Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 36

Синие пятна, как я и предполагала, оттерлись не до конца, но ничего страшного. На лице почти незаметно, будто жилка просвечивает, а на холку мою смотреть некому. Долго намываться я не стала: протопится баня, ближе к вечеру и отмоюсь, и отпарюсь как следует.

А пока она топится, стиркой займусь, раз уж обещала Дуне помочь. Хорошо, что обе куртки — и моя, и Виктора — оказались суконными, на стеганой подкладке, а не на меху.

Получалось у Дуни куда быстрее и ловчее, чем у меня. Пока я отмывалась да оттирала тряпкой купорос со своей одежды, Дуня успела расправиться с вещичками Виктора, притащила откуда-то мои ношеные сорочки и нижние юбки, настругав мыла, поставила их кипятиться и взялась за мужские порты с рубахой.

— Это Петруши, — смутилась она под моим любопытным взглядом. — Он сам-то не может сейчас.

И в самом деле, переодеть-то мы его переодели, но вряд ли у конюха было много смен одежды, а я про это вовсе не подумала.

— Спасибо, я тебе за это тоже доплачу, — сказала я.

— Да что вы, Настасья Пална, я же не ради денег. — Она густо покраснела.

— Марьи на тебя нет, — проворчала я, проглотив едва не вылетевшее «все они одинаковые, никакой пользы, кроме вреда!»

— Да я понимаю, — вздохнула девушка на то невысказанное, что повисло в воздухе. — Только сердцу не прикажешь.

— Бабы каются, а девки замуж собираются, — покачала я головой и решила дальше тему не развивать.

26.1

Перед тем как замочить целиком куртку, я проверила карманы и наткнулась на бумагу. Записка! Записка от Виктора, которую принес хамоватый Иван и про которую я совершенно забыла!

Как забыла и что не смогла бы на нее ответить, если бы захотела. Сейчас ответ и вовсе стал не нужен. Но я все же сломала печать со вставшим на дыбы единорогом.

«Здравствуйте, Анастасия. До меня дошли слухи о вашем нездоровье. Пожалуйста, сообщите, все ли хорошо. Я опасаюсь, что недавняя болезнь могла оставить последствия...»

Так и скажи: «Не рехнулась ли ты после нервной горячки, дорогая женушка? Не придется ли снова с тобой возиться?»

«…Напоминаю, что я не отказываюсь от обещания полностью оплатить услуги доктора до вашего окончательного выздоровления, поэтому не стесняйтесь обращаться к Евгению Петровичу при необходимости. Я помню, что Петр болен, а у Марьи повреждена рука, и готов, если нужно, прислать вам одного-двух дворовых людей для помощи по дому».

Если они такие же хамы, как твой лакей, — спасибо, обойдусь! Да и вообще обойдусь без помощи, в комплекте с которой идут сцены ревности!

Я не поленилась заглянуть на кухню, чтобы сунуть письмо в печь. Когда я вернулась, Дуня возилась со стиркой, старательно изображая, будто ей совсем нет дела до барских писем. Я так же старательно притворилась, что мне тоже до них нет никакого дела, склонившись над своим корытом.

Расправившись с курткой, я скатала просохшие бинты и поставила их в печь стерилизоваться, нарезала еще, про запас, тоже отправила их в печь. Потом мы вместе с Дуней отполоскали и развесили прокипяченное белье.

— Банька поспела! — сказала Марья, когда мы с Дуней вернулись в кухню попить чая после трудов праведных. — Иди, касаточка, твой первый пар. Сама справишься али помочь тебе?

— Так пойдемте вместе, чего вы меня ждать будете!

— Ты ж барыня!

— Да ладно, я никому не расскажу, что мужичка барыню веником отхлестала, — улыбнулась я.

— А поди, и правда ладно. Дуня хоть попарит тебя как следует, я-то с одной рукой. А то, может, снимешь с меня эту штуку, касаточка, — заискивающе произнесла Марья. — Хоть помыться по-людски.

Я не стала спорить: все же не перелом, только предупредила, что руку повешу на косынку, а захочет веником помахать — пусть в левую берет. В конце концов, уж часик-то я за нянькой пригляжу, а там можно и снова лангету примотать.

Баня оказалась черной — с печкой-каменкой у входа, дым от которой повисал под потолком, прежде чем выйти через оконце под самой крышей.

Перед тем как париться, Дуня окатила лавки водой, смывая сажу. Я опасалась, что мне станет плохо — от дыма и от жарко протопленной бани, но, похоже, Настенька привыкла к подобному, потому что и в парной, и выйдя из нее в предбанник, я чувствовала себя замечательно. И ссору с Виктором баня если не смыла, то заставила отдалиться. Злость по-прежнему бурлила внутри, стоило вспомнить, но хоть плакать не хотелось.

Да и кто он мне, в конце концов? Просто красивый мужик, случайный знакомый. С глаз долой — из сердца вон, и не о чем сожалеть.

Потом, чистые и довольные, мы гоняли чаи. Ради такого дела Марья даже выставила на стол расколотый на неровные куски сахар. Дуня робко взяла самый маленький кусочек и осторожно слизывала крупинки.

— Бери, не стесняйся, — не выдержала я.

Она помотала головой:

— Нет, незачем мне привыкать. Раз побалуюсь — и хватит. — Она помялась, почему-то покраснев, и добавила: — Настасья Пална, а можно и Петю в баню сводить?

Я ожидала, что Марья одернет ее, но нянька кивнула.

— И то правда, тоже ж ведь, поди, хочется по-людски вымыться.

— Нельзя ему пока отмороженное ни греть, ни мочить, — покачала я головой. — Да и париться не стоит. Как бы плохо не стало.

— Барыня, так первый-то пар нам достался! Сейчас легкий, хороший, как раз больных да детишек водить. А руки и ноги мы с Марьей ему в платки замотаем, как тогда, а сверху чехлы эти, непромокаемые, что вы сделали. Так ведь не перегреется?

— У Марьи у самой рука на перевязи, — напомнила я.

Лангету я пока на место не вернула, оставила повязку косынкой, давая няньке отдохнуть.

— Да я только командовать буду, а Дуня все сделает, — отмахнулась Марья. — И в самом деле, жалко его.

Я сдалась.

— Только долго не парить и веником не отхаживать. Помыть — и все. И на голову ему шапку или платок наденьте. А я перевяжу потом. — Я обернулась к Марье. — В батюшкиных сундуках найдется для него одежка?

Нянька поджала губы.

— Больно много ты с ним носишься, касаточка, еще и одежку ему дарить. И без того по гроб жизни благодарен должен быть.

— Он меня спасал, — возразила я. — Найди уж что не жалко.

— Найду, — проворчала она.

Я думала, что Петра придется вести вдвоем, но до бани он дошел, лишь держась за локоть Дуни. И что-то мне подсказывало, что он мог бы вообще не опираться, просто воспользовался поводом. А вот возвращался, уже всерьез держась за меня и Дуню, видимо, силы иссякли. Но и это было просто замечательно. Быстро выздоравливает, даже чересчур быстро — я мысленно плюнула через плечо.

После перевязки Дуня подложила ему под спину свернутое одеяло, чтобы мог полусидеть, и так трогательно краснела, поддерживая кружку с чаем, что я не знала — то ли не смущать ее своим взглядом, то ли, наоборот, не оставлять эту парочку вдвоем, от греха подальше. Я мысленно хихикнула сама над собой: все мысли у меня в одну сторону. Петр-то сейчас для Дуни явно безопасен, а там видно будет.

— Она ему из жалости выпивки не принесет? — спросила я Марью, вернувшись на кухню.

26.2

При мне кучер о спиртном и не заикался, но я-то «барыня». Надолго ли его хватит? Радовало уже, что я не замечала никаких признаков приближающейся «белочки», притом что трезв он был уже четвертый день. Петр не злился, не жаловался. Когда не спал разговаривал с Марьей, которая много времени проводила с ним, — «все равно я с одной рукой тебе не помощница, а так и мне, и ему веселее». Когда Марьи не было, Петр беседовал с котом — но полежи-ка несколько дней без дела и без книг, и со стенами станешь разговаривать. Вот если бы Петр сообщил, что кот начал ему отвечать, я бы забеспокоилась, а так — пусть…

— Нет, я ей строго-настрого запретила, да он и не просит. Глядишь, и возьмется за ум. — Марья приложила ладонь к груди, губам и лбу, похоже, это было что-то вроде нашего крестного знамения. — Дай-то бог. Справный ведь парень был…