Хозяйка собственного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 38

— Что в людской ее обустроили — спасибо. И что сейчас вы едой для барина заняты — вижу, ему жаловаться не буду, и вам мешать тоже. Только дай мне пару кусков хлеба и чай.

Еще у меня остались пряники, положенные Марьей в дорогу, и печеные яйца, выданные вместо грелки, так что перекусить Дуняше хватит, а меня по дороге так растрясло, что до сих пор мутит. С мужем пообедаю.

— Чай у барина в сундуке, — ответила Аглая. — У него извольте просить. А хлеб сейчас дам.

С этими словами она отрезала два ломтя черного хлеба и прямо так, в руках, протянула мне.

— Итальянская забастовка, значит, — не удержалась я.

— Прощения просим, барыня, не понимаю я.

— Подай мне белую булку на тарелке. Кувшин питьевой воды, или кваса, или морса, что есть. Полотенце. — В уборной висели, но Дуне тоже надо будет руки вымыть. — И ветоши большую тряпку.

С видом «барыня сама не знает, чего хочет» Аглая вынула из шкафа накрытую полотенцем корзинку, переложила оттуда на тарелку что-то похожее на калач, накрыла свежим полотенцем. Зачерпнула из бочки воду в кувшин. Откуда-то из недр рабочего стола извлекла ветошь — решето сплошное, которое когда-то, кажется, было простыней. Ничего, пыль протереть пойдет.

— Спасибо, — сказала я.

Экономка глянула на меня изумленно. Я не стала дожидаться, пока она вернется к работе, вышла из кухни. Поколебалась пару минут, идти ли к Виктору просить чая, потом решила, что Дуня простит, если я отложу выяснение причин, по которым барин держит чай и кофе у себя в сундуке.

Мимо меня быстрым шагом прошел дворецкий, заглянул на кухню.

— Когда накрывать начинать? — спросил он.

— Вот сейчас Катька селедку дочистит, потом порежем все да…

Дослушивать я не стала. Оказывается, у меня еще полно времени!

Пока Дуня ела, я ополоснула горячей водой тазы, вымыла посуду из спальни. Нашла чепец, прикрыть волосы на время уборки — мытье той косищи, что мне досталась, в тазике каждый раз превращалось в целое событие, — и фартук.

— Давайте, барыня, я пыль протру и окна, — сказала Дуня, дожевав.

— А толку? Со всех этих тряпок, — я тряхнула штору, и солнце заплясало в поднявшейся пыли, — снова насыплется. Надо снять и вычистить.

— Высоко, — задрала голову Дуня.

Да уж, потолки тут метра три с половиной, если не больше. Ни со стула, ни с кровати не дотянуться. Пришлось нам вдвоем с Дуней затаскивать в спальню сундук, ставить его на бок, а потом водружать сверху стул. Только тогда я смогла добраться до верха балдахина, который крепился на металлический обруч, подвешенный к потолку на манер люстры.

— Осторожней, Настасья Пална, — охнула Дуня, когда я встала на цыпочки, чтобы отцепить тканевую петлю с крючка на обруче. — Давайте лучше я.

— Нет, ты не дотянешься.

Уж на что я в этом теле миниатюрна, Дуня еще ниже, видимо, сказывалось плохое питание в детстве. Хотя пока она жила в моем доме, девушка заметно поправилась, «кровь с молоком стала», как говаривала Марья. Может, еще и подрастет немного, совсем молодая же, но сейчас она мне ничем не поможет. И, пожалуй, не стоит ей топтаться внизу и причитать, раздражая меня. К какому бы делу ее пристроить?

— Дуня, сходи в конюшню, узнай, как там Петю устроили и покормили ли. Если нет, немедленно мне скажи. Если все хорошо, найди прачечную и место, где одежду можно развесить проветрить, как я раньше просила. А я как раз с этим барахлом разберусь, и, если обедать не позовут, вместе на улице вытрясем. А, и форточку открой перед тем, как уйдешь.

— Как скажете, Настасья Пална.

Дверь открылась и закрылась без скрипа, и сквозняка я на своей верхотуре не ощутила.

То вставая на цыпочки, то опускаясь отдохнуть, я сражалась с крючками. Балдахин оказался не сплошным, а из шести полос ткани, каждая шириной чуть больше метра, присборенных по верху. С одной стороны — так даже лучше, легче будет выхлопать. С другой — петелек наверху было немереное количество, и, кажется, это сооружение никто не чистил с тех пор, как повесили. Я не замечала за новым телом ничего похожего на аллергию, но сейчас у меня отчаянно чесался нос, и я то и дело чихала. Хорошо хоть сундук был крепким и стул не шатался.

