Две жизни. Том II. Части III-IV - Антарова Конкордия - Страница 49

– Я был совершенно уверен в ваших необычайных силах, доктор Иллофиллион, и испытал на себе их действие. Но чтобы человек мог быть настоящим волшебником – это я считал преимуществом восточных сказок.

– Если вы, Игоро, находите, что я так разительно изменился, то что же мне думать о вас? Ведь я не только не мог бы узнать вас, но не мог бы и поверить, что можно так измениться в короткое время.

Игоро, которого я видел в начале нашего знакомства, был бледным и тихим юношей. Сейчас передо мною сидело существо, отдалённо напоминавшее мне Андрееву. Чёрные глаза на его загорелом лице светились с такой энергией, что я невольно думал о Наталии Владимировне. Голос Игоро звучал сильно, все его движения были быстры и уверенны.

– Я очень рад, что вы оказались таким послушным пациентом, – смеясь, сказал Иллофиллион и положил свою руку на плечо Игоро. – Я вполне понимаю, как трудно было вам повиноваться и не выходить из комнаты, когда вы чувствуете себя уже несколько дней совершенно здоровым. Зато сегодня вы сделаете сразу довольно большую прогулку. Я приглашаю всех собравшихся здесь в парк. Там мы найдём садовника, вооружимся лопатами и посадим новый питомник эвкалиптовых и хинных деревьев. Кроме того, я обещал взять вас с собой в поездку по дальним отделениям Общины. Для этого Зейхед-оглы каждый день будет обучать всех вас езде на мехари. И тем, кто уже ездил раньше, и кто совсем этого не умеет – всем надо научиться владеть верблюдом как следует, иначе вам не преодолеть пустыню. Предупреждаю, путешествие будет не из лёгких!

– Неужели вы не возьмёте меня с собой, считая, что я ещё недостаточно здоров? – взмолился Игоро.

– Возьму, если вы и дальше будете так же пунктуальны в следовании предписанному вам режиму, – улыбнулся Иллофиллион ему в ответ.

– Удивительно! Только сегодня я собрался опротестовать этот режим, и вы словно прочли мои намерения. Разумеется, доктор Иллофиллион, теперь я буду кроток как ягнёнок и послушен как голубь.

Мы вышли в парк и вскоре принялись за предложенную нам работу, причём Иллофиллион прочёл нам целую лекцию по ботанике. Игоро, которому было приказано смирно сидеть в тени, выказал удивившие меня знания по ботанике и по геологии. Ещё раз я был поражён своей невежественностью и невольно воскликнул:

– Когда же, Игоро, у вас было время стать учёным? Ведь вы всю жизнь отдали театру?

– Я отдал душу и сердце театру и человеку. Но ум мой я не запечатывал. Я старался проникнуть в высший разум Жизни и в разум моих бессловесных земных братьев – растений и животных. Много ли я в этом успел, этого я сам не знаю.

Его ответ меня поразил. Как мало я сам вникал в окружающую меня природу! Меня хватало только на человека, и то – хватало ли?

До обеда мы сажали деревья. Затем я пошёл учиться в комнату Али и, по обыкновению, забыл время, место и текущие обязанности. Мой милосердный Учитель Иллофиллион пришёл за мной, и после чая мы отправились в дальнюю долину учиться езде на мехари.

Много было смеха и шуток над нашей неловкостью, особенно неприспособленным оказался я, никак не умещавшийся в маленьком седле, в котором Иллофиллион сидел как приклеенный.

Мне на помощь пришёл Никито, и всё же первый урок не был мною осилен. Я не мог приспособиться ни к медленному, ни к быстрому шагу мехари и сваливался с седла довольно благополучно, но преуморительно. Умное животное каждый раз терпеливо и мгновенно останавливалось, хотя могло несколько раз наступить на меня.

Бронский в этом обучении обогнал всех, и я упрекал его, шутя, что он скрыл от всех своё давнишнее умение управлять мехари. Он же совершенно серьёзно уверял меня, что единственный раз в жизни ехал на мехари, когда направлялся в Общину, и что стоит лишь мне почувствовать себя арабом – и я с лёгкостью смогу правильно управлять и собой, и мехари. Очевидно, огромная артистичность этого человека и здесь помогала ему.

