Усилитель. Трижды воскресший (СИ) - Урусов Алексей - Страница 49

Владислав встал, заглянул в глаза отцу и спросил: – Я тебя расстроил?

– Нет. Ты просто ошибся. И если ты сделаешь правильные выводы из этой ошибки, я буду счастлив: научиться можно только таким образом – набивая шишки, а иногда и фингалы, в стандартных и нестандартных ситуациях. Я расстроюсь, если ты не сделаешь правильных выводов, или вообще окажешься неспособным делать правильные выводы из ошибок и поражений. Не знаю, может двадцать, может тридцать лет есть у меня, чтобы подготовить тебя, и ты мог встать во главе рода. А может быть этого времени совсем немного, всё в руках Божьих. Но пока я жив, ты имеешь такую роскошь, как право на ошибку, без фатальных ошибок, конечно. Чтобы позже, когда ты будешь отвечать за судьбу своих старших сестёр, своих жены и детей, ты мог уверенно сохранить род и его приумножить. Ладно, поеду.

Владимир. Дом Перловых.

Привычка каждый день после конной тренировки бывать в конюшне, самому задавать коням корм и чистить их, сохранилась у меня и после переезда к Перловым, но в выходные дни поход в конюшню сдвигался на более позднее время из-за прогулок по городу. Искупавшись и осмотрев лицо и грудь в зеркало, я убедился, что отделался лишь несколькими небольшими царапинами да парой ушибов и двинулся в конюшню, предварительно заглянув на кухню за сахаром. А ещё захватил резиновые перчатки – на Бога надейся, но за дезинфекцией следи: небольшие царапины, которые могли образоваться при драке, если в них попадут микробы, могут и загноиться.

Неожиданно за работой меня прервали Василий с Борисом, посланные отцом, который не смог до меня дозвониться: – Андрей, папа с мамой подъезжают, он тебя зовёт срочно. Там барон Плетнев тоже скоро приехать должен.

Понятно. У кого-то из свежепобитых обнаружился фингал или кровоподтёк, или хуже того – сломанное ребро, и их родители начали поднимать волну. Хотя, вроде, уходя я коротко всех глянул, и не видел никаких трещин и переломов. А хуже, если эту волну поднял сам молодой барон, а папаша – подхватил. Я, конечно, прав на все сто процентов. Но барон – он и у папуасов барон. Так что под недовольное ржание коней, непонимающего косящихся на меня своими большими коричневыми глазами, покидаю конюшню, быстро бегу к себе и ныряю под душ: перед бароном я должен предстать опрятным и приятно пахнущим, иначе – нарвусь на обвинение в пренебрежении и спешку как оправдание никто не примет.

Одеваюсь в парадный комплект одежды, на несколько секунд замираю перед зеркалом, немного поправляю прическу и быстрым шагом направляюсь в гостиную.

В ней, в креслах около камина расположились Геннадий Алексеевич и незнакомый мне мужчина средних лет. Наверняка, это и есть барон. Захожу, кланяюсь, здороваясь.

И хозяин дома, и гость поднимаются с кресел. Про себя успеваю подумать, что если бы всё было плохо, и у Плетнева были бы ко мне серьёзные претензии, он бы вставать не стал – чтобы выразить своё ко мне негативное отношение. Он барон и находится на более высокой ступеньке по знатности, и знаки уважения «обычным дворянам» оказывать не обязан. Тем более мне, несовершеннолетнему. А раз встал и приветливо улыбается, значит, не всё так плохо.

Геннадий Алексеевич кивком показывает на барона: – Андрей, представляю тебе барона Плетнева Евгения Васильевича.

– Господин барон, для меня честь быть представленным Вам.

– Рад Вас видеть, молодой человек, – кивает мне барон в ответ.

Перлов показывает мне на третье кресло, стоящее немного в стороне, около журнального столика: – Андрей, присаживайся.

Они садятся, я тоже.

После этого, как я понял, Геннадий Алексеевич и Плетнев вернулись к беседе, прерванной моим появлением. Обсудили урожай чая в Китае, придя к выводу, что он хорош и рост цен не предвидится, персиков и мандаринов на юге, посадку озимых и перспективы очередной навигации.