Оставалась последняя петля на последней полосе ткани, и почему-то она оказалась самой упрямой — может, потому, что полотно тянуло ее вниз, а может, я просто устала.

Бросив сражаться с этой петлей, я затрясла онемевшими руками. Помянула вслух добрым словом дизайнера интерьера и хозяйку, додумавшуюся развесить тут эту мечту астматика. Снова потянулась кверху и услышала:

— Как вы неожиданно самокритичны сегодня.

Я обернулась, забыв выпустить ткань, и, разумеется, проклятая петля оборвалась. Шелковая пелена плавно опустилась, окутав Виктора, будто памятник перед открытием.

Я ойкнула, попыталась наклониться, чтобы стащить с мужа полотно. Снова ойкнула, обнаружив, как высоко от пола на самом деле. Ну словно кошка, которая влезть-то на дерево влезла, а спуститься теперь не может. Спрыгнуть на кровать, что ли, она выглядела мягкой…

Пока я соображала, Виктор выпутался из балдахина.

— Что у вас за мания забираться на высокие неустойчивые поверхности? — проворчал он.

Вынул из кармана роскошного шелкового халата платок, обтер лицо. Рукав задрался, открыв закатанный край белоснежной сорочки, и я невольно сглотнула, глядя, как играют мышцы на предплечье. Зажмурилась до боли в глазах — будто девчонка, случайно перепутавшая двери и влетевшая в мужскую раздевалку.

— Наверное, хочется побыть высокопоставленной особой, — неловко отшутилась я.

— Будьте ею сколько вашей душеньке угодно, но зачем каждый раз на меня что-то ронять?

— В прошлый раз на вас упала я, а не что-то! — возмутилась я, обрадовавшись, что он не заметил моей реакции. — И повторю этот маневр, если вы не поможете мне спуститься.

Виктор рассмеялся.

— Прошу прощения, я имел в виду ведро. Вы упали не на меня, а мне в руки. — Его голос стал низким, бархатным. — И я совершенно не против повторить.

Прежде чем я успела начать спорить — ему в руки упала, размечтался тоже! — муж потянулся и легко, будто статуэтку, подхватил меня. Я вцепилась в его плечи. Виктор опустил меня на пол, задержал руки на моей талии чуть дольше, чем следовало бы, и я не сразу убрала ладони с его плеч.

— Вообще-то я пришел позвать вас обедать. — В голосе мужа прорезались хриплые нотки. Помедлив, Виктор отступил. — Пойдемте, без нас не начнут подавать, и все остынет. Хотя нет, погодите.

Он снова достал носовой платок, протер мне лицо.

— Вот так лучше.

— Не уверена, — хмыкнула я, стряхивая пыль с живота. Перевела взгляд на Виктора.

— Да и вы на кого похожи!

На темно-зеленом узорчатом халате пыль была куда заметней, чем на моем светлом домашнем платье.

Виктор посмотрел на свой рукав, нахмурился.

— Раздевайтесь немедленно! — скомандовала я, соображая, в каком из сундуков может лежать щетка. Ладно, если что — мокрой рукой тоже неплохо собирается.

— Звучит соблазнительно, но нас ждут, — мурлыкнул Виктор.

— Что? — не сразу поняла я, а когда сообразила, кровь бросилась мне в лицо. — Ах вы! Размечтались!

— Барыня, я… — Дуня пискнула, когда мы разом развернулись к двери.

— Стой! — воскликнула я, и одновременно Виктор рыкнул:

— Вон! И скажи там, что обед задержится!

Дуня исчезла. Виктор шагнул к двери и накинул крючок. Развернулся таким стремительным хищным движением, что я отступила.

Нога запуталась в складках ткани на полу, я пошатнулась. Взмахнула руками, уронив с сундука стул, и свалилась бы следом, но муж уже оказался рядом. Его ладонь подхватила меня под лопатки, не давая упасть. Другой рукой он сдернул с меня чепец, запустил пальцы в волосы на затылке и притянул меня к себе. Мои руки легли ему на грудь, шелк нагрелся от тепла тела, и казалось, будто под моими ладонями вовсе нет ткани, только мышцы да частое биение сердца, и мое понеслось вскачь.