Как стать никем. Апокалипсис по-питерски - Гагач Алексей - Страница 32

Профессор Садовников обернулся, оторвавшись от своих приборов, и удивлённо спросил:

– Кто вращается?

– Классики! – с идиотической улыбкой ответил Кичбулаев и изобразил шлёпанье сексуальной партнёрши по заду. – Классики крутятся. В гробах, с-суки, вертятся!

– Коллега, давайте без шуток! – начал сердиться профессор. Не каждый закадычный друг мог вот так вот запросто ворваться к нему в лабораторию. Не говоря о доценте Кичбулаеве, с коим приходилось пересекаться лишь в нескольких научных проектах, и то вскользь. – А то я сейчас сам начну вращаться. В чём дело?

Наиль Рашидович перестал скакать и, сверкая чёрными татарскими глазами, вплотную приблизился к Садовникову, сказал зловеще:

– Сейчас вы, дорогой профессор, не начнёте вращаться! А когда умрёте, как миленький, изволите-с!

«Пизда коллеге. И мне пиздец! – смекнул профессор. – Убьёт психопат!»

У старого учёного, давно забывшего, как выглядит сочный персик молодой и глупой студентки, больно кольнуло сердце. Он был дряхл и немощен, поэтому не смог бы оказать должного сопротивления при покушении.

– Да вы не удивляйтесь, Борис Пименович! – Угомонившийся доцент взял коллегу под локоть и повёл к креслу. – Вы же знаете, что я в командировке был, мы там новый сейсмограф испытывали.

– Ну-у-у… – испуганно согласился Садовников, в мыслях малодушно изменяя атеизму.

– Транзитом на одну ночь были в Свердловске… тьфу… в Екатеринбурге. Я не утерпел, решил его включить, ещё раз проверить сейсмограф этот. В гостинице не включишь: город, вибрации, бляди. А прибор чувствительный. Я взял аккумулятор и поехал с ним на ближайшее кладбище, Ивановское, значит. Запускаю, а там, помимо шумов, ритмичные высокочастотные подземные толчки высрались. Несильные такие. И эпицентр на вершине холма! Представляете?

– Угу!

– Поднимаюсь на холм, а там могила Бажова!

– Угу! – заело слушателя.

– Угу, угу! Хер похож на кочергу! – снова раздухарился доцент. – Включаю сейсмограф, а он, собака, фиксирует толчки на небольшой глубине прямо под могилой!

– Могилой? – слабо спросил профессор. – Наиль, родной, у меня внуки, студенты. Не надо…

– Что не надо? – удивился доцент, принимая слабость и страх коллеги за почтенный научный трепет и радуясь плавному переходу на «ты». – Надо! Мы там целую бучу подняли. Могилу оцепили и ночью эксгумировали. В обстановке строгой секретности! Открываем, а он там бьётся, родимый. Долбится о боковую крышку гроба. Трук-тук-тук, трук-тук-тук! Земля под гробом просела, и он наклонился вправо, сместив ось вращения классика! Так бы хер заметили! Вращался бы себе, и похуй!

Татарин радостно засмеялся.

– Наиль, не волнуйся… На-ка, выпей! – Хитрый профессор незаметно вылил в свой стакан ядовитый реактив из пробирки и протянул напиток коллеге.

– Спасибо! – Кичбулаев поднял руку со стаканом на уровень груди и продолжил. – Неведомая сила поднимает писателя в центр гроба и вращает с бешеной скоростью! Представляешь? И мы всё засняли. Этим уже секретные службы занимаются. Дали санкции на вскрытие всех могил крупных писателей! Совершенно секретно! Только тебе говорю, в свою группу возьму… Это какие возможности для энергетики открываются! Если представить, что писатель – это у нас ротор, а гроб – это статор… ой, даже думать не хочу. Сейчас глоток чаю сделаю и покажу тебе видео. Это чай, да?

С этими словами доцент поднёс чашку ко рту. Профессор вскочил с кресла и ударил коллегу по руке; чашка разбилась о стену. Зашипела, запузырилась краска. Наиль Рашидович очумело смотрел на разъедаемую кислотой поверхность.

– Показывай видео! – прохрипел Садовников.

23 июня 2035 года

Ленинградская область. Атомная станция в Сосновом Бору

Огромный зал. Сигнальные лампочки, пульты, бегущие светодиодные строки, непонятная установка в центре.

– И как это работает? – спросил президент у главного инженера проекта, умудрённого сединами профессора Садовникова. Бориса, как уже было понятно, Пименовича.

– Вот тут у нас графоманский центр. Сотня отъявленных писателей, так скажем, круглосуточно сменяя друг друга, пишут свои стихи, рассказы, книги. Прямо из-под пера их писанина попадает на бегущие строки в главный энергетический зал для усиления КПД. То есть коэффициента пол…

– Знаю. Дальше! – оборвал его президент.

– А дальше эффект не ясен, но мы можем управлять им и использовать для получения электроэнергии. Классик, находясь вблизи центра сосредоточения отбросов мира литературы, вращается, на нём обмотка, вокруг – статор. Обычный электрогенератор, но гигантской производительности. Станция уже неделю питает весь Санкт-Петербург. Подключаем всё новые мощности.

– А для военных целей?

– Да! Один классик средней руки, например, Гоголь, и один захудалый графоман, например, Гаг… Ай, ладно. Всё равно никто его не знает. Короче, в паре они могут доставить на расстояние двадцать тысяч километров заряд огромной силы, которого хватит, чтобы стереть с лица земли такой город, как Нью-Йорк. Только мы лишимся мощей классика и, собственно, графомана… тела.

– Хорошо, – прищурился президент на бегущую строку, – классиков у нас много…

Бегущие строки высвечивали:

– М-да… – произнёс президент. – Ресурсы определённо есть. Проводите испытания дальше! Всё совершенно секретно.

По бегущей строке главного энергетического зала поплыли фразы.

На аппаратуре замигали несколько красных лампочек. Пол под ногами заметно завибрировал.

– Что это? – встревожилась охрана верховного.

– Излишне вырабатываемая мощность, частое явление! Сейчас отработают компенсаторы. Виновному графоману придёт сигнал «Не писать».

– А кто у нас в роторе? – поинтересовался президент.

– Толстой Лев Николаевич! – с гордостью отчеканил директор проекта Наиль Рашидович.

Количество мигающих лампочек увеличилось на порядок. Пол под ногами заходил ходуном. Все присели на корточки.

– Твою ж мать! Отключите этого долбоёба от строки.

– Стоп, стоп! Компенсаторы не работают! Код «Первый», код «Первый».

– Гагач, ты что творишь, сука?! Перестань! – орали работники станции. Пол трясся, сбивая с ног пытающихся добраться до графомана людей.

– Идите на хуй! У меня Пулитцеровская премия намечается! В кои-то веки, блядь!

Графоман замотал головой и усиленно застрочил ручкой по планшету.