Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 14

— Как же тебя назвать? — сказала я. «Пушок» и прочие «барсики» явно не подходили к его широкой самодовольной физиономии. — Бегемотом?

Кот оглянулся, возмущенно чихнул.

— Не нравится? А Мотей будешь? Матвеем?

Он заурчал и снова пошел чуть впереди меня.

— Ну вот и договорились.

— Ты с кем там разговариваешь, касаточка? — Марья распахнула дверь кухни. Она уже оделась — сумела справиться с одной рукой.

— Да вот. — Я указала взглядом на кота, который продолжал дефилировать по галерее. — Чего ты мне не сказала, что у нас такой красавец живет?

— А это не наш. В первый раз вижу, приблудился откуда-то.

Я задумалась. В прежней своей жизни я бы сфотографировала кота и развесила по всему кварталу объявления в поисках хозяев. А здесь что делать?

— Думаешь, у деревенских сбежал?

— Да бог его знает. Там же что псы, что коты по округе без пригляда бегают. Один пропадет, полдюжины других останется.

— Значит, захочет — вернется к своим, а не захочет — пусть живет, — решила я.

Мотя, точно понимая, что разговор идет о нем, оглянулся. Подошел к двери кладовки и уставился на нее, гипнотизируя. Я рассмеялась.

— Открывай, Марья, охотничьи владенья.

10.2

— Как он в дом-то попал? — проворчала нянька, идя за ключами. — Не помню, чтобы я его пускала. Наверное, прошмыгнул, когда Ванька вещи аспида в сани таскал.

Ну, вот и ответ. Котики — они, точно газы, в любую щель просочатся.

Марья распахнула дверь кладовки, пропуская кота, и взялась за меня.

— А ты чего полуголая бродишь! Снова разболеться хочешь? Или ложись в постель, или одевайся немедленно!

Спорить я не стала. Перелила в большую кастрюлю теплой воды из бака, стоявшего на печи, снова наполнила его и ушла в детскую, приводить себя в порядок.

Все-таки правильно я сделала, что вчера не поленилась утеплить окна как следует. Всего-то одной грелки, стоявшей под кроватью, хватило, чтобы сейчас и полы не казались ледяными, и ополоснуться в тазике я смогла, не приплясывая от холода.

Зато с одеждой так просто справиться не вышло. Платье было с застежкой на спине. Вчера мне помогала одеться Марья, она же расстегнула мне часть крючков, прежде чем отправить спать. Но сама застегнуть бесконечный ряд крючков, не вывихнув руки, я бы вряд ли смогла. Еще и пришиты они были странно: на каждой стороне крючок чередовался с петлей, на ощупь поди приноровись. Не зря нянька предлагала нанять горничную. Но «нанять» — это когда еще, а одеться-то мне надо сейчас! Перерыв все сундуки, я нашла одно платье с застежкой на груди, из хлопкового набивного сатина. Похоже, ни разу не надеванное. Зачем же шила, если не надевать?

Впрочем, какая мне разница, чужая душа потемки. Я привела себя в порядок, приподняв подол, полюбовалась валенками. Выглядит потешно, да и ладно. Вот утеплю все окна в доме, трещины в печах замажу, чтобы топились, можно будет и туфельки надеть. Хотя, скорее всего, тогда мне понадобятся галоши, сезон же начнется!

Когда я шла на кухню, в дверях кладовки показался Мотя. Уложил на порог придушенную мышь, рядом еще с одной такой же, глянул на меня — заметила ли — и снова скрылся в темноте, услышав: «Хороший котик!»

Чем, кстати, его кормить? Мясом и кисломолочкой? Мяса, положим, он сам наловит. Но есть ли в доме молоко? Коровы в усадьбе точно нет, я бы услышала.

Ох, не о том я думаю, совсем не о том. Засовы на двери нужны надежные! И ставни бы навесить. А то бродят тут всякие по ночам!

Об этом я и спросила Марью, вернувшись в кухню. Не было ли в сарае у маменьки каких замков про запас сложено, и где мне нанять плотника, чтобы привез доски и сколотил ставни.

— Да зачем тебе! — всплеснула руками она. — Отродясь двери никто не запирал. Да и от кого тут, мы же не в городе!

— Говорю тебе, был здесь кто-то ночью!