После урока верховой езды, всех нас утомившего, мы отправились купаться, потом ужинать. Вечером мы пошли слушать музыку Аннинова.

По дороге к жилищу музыканта я так ярко вспоминал Константинополь, Анну, её музыку и божественный, человеческий голос виолончели Ананды. Некоторое смущение было в моей душе. Я не мог себе представить, чтобы кто-либо был в состоянии играть лучше Анны и Ананды. Я боялся, что не смогу быть достаточно вежливым внешне, как меня учил Иллофиллион, и не сумею скрыть своё разочарование перед выдающимся артистом, чью жизнь заполняла только музыка.

Как примирить прямолинейную внутреннюю правду с внешним лицемерием, если мне не понравится его музыка? По обыкновению, я получил ответ от Иллофиллиона, который без моего словесного вопроса сказал мне:

– Разве ты идёшь сравнивать таланты? Ты идёшь, чтобы приветствовать творческий путь человека и найти в себе те качества высокой любви, которые могут принести другому человеку вдохновение. Люби в нём, в его пути всё ту же Силу, двигающую Вселенной. А на какой ступени совершенства эта Сила в данный момент остановилась в человеке – это не должно тревожить тебя. Она должна будить твою энергию радости и помогать тебе нести человеку привет. Приноси цветок в его храм, как я тебе говорил не раз, и не суди о том, каков на твой вкус этот храм.

Вечером, оставшись один, я снова раскрыл записную книжку брата и стал читать вторую запись.

«Ты полон бурлящих мыслей от моих вчерашних слов. Ты не постигаешь, как можешь ты приветствовать в каждой текущей встрече Истину, вошедшую к тебе в той или иной временной форме. Многое в жизни людей тебе отвратительно. Отвратительны тебе попойки твоих соратников, их вечные игры в карты, их ссоры и мелочные интересы.

А между тем ты ни разу их не осудил. Напротив, ты сумел быть таким беспристрастным к каждому из них, что все солдаты и офицеры неизменно идут к тебе со своими вопросами, выбирают тебя судьёй чести и надеются получить облегчение в своём горе и недоумении.

Все, даже отъявленные буяны, стремившиеся поначалу задеть или запугать тебя, отходили, смирившись, после того как пытались вызвать тебя на личную ссору. Твоя храбрость лишала их всех поводов к раздорам, а сила твоей любви к человеку заставляла каждого уходить от тебя в уважении к тебе и твоему дому. Многие уходили с сознанием, что приобрели друга. Иные уходили примирёнными, другие в недоумении, но никто потом не имел желания повторить озорные выходки.

Переосмысли теперь представление о том, что любовь и Бог – это лишь одно прекрасное. Самое худшее, что кажется тебе таковым, не что иное, как та же любовь, только дурно направленная в человеке.

Любовь вора к золоту – всё та же любовь, лежащая под спудом предрассудка жадности и стяжательства. Любовь мужа к жене, любовь матери к детям – та же любовь, не имеющая силы развязать тугие ленты своих ограниченных чувств и увидеть Бога в человеке, за гранью личностного предрассудка «моей» семьи.

Переходи в своём, теперь расширенном, сознании в иные формы понимания окружающих тебя живых временных обликов людей. В каждой своей встрече прочти свой урок жизни, пойми одно: тот, кто пришёл к тебе, – самое главное и важное твоё дело. То, чем ты занят в данное «сейчас», это первое по важности – отдавай ему всю полноту сил и чувств и не оставляй каких-то частей духа и разума для дальнейшего.

Проходя свой день, неси бескорыстие своим делам, мир и гармонию людям, трудящимся рядом с тобой. Ты ведёшь жизнь целомудрия. Веди её и дальше. Но если ты думаешь, что целомудрие как таковое, как самодовлеющая сила, может возвести человека на высокие пути жизни, – ты ошибаешься. Это только одно из слагаемых, многих слагаемых духовной жизни человека, которое ведёт к гармонии и освобождённости, но само по себе не имеет цены.

Если человек полон предрассудков разъединения, всё его целомудрие не поможет ему продвинуться ни на шаг в его стремлении к совершенству. И наоборот, если человек ищет общения с Учителем и не имеет сил встать на путь целомудрия, все его попытки установить высокую духовную связь с Учителем останутся засорёнными, всегда грозящими низвергнуть его сознание в смятённые круги астрального плана.