Дитерихс мне уже растолковал, что при разговоре сразу переходить к сути дела дворяне не могут – аристократические нормы поведения требуют вначале обсудить общие темы, потом «прощупать почву», выяснив по мелким оговоркам и недосказанностям, а иногда и по намёкам, отношение к гостю, чтобы ни одна из сторон в результате не потеряла лица из-за необоснованно завышенных ожиданий и не посчитала, что её часть задета пренебрежением. Так что я ждал, когда главы родов обсудят то, что считают нужным и перейдут к причине, собравшей нас у камина.

Плетнев этот переход выполнил мастерки – рассказав очередную флотскую историю, он завершил её так: – Ну, на флоте очень много держится на непоколебимых традициях, заложенных ещё Петром Великим, ритуалах и чего греха таить, многочисленных суевериях. Кстати, о суевериях. Буквально полтора часа назад позвонила мне Эльвира Леонидовна, да-да, – кивнул он Перлову, – вдова Ромашова, и сообщила, что её сын заявился домой с хорошим синяком под глазом. И на ее вопросы он сознался, что он, и ещё несколько лицеистов во главе с моим Владиславом, хотели побить Андрея. Но что-то у них пошло не так и биты оказались они. Я, конечно, своего тут же допросил, он тоже сознался. И он и был заводилой всего этого дела. Не знаю как у Вас, Геннадий Алексеевич, но в моём детстве и юношестве было суеверное убеждение, что собрав вокруг себя вассалов и приняв их клятву, можно получить больше силы при инициации. Чушь вроде бы полная, но, как оказалось, живучая. Вот и мой сын на это купился и попытался, с расчётом на будущую инициацию, скооперировать вокруг себя небольшую группу и получить с них вассальную клятву. Не знаю, какие методы убеждения Владислав использовал для других ребят, но вроде, они все давние друзья и мой сын у них в лидерах ходит.

– Да-да, в моём детстве среди детей подобное заблуждение тоже существовало; время идёт, подтверждений оно не получает, но в мальчишеской среде продолжает жить, – согласно кивнул головой Геннадий Алексеевич.

– Ваш пацан, конечно, прав, что дал отпор. Думаю, и Вы, Геннадий Алексеевич, и я поступили бы так же. Так что смена растёт достойная. Своему оболтусу я разбор заплыва за буйки устроил. Опять же, действовал Влад не со зла, а в силу неопытности и стремления поскорее и посильнее подпереть меня на семейном капитанском мостике – в немногочисленном роду каждый человек на счету, а уж на наследника всегда большие надежды. Вот он и рвался оправдать.

– Андрей, что ты можешь сказать про этот конфликт? – обратился ко мне Перлов.

– Я бы вообще не применял слово «конфликт» к имевшему место недоразумению. А вот слово «недоразумение» мне кажется как раз подходящим. Это всего лишь мальчишеская драка, каких только в нашем лицее бывает десяток на дню. Я не скажу цифры, но на каждую лицейскую дуэль приходится несколько драк, наверное, точнее их назвать потасовками или даже, наверное, обменом ударами. И ни одна из таких потасовок ни событием, ни конфликтом не считается. Я сразу же сообщил о произошедшем Геннадию Алексеевичу, но исключительно потому, что не знал, какой реакции ожидать от остальных участников драки, тем более, с участием юного барона, а сам изначально посчитал этот эпизод слишком незначительным, чтобы придавать ему какое-либо значение. И сейчас я его считаю таким же, непонятно как оказавшимся в центре внимания. Что же касается так называемого вассалитета: я перед дракой пытался объяснить, что находясь под опекой, я не имею права на подобные действия. Так что и сама причина драки мне кажется ничтожной, и никаких негативных последствий от неё я не вижу.

– Мне Ваша позиция понятна, и, тем не менее… – барон Плетнев поднялся с кресла; сразу же, как только он начал вставать, поднялся со своего кресла и Геннадий Алексеевич, а я так просто подскочил…

– Геннадий Алексеевич, Андрей Андреевич, приношу Вам свои извинения, и надеюсь, что инцидент, имевший место, не омрачит традиционно добрые отношения между нашими родами, – Евгений Васильевич склонил голову в лёгком поклоне.

– Извинения принимаются. Для нашего рода честь вести общие дела с родом Плетневых, на протяжении сотен лет верно служащем Отечеству.