— Домовой бродит, касаточка. Он уж с осени по дому бродит, скучал, небось, без хозяев настоящих. А так у нас и красть нечего!

С осени, значит, бродит… Вот только этого мне не хватало! И красть у нас есть что. Например, драгоценности из Настенькиного сундука. Спущу-ка я их в подпол под картошку, там точно никто не найдет.

— Такой большой дом — и красть нечего?

— Так батюшки твоего всё повытаскивали, что могли! Эти, как их…

— Кредиторы? — подсказала я.

— Да. Все, что мало-мальски ценное было. Зеркало маменьки твоей в резной раме, секретер батюшкин, даром что он только для красоты и стоял, из столовой вообще все забрали — и стол, и стулья, про серебро я уж молчу!

Вот, значит, почему Марья, водя меня по дому, обмолвилась: «Тут столовая была, а сейчас ничего нет», указывая на дверь рядом с кладовкой, и решительно повлекла меня дальше. Ничего, поесть я и на кухне могу, и вообще, на мой вкус, мебели в доме вполне хватало, так что сокрушаться по вынесенной я не стану.

— А засовы в сарае поищи, — закончила Марья. — Если хочешь посмешищем стать на всю округу. А скорее всего, придется за ними в город ехать.

Лучше быть посмешищем, чем потерпевшей. Поищу, непременно. Но сначала — дела неотложные.

Пока мы с Марьей разговаривали, я вынула из печи чугунок с кашей, укутала его одеялом, чтобы не остывал. Сдвинув угли к дальнему краю печи, выгребла золу. Подкинула на угли лучины, раздула их, оживляя огонь, потом доложила дров. Поставила на «плиту» чайник.

Тесто за ночь поднялось, разгладилось, но по-настоящему гладким и пушистым не стало. Пусть еще постоит. Судя по всему, подходить будет медленно: домашняя закваска да изрядная часть ржаной муки. Поднимется, надо будет обмять, подождать, пока поднимется еще дважды. Потом сформированным караваям придется дать расстояться как следует. К тому времени как раз и печь протопится, а я успею и поесть, и посуду помыть, и еще кучу дел переделать.

Кстати о печках…

— Марья, а маменька известку где хранила? — спросила я. — Гашеную?

Вчера в сарае я мешков с надписью «известь» не заметила, но, если уж у прежней хозяйки гипс нашелся, известь наверняка должна быть. Негашеную в выгребную яму кинуть или погреб обработать. Гашеной — там подштукатурить, там подбелить, по осени в землю внести, под капусту или свеклу. Или вон, как мне, с просеянной золой и солью — для термоустойчивой замазки.

— Так в углу сарая закопана. А зачем тебе?

— Закопана?

То, что у одной стены сарая не было пола, я заметила, но решила, что не доделали по какой-то причине. А это, оказывается, специально.

— Тесто известковое в горшках, а горшки в земле. Вечно так лежать могут.

Вечно мне не надо, но что известка есть — уже хорошо.

— А зачем тебе? — повторила Марья.

— Щели в печах хочу замазать, — не стала скрывать я. — Надоело мерзнуть. Да и, может, еще пригодится деревья побелить.

— Это ты чего еще удумала? — возмутилась Марья. — Они тебе стена, что ли, белить?

Я мысленно хихикнула: белить или не белить, кажется, вопрос вечный. Но, судя по удивлению Марьи, здесь это не принято, значит, рассчитывать, что осенняя побелка до весны дожила, не приходится. Нужно будет самой заняться. А до того…

За окном простучали подковы — торопится кто-то, прямо как мои мысли. Я заставила себя остановить их. До весны у меня еще есть время. Сегодня — хлеб, печи, замки, а если повезет и управлюсь быстро, сколочу ящик под компост, чтобы очистки морковки и подобное зря не пропадало. Зимой, конечно, он преть не будет, ну так ничего до весны отходам не сделается…

Громкий стук в дверь заставил меня подпрыгнуть. Колотили так, будто стучавший имел право требовать, чтобы его впустили.

— Марья, открывай! — Снова стук. — Открывай, кому говорю!

Нянька ахнула.

— Никак аспид вернулся! Да злой какой!

11.1

— Только чего он сам-то дверь не откроет? — Марья начала подниматься с сундука.

Точно, я же совсем забыла про кочергу в дверях!

— Погоди, я сбегаю.