеству нужен воин с таким даром.

— Каким «таким»? — прищурился я.

Уж не сболтнул ли кто из моих хирдманов? Да не, когда бы успел? Значит, кто-то глазастый и смекалистый, скорее всего, из тех воинов, что ехали с Одинцом. Я особо не приглядывался, так что мог и не заметить, как на одного человека стало меньше.

— Таким, что хускарла делает хельтом, а хельта — чуть ли не сторхельтом. Что бы ты ни выбрал, я не обижу тебя ни золотом, ни милостью, ни вниманием. Сама Масторава привела тебя в мое княжество в столь трудный час.

— Хочешь, чтобы я оборонял княжество от коняков… А ну как они отступят? Зачем тогда держать слово, давать золото и земли? К тому же князь мне ничего не обещал. Вдруг он не захочет выполнять обещанное женой? Скажет, что ты всполошилась почем зря. И что тогда?

Всё напускное радушие слетело с княгини, и теперь я видел перед собой обычную перепуганную бабу.

— Не отступят. Им некуда отступать.

— Почему?

Мирава замялась, не решаясь ответить. Но я уже полностью опомнился, стряхнул сытую дремоту и насторожился. Неспроста ведь княгиня предлагает так много случайному хёвдингу, пусть даже с особым даром!

— Всё равно согласия не дам, пока не услышу всю правду.

— Хорошо, — она утерла выступившие слезы. — Где-то там, далеко на востоке, где коняки жили прежде, вдруг появились твари. Много. Коняки отбивались сколько могли, а потом пошли сюда, на запад. Говорят, поначалу они отстраивали дома на новых местах, но потом перестали. Теперь всё добро они возят с собой. Возвращаться им некуда, там всё заполонили твари. Вроде бы стоит их пожалеть, но не можем мы пустить коняков к себе — сейчас к живичским землям подошли самые быстрые воины и самые жадные племена, а за ними следует огромная орда, тьма! Если бы их было немного, мы могли бы принять их, дать землю, дать место для выпаса лошадей. Но коняки — как саранча — идут и пожирают всё на своем пути. А за ними идут твари.

Последних слов княгини я толком и не слышал.

Как же так? Неужто близится конец мира? Неужто Бездна поглотит все земли, пожрёт и нордов, и сарапов, и живичей, потом дотянется до богов? И наш небольшой островок, беспомощно болтающийся в море Бездны, как некогда говорит Тулле, уйдет под воду?

На юге, у сарапов, Бездна вырвалась несколько десятков лет назад. У нас, на Северных островах — зиму назад, если не считать тот первый случай. На востоке, у коняков, это случилось уже давно. И скоро люди будут сражаться друг с другом за последние крохи земли, еще не поглощенные Бездной.