Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 43

Пока мы возились со всем этим, вернулась Марья. Сказала, что, со слов старосты, какие-то мужики, «ободранные, будто их бесы потрепали», через деревню проходили, но на постой проситься не стали. Да и не приняли бы их, кто знает, может, тати какие и поделом получили. Округа-то у нас тихая. Мальчишки придут под вечер: «нечего без дела по усадьбе болтаться, а дела-то вы все переделали».

Я не стала говорить, что их никогда не переделать. Пожалуй, на сегодня действительно хватит.

Но получалось, с рассадой я безбожно затянула, поверив Марье с ее «как день сравняется, так семена на рассаду и сеять».

С другой стороны, она ведь не про парник говорила, а про открытый грунт, и я тогда не собиралась отапливать теплицу и не не была уверена, что все-таки займусь парником. Слишком много тяжелой работы, не враз управишься. А теперь уж придется доделывать.

30.3

Да и ничего страшного, что поздно с рассадой спохватилась. Сколько-то семян в ближайшие дни высею с прицелом на рассаду для теплицы. В саму землю, как разогреется, засею редиску, петрушку, посажу лук на зелень. По краю, чтобы росла не мешая другим посадкам, — морковь. Остальное засею салатной горчицей. Она быстро растет. Потом сколько-то оставлю расти дальше, а ненужное перекопаю, когда придет пора сеять тыкву и кабачки. А там, глядишь, и рассада дойдет.

И арбузы! Еще же я хотела посадить арбузы и дыню! Но это уже когда станет совсем тепло.

А сегодня я, наковыряв часть старого перегноя из ящика, устроенного еще маменькой, принесла его прогреваться в сени, чтобы назавтра смешать с землей из цветочных горшков и ящиков, которые я именно поэтому до сих пор не убрала из галереи. Завтра и рассадой займусь, прямо с утра.

Потом мы неторопливо и со вкусом помылись в бане. К тому времени подошла опара, я, как и собиралась, поставила тесто на пироги, а пока поднималось тесто, снова села за вязание.

После истории о «ненормальной» помещице я решила, что шить куртку привычного мне удобного фасона, пожалуй, не стоит. Хорошо, что до сих пор руки не дошли. А пару свитеров все же свяжу, их под верхней одеждой не видно, так что можно даже выкройку не адаптировать — обычное спущенное плечо и рукав без оката. Жаль, круговых спиц здесь пока не придумали, и на коленке их не соорудишь — дома-то я привыкла вязать регланы от горловины: расчетов минимум, и сшивать потом не нужно.

Я как раз вынула из печи пироги, промазала верх маслом и накрыла полотенцем, когда во дворе простучали копыта и заржала лошадь. Деревенские, что ли, все вместе на телеге приехали?

Но в дверь постучали уверенно и громко — деревенские так бы делать не стали.

— Барин приехал, и с ним доктор, — крикнул Петр, успевший разглядеть незваных гостей из окна людской. — Открыть?

— Я сама открою, — сказала я.

Нехорошее у меня предчувствие. Доктора никто не звал, а Виктор после того, как я прогнала его, велев больше не показываться на глаза, — при этой мысли в груди кольнуло чем-то вроде сожаления — и вовсе не должен был появляться, гордость бы ему не позволила.

— Добрый вечер, господа, — улыбнулась я, пропуская их в дом.

Обругала себя, поняв, что улыбка получилась настоящая, стоило мне увидеть Виктора. И тот словно бы просветлел лицом на несколько мгновений.

А может, просто пироги унюхал, пахли-то они на весь дом.

Только когда Виктор глянул на доктора, лицо его замкнулось, словно забрало опустилось, скрыв все эмоции.

Половую тряпку у входа сменил вязанный из обрезков коврик, но Виктор даже без напоминания вытер ноги. Доктор покачал головой, словно получил подтверждение чего-то неприятного.

— У Марьи все еще болит рука? — спросил Виктор.

— Нет, но проще не разводить грязь, чем потом отмывать ее, а в освободившееся время прислуга может заняться чем-нибудь полезным. — Я мило улыбнулась, хотя тревога грызла меня все сильнее. Что их принесло? — Поэтому, Евгений Петрович, потрудитесь вытереть ноги, пожалуйста.

Доктор послушался. Но, едва ступил в коридор, подхватил с пола те самые розовые тапочки, что я сделала сегодня. От скуки — знала бы, какую свинью работнички захотят мне подложить, не скучала бы — я связала и пришила к тапочкам заячьи ушки и вышила на мысках носик и глазки. Получилось довольно мило, даже несмотря на размер, а может, благодаря ему.

— Что это?

— Домашние тап… туфли, — ответила я.

— Спасибо за подарок. — Муж выхватил из рук доктора тапочки и начал стаскивать сапоги.

Не знаю, кто из нас оторопел сильнее — я от такой наглости или Евгений Петрович, на лице которого явно читалось желание вызвать психиатрическую бригаду. А тапочки, как назло, оказались в самый раз.

Из кухни высунулся Мотя, настороженно глядя на гостей. Виктор посмотрел на него так же внимательно. А потом вдруг присел на корточки и медленно протянул руку ладонью вниз. Кот чуть наклонил голову набок, помедлил. Неторопливо подошел к нам, обнюхал ладонь и начал тереться об нее. Вот же зараза такая! Плевать ему, что мужа я выставила и сейчас впустила, только чтобы не устраивать скандал при посторонних! И Виктор будто забыл о расцарапанных руках и половине ведра бордоской жидкости за шиворотом. Почесал кота за ухом, под подбородком, погладил пару раз, прежде чем выпрямиться. Все это он проделал с таким же непроницаемым лицом, и мне захотелось от души приложить его кочергой и отобрать тапочки — может, хоть тогда увижу какие-то эмоции.

Если он и с Настенькой общался с такой же мордой кирпичом, понятно, почему она жаловалась на холодность мужа и запирала спальню.

Кстати, надо бы доктору скальпель вернуть. Или все же нагло присвоить, наверняка тот уже обзавелся еще одним, если вопреки здравому смыслу не держал дома запасной? Посмотрю на его поведение.

И, словно отвечая на мой невысказанный вопрос, Евгений Петрович сухо произнес:

— Анастасия Павловна, у меня к вам серьезный разговор. Я попросил Виктора Александровича присутствовать при нем не только как вашего супруга, но и как главу дворянского совета нашего уезда.

Так. Обойдешься без своего скальпеля.

— Марья, подай чай в маленькую гостиную, — крикнула я.

Хорошо, что во время последней уборки я сняла пыльные чехлы, чтобы их постирать, и пока не вернула обратно. Хорошо, что дом после того как проявилось благословение требовал уборки куда меньше обычного: пыль словно сама рассасывалась.

Плохо, что снова назревает какая-то пакость.

Конец первой